Читаем без скачивания Богам – божье, людям – людское - Красницкий Евгений Сергеевич

* * *

Еще месяц назад, привезя в крепость отца Михаила, Мишка, приставив к священнику Роську в качестве экскурсовода, отправился к Нинее. Другого случая, пока в крепости пребывал монах, могло и не представиться, а Савву надо было показать волхве обязательно.

Сделал все честь по чести: заслал к Нинее предварительно Дударика с объяснением возникшей нужды, в двух словах изложил причину болезни Саввы и то, что Настена лечить его не взялась. Попросил назначить время для приема, чтобы не отрывать светлую боярыню от важных дел. Ответ Дударик принес несколько странный: Алексей с сыном могут приходить прямо сейчас, а Мишка – после отъезда попа.

Помочь Савве Нинея не отказалась, но и сама лечить не взялась. После того как Алексей с сыном просидели у волхвы часа полтора, Савва вышел на улицу, держась не за отца, как было всегда, а за руку Красавы. С тех пор они не расставались целыми днями – Савва таскался за Красавой, как собачонка, а та почти все время что-то ему говорила, что-то показывала, приводила смотреть то на тренировки «курсантов», то на занятия девок со щенками. При всем при этом маленькая волхва как-то умудрилась ни разу не попасться на глаза отцу Михаилу, пока тот находился в крепости. Когда артель Сучка поставила дома для наставников, Красава поселилась в доме Алексея.

Минула переполненная событиями середина лета – бунт, ранение, поход за болото… Мишке было не до пацаненка, потерявшего со страха голос и, видимо, слегка повредившегося в уме, но усилия Красавы, похоже, не пропали втуне. Постепенно с лица Саввы начало сходить выражение испуга, а однажды вечером Мишка услышал, как Алексей говорит матери: «Молодец Красава, истинная волхва растет! Саввушка-то мой улыбнулся сегодня! Бог даст, заговорит скоро».

«М-да, сэр. Вот она, святая православная Русь – лечимся у языческой волхвы и при этом совершенно искренне рассчитываем на Божью помощь! И кто из нас тут сошел с ума?»

Через несколько дней после этого на идущего по крепостному двору Мишку налетел Савва, весь в слезах и бегущий сам не зная куда. До сих пор он позволял Мишке притронуться к себе только в присутствии отца или Мишкиной матери, а тут, едва удержавшись на ногах после столкновения, сам ухватил Мишку за рукав и, продолжая обливаться слезами, потащил куда-то в сторону собачьих вольеров. Спрашивать о чем-либо пребывающего в истерике пацана было совершенно бесполезно, поэтому Мишка покорно направился туда, куда тащил его Савва.

То, что открылось Мишкиному взору возле пустых собачьих клеток – всех щенков увели на занятия, – заставило его на несколько секунд окаменеть от удивления. Рядом замер и замолк вцепившийся в рукав Мишкиной рубахи Савва. В пустом собачьем вольере билась, как птица в ловушке, Красава. Билась отчаянно и, кажется, совершенно не соображая, что с ней происходит. Ее тело ударялось то о стенку клетки, то о решетчатую дверь, она падала, поднималась и снова кидалась вперед с закрытыми глазами. Внучка волхвы, видимо, пребывала в таком ужасе, что даже не могла догадаться просунуть руку сквозь решетку и отодвинуть засов.

Рядом с клеткой, спиной к Мишке и Савве, стояла, уперев руки в бока, Юлька и орала издевательским тоном:

– Ну, что ж ты не ворожишь, волхва? Давай-ка, преврати меня в крысу или в лягушку! Ну, хотя бы молнией ударь! Не можешь?

Такого злого голоса у Юльки Мишка не слышал никогда, хотя характер у юной лекарки был сущий перец. Она даже не обращала внимания на то, что Красава ее не слышит и вообще не воспринимает ничего из окружающей действительности, только бьется о деревянные решетки, падает, поднимается и снова бьется.

– Погремушка ты, а не волхва, и никогда тебе волхвой не быть! Даже из собачьей клетки выбраться не можешь, так и подохнешь в ней, сучка! А я тебя на куски порежу и псам скормлю!

Мишка, выйдя из кратковременного ступора, уже хотел вмешаться, как вдруг в Юлькином монологе мелькнуло его имя, вернее, кличка:

– …сдохнешь, и Лис о тебе даже не вспомнит, не нужны ему дуры сопливые! Он на тебя и не смотрел никогда, это ты крыса Велесова…

Удивиться Мишка не успел, потому что его тут же отвлекло другое, не менее удивительное событие – Савва дергал его за рукав и силился что-то сказать:

– Ы-ы-ы, ы-к-к…

Только тут до Мишки дошло: к Савве вернулся голос! Он еще не мог ничего членораздельно произнести, но голос был! Тихий, сиплый – голосовые связки после долгого молчания нормально работать отказывались, но голос вернулся! И в этот момент Мишку словно что-то толкнуло под руку. Он схватил Савву за плечо, развернул лицом к Юльке и закричал:

– Савва, Красаву твою обижают! Красаве плохо, помоги ей. Слышишь? Красаву спасать надо!

– Кх… К’а-ава! К’а-ава!

Савва сорвался с места и кинулся на Юльку. Та, чуть не упав от внезапного толчка, бешено обернулась и увидела Мишку. Его появление, видимо, оказалось для нее совершенно неожиданным, она даже не сразу стала защищаться от слабых, но частых ударов кулаков Саввы. Что там происходило дальше, Мишка смотреть не стал, а, открыв дверь вольера, принялся ловить мечущуюся Красаву. Поймал только со второго раза, вытащил наружу и прижал к земле бьющееся девчоночье тельце. Оглянулся на Савву с Юлькой, там баталия была в самом разгаре – пацан вцепился обеими руками в Юлькин пояс, на котором висело сразу несколько мешочков с разными лекарскими надобностями, и тащился по земле следом за пятящейся лекаркой, норовя укусить ее за руки, которыми она пыталась попеременно то ударить, то отодрать от себя защитника Нинеиной внучки.

– Юлька! – заорал Мишка. – Ты-то хоть в разум приди! Совсем сдурели все, идиоты!

Бесполезно. Никто его не слышал. Савва, надо полагать, воображал, что бьется насмерть с неким чудовищем, покусившимся на его… черт его знает, кем для пацана стала за это время Красава… Юлька, способная без труда «отключить» и более сильного противника, бестолково отбивалась от вцепившегося, как клещ, слабенького парнишки. Красава перестала биться, словно пойманная птица, но в себя не пришла, ее сотрясала крупная дрожь, зубы были стиснуты, глаза крепко зажмурены.

Весь этот сумасшедший дом надо было как-то прекращать, пока на нечленораздельные вопли Саввы не стал собираться народ. Легче всего, видимо, было привести в себя Юльку, которая просто-напросто растерялась от неожиданного появления Мишки и Саввы. Сидя верхом на лежащей ничком Красаве, Мишка снял с себя пояс с подсумками и запустил его Юльке в ноги. Юная лекарка запнулась, потеряла равновесие и уселась на землю. Савва тут же боднул ее головой в грудь, но Юлька каким-то змеиным движением ухватила его за шею, и парень почти сразу обмяк.

Переключив внимание на Красаву, Мишка не нашел ничего лучшего, чем отвесить ей несколько звонких пощечин. Подействовало. Нинеина внучка резко втянула воздух сквозь сжатые зубы и попыталась сесть. Мишка не стал препятствовать, лишь придержал Красаве руки и заорал ей прямо в ухо:

– Очнись, Красава! Савва заговорил! Ты его вылечила, слышишь, Красава? Ты Савву вылечила, к нему голос вернулся!

Красава коротко простонала и принялась вырываться, Мишка выпустил ее руки, схватил за плечи и как следует встряхнул.

– Глаза-то открой! Все уже, все! Никто тебя больше не обидит, ну-ка, посмотри на меня.

Красава послушалась, открыла глаза, которые тут же начали наполняться слезами.

– Мишаня, она меня… – Продолжение фразы утонуло в рыданиях.

Тут все было в порядке, раз слезы, значит, отпустило. Мишка поднял голову и глянул на Юльку и Савву. Пацан лежал неподвижно, видимо в обмороке, а Юлька, что-то зло шипя сквозь зубы, по одному разгибала пальцы Саввы, сомкнутые на ее поясе.

– Ну что, Перуница[8], великую победу одержала? С детишками справилась!

Слава тебе, дева грозная!Ликом прекрасная, богоподобная,В прах всех врагов повергающаяМощной десницей божественной!Блеск твоих крыльев серебряных,Взор твоих глаз, что как яхонты,Смертью грозят недостойному,В трепет ввергают несмелого…