Читаем без скачивания Битва при Пуатье - Жан-Анри Руа

К – А Жюлиан полагает, что все написанное арабскими историками о нападениях на берберов между 660 и 663 гг. следует воспринимать с осторожностью.[120] В 665 г Муавия ибн Худайдж, старый вождь омейядской партии Египта, получил от халифа приказ вторгнуться в Бизацену. Он разбил византийскую армию, высадившуюся в Хадрумете, и завладел крепостью Джалула, что, должно быть, выглядело как чудо, так как арабские историки выдумывают, что либо крепостная стена неожиданно рухнула в тот момент, когда обескураженные арабы уже готовы были снять осаду, либо Бог открыл город, «не послав на штурм ни лошадей, ни людей».[121] Во всяком случае, добыча была большой. Однако следовало дождаться Окбы, чтобы увидеть его блестящие набеги, закончившиеся окончательным завоеванием страны. В 670 г. он остановился в сердце Бизацены в полупустынной долине, которую предание рисует нам полной кустов и ползучих растений, служивших убежищем хищным животным и совам. Он вскричал громким голосом: «Обитатели этой долины! Удалитесь, и да сделает вас Аллах милосердными! Мы собираемся здесь остаться!». Он повторял это объявление три дня подряд, и все дикие животные покинули это место, так что в течение следующих сорока лет: «в Ифрикии нельзя было встретить ни змеи, ни скорпиона, даже если бы кто-то предложил тысячу динаров за поимку хотя бы одного»,[122] затем он изгнал с этой территории населявших ее людей, разделил ее на наделы, призвал туда жителей города, ранее построенного Муавией ибн Худаиджем, и, воткнув в землю свое копье, воскликнул: «Вот ваш кайруван!». Жюлиен сообщает о том, что, согласно традиции Ан-Нувайри, Окба объявил: «Я собираюсь построить город, который будет служить плацдармом (Кайруван) ислама до конца времен».[123] Мы не находим этой фразы в издании Слейна, где нас, напротив, поражает настойчивость, с которой он подчеркивает не военное, а религиозное предназначение города. По этой версии, первой там была построена мечеть, а когда возникло разногласие по поводу киблы (направления молитвы), воткнутое в землю копье указало правильную ориентацию. Как бы то ни было, хотя некоторые арабские историки упорно воспевают прежде всего религиозную и интеллектуальную столицу, которой Кайруван стал гораздо позже, в то время как другие держат в уме образ крепости и пакгауза, которым он, вероятнее всего, был первоначально, все они прекрасно понимают значение его основания.

Как и в случае предыдущих завоеваний, здесь мы встречаемся одновременно с недоверчивостью арабов по отношению к построенным до них городам и с их стремлением селиться общиной, которая может быстро мобилизовать свои силы, либо для обороны, либо для нападения. Кайруван охранял маршрут из Египта от византийцев и был построен напротив Авреса для защиты берберов, которые стали его самыми непримиримыми противниками. Тем не менее Ифрикия не сделалась самостоятельной провинцией и сохранила зависимость от Египта. По неясным причинам Окба неожиданно был снят со своего поста и попал в такую опалу, что его преемник Абу'ль-Мухаджир, раб или вольноотпущенник наместника Египта, которого последний назначил повелителем Ифрикии, заковал его в цепи и, согласно Ан-Нувайри, грозился уничтожить Кайруван и основать на его месте свой город. Предотвратило эту катастрофу вмешательство самого халифа.[124] На самом деле, политика Абу'ль-Мухаджира, состоявшая в переговорах с берберскими племенами с целью заручиться их поддержкой против Византии, Жюлиану[125] представляется, в конечном счете, такой же плодотворной, как и гораздо более жесткие действия его предшественника. Впрочем, она не исключала военных побед, поскольку именно Абу'ль-Мухаджир взял в плен знаменитого Кусайлу, князя Аураба. По смерти Муавии, его сыну Йазиду нелегко досталось его наследство, халифат, потому что ему, как и его преемникам, пришлось бороться с противниками, провозгласившими себя халифами, которых поддерживала Медина. Однако он восстановил Окбу на его командном посту, и тот без промедления предпринял масштабный поход на Магриб, относительно которого некоторые полагают,[126] что его реальность вызывает сомнения, столькими чудесными элементами расцветила его традиция, сделав его менее правдоподобным. Окба влачит за собой Абу'ль-Мухаджира и Кусайлу в оковах, освобождает крепости к северу от Авреса, сминает туземные войска, пользующиеся поддержкой греческих элементов, обозначенных в текстах как «руми», в Багхаи, Ламбезе, затем в Тиарете и, быть может, даже в Танжере, где, по версии Ан-Нувайри, он встречает руми по имени Юлиан, которого расспрашивает относительно Испанского моря, и, узнав о том, что оно хорошо охраняется, говорит: «Укажи мне, где найти вождей Рума и берберов». – «Что касается Рума, – отвечал Юлиан, – ты оставил их позади, перед тобой – берберы со своей конницей, сколько их – одному Богу известно». Они останавливаются в Суз-эль-Адне, и грек уточняет, что это люди, не имеющие религии, пожирающие трупы и пьющие кровь своего скота, которые не верят в Бога и даже ничего о нем не знают.[127] Невзирая на эти не слишком обнадеживающие предостережения, Окба вторгается на юг, совершает массовое избиение берберов, захватывает несколько красивых женщин, которых можно дорого продать. Наконец, он достигает Атлантического океана и выезжает в воду по грудь лошади Затем он воздевает руку и восклицает: «Господь! Если это море не остановит меня, я пойду в дальние страны и в царство Зу-ль-Карнайна,[128] сражаясь за твою религию и убивая тех, кто не уверует в тебя или будет чтить других, отличных от тебя богов».[129] Абд аль-Хакам изображает нам его в этой же ситуации, но вкладывает в его уста более простую речь: «Аллах! Клянусь тебе перед свидетелями, я не могу идти дальше, но если ты найдешь для меня дорогу, я продолжу свой путь».[130]

Карта 2

Этапы завоевания Магриба (VII и VIII вв.)

Увы! Без сомнения, мы должны отвергнуть эту прекрасную картину, которая так замечательно предвосхищает будущее завоевание Испании. Безжалостная историческая критика подметила, что Танжер появляется только в более поздних традициях, Абд аль-Хакам упоминает лишь о Сузе, географическое положение которого для арабов чрезвычайно туманно, и Р. Бруншвиг пишет: «Если этот рейд Окбы можно рассматривать как подлинный, то, в ожидании доказательств обратного, разумно будет ограничить его Центральным Алжиром; возможно, он достиг еще современной Орании и долины Шелифа».[131]

Выдумана она или нет, но эта блестящая экспедиция закончилась катастрофой, подлинность которой неоспорима. Кусайле удалось бежать. С помощью византийцев, которые более не располагали достаточными силами, но продолжали играть политическую роль в стране, он собрал значительную коалицию берберских племен и, возглавив их, следил за отступлением Окбы. Тот проявил неблагоразумие, расчленив свою армию, если только она не распалась сама в результате споров по поводу раздела добычи. Ее распад произошел в Тобне. Арабский военачальник сохранил под своим командованием лишь небольшой эскадрон, с которым двигался по маршруту, проходившему к югу от Авреса. Он был окружен на границе пустыни у современной Тахудхи и уничтожен вместе со своими тремя сотнями всадников. Его тело покоится в мечети оазиса, носящего его имя, в пяти километрах к югу от места его убийства. Арабам пришлось отказаться от всех своих завоеваний дальше Барки. Кусайла вошел в Кайруван как победитель и, таким образом, утвердился в качестве непререкаемого вождя берберов, которые, уже обратившись, стремились отказаться от ислама (в одном известном тексте Ибн Хальдун отмечает, что за шестьдесят два года они отрекались от него до двенадцати раз). Вероломная Ифрикия, похоже, оправдала недоверие Омара в свой адрес, и ей предстояло еще долгое время сохранять независимость, так как ислам по-прежнему раздирали гражданские войны. По кровавой традиции, халиф Йазид был убит, его сын Муавия II умер от чумы. У него не осталось брата, которому бы позволял править его возраст, и выбор с трудом остановили на имени одного из его дядьев, Мерване, который после года благоразумного правления передал своему сыну немного более устойчивую власть. Этот последний Абд-аль-Малик в течение двадцати лет осуществлял результативное управление, за время которого восстановил могущество ислама. Однако другой халиф, его соперник Абдаллах ибн аз-Зубайр крепко удерживал Хиджаз и Мекку, в то время как его брат Мусаб представлял его в Басре и правил Ираком от его лица. Сначала Абд-аль-Малик воспользовался периодом передышки, чтобы поручить Зубайру ибн Кайсу мощную армию, призванную отомстить за гибель Окбы. Кусайла, предупрежденный о его приближении, покинул Кайруван, и столкновение произошло в Мемсе. Оно было ужасным, и обе стороны понесли огромные потери; однако день закончился гибелью Кусайлы и большого числа его сторонников. Однако обстоятельства, о которых Ан-Нувайри рассказывает, что они странным образом напоминают историю Окбы,[132] сделали этот успех ненадежным. Вместо того чтобы прочно закрепиться в Кайруване, Зубайр оставил там, как и в Барке, лишь небольшой гарнизон и отправился в Ифрикию. В его отсутствие и благодаря своему флоту на Сицилии византийцы вернули себе Барку. Зубайр был убит вместе со всеми своими сподвижниками, когда в 686 г. попытался отвоевать этот город. В 687 г., после отправки туда небольшой армии, которая была разбита, Абд-аль-Малик бросил все свои силы на Ирак. В 691 г. он встретился с Мусабом в Маскине, убил его и вернул себе эту провинцию. В 692 г. он справился и с Ибн аз-Зубайром, получив отныне возможность для энергичных действий в Ифрикии, где в 695 г. Хасан взял приступом Карфаген, вызвав бурю эмоций в Константинополе, а император Леонтий снарядил флот, которому удалось вернуть город. В этот момент на сцене появляется необычайный персонаж периода берберского владычества, Кахина, то есть пророчица, собственное имя которой неизвестно (Дамйя, Дихйя?). Ибн Хальдун утверждает, что она следовала иудаизму, как и члены ее племени. Э.-Ф. Готье полагает, что она прибрела свое влияние после смерти Кусайлы. Византийцы, которые до сих пор играли лишь роль союзников берберов в их обороне, воспользовались уходом арабов и соперничеством между берберскими племенами, чтобы попытаться восстановить свое владычество в Бизацене. С падением Кусайлы его племя, аураба, которое было оседлым, с цивилизацией и религией, сближавшей его с греками, утратило свое влияние, и его место заняли джерауа, преобладавшие в восточном Авресе. Теперь мы имеем дело не с беране, а с ботрами, зенатами. Это уже не христиане или люди, близкие к христианству, а евреи, кочевники верхом на верблюдах, вторгшиеся в Магриб, ничто, ни интересы, ни идеи, не связывало их с древними традициями, выразителем которых была Византия. Они были глубоко чужды древней Африке и по своей истории, и по образу жизни.[133] Во главе с Кахиной они грозили неизбежной войной, не стесняясь прибегать к практике выжженной земли. В результате они восстановили против себя горожан и земледельцев, как греков, так и местных жителей; при этом иногда происходили настоящие перевороты в союзнических отношениях, и византийцы начинали желать арабам победы в борьбе с ними. Без сомнения, это объяснение, предложенное Готье, носит слишком систематический характер, что вызывает критику со стороны Марсэ.[134] Тем не менее в своих основных чертах оно остается правдоподобным и замечательным образом учитывает приливы и отливы арабской экспансии, в соответствии с которыми над берберами доминировали оседлые племена или кочевники. И в этом случае арабским историкам необходимо следовать с осторожностью. Тем не менее не вызывает сомнения то, что Кахина восстановила берберский союз и разгромила мусульман на берегах Мескианы между Айн-Бейдой и Тебессой, заключив в темницу нескольких сподвижников Хасана, с которыми, согласно Ан-Нувайри, она обходилась любезно и отпустила всех, кроме Халеда и ибн Йазида, которого усыновила;[135] впоследствии он завел секретную переписку с Хасаном, держа его в курсе всех шагов своей приемной матери. Вследствие этого поражения Хасан покинул Ифрикию, и судьба забросила его в Триполитанию.