Читаем без скачивания Жизнь и дела Василия Киприанова, царского библиотекариуса - Александр Говоров

— Пожалуйте, герр Киприанов, дайте нам реестр некоторый, то есть разъяснение касательно книг…

А полуполковница и немка-гувернантка, с ними шалун Татьян Татьяныч пошли вслед за Марьяною и пили у нее кофе. Марьяна сама тоже пила, дула в блюдечко и мысленно морщилась — и кто его придумал, басурман, это гадкое кофе?

— Ах! — говорила мценская полуполковница. — Ранняя жара весною вредна. У меня от сего в грудях теснение и по всей природе моей великое оплошание…

— Зер шлехт, — подтвердила немка, моргнув выпуклыми глазами. — Отшень плёхо!

— Позвольте объяснить по-научному, — вывернулся Татьян Татьяныч, который по случаю выезда в город был одет не в сарафан и кику[132], а в кавалерский кафтанец, на темени же имел розовый паричок с рожками. — Угодно ли вам знать? Тело человеческое разделяется на члены и три живота, сиречь три пустых места. Из оных нижнее чрево первое, грудь вторая, а голова третия.

— Ну, это у тебя, батюшка, голова — пустой член, — сказала баба Марьяна, — а у меня там кое-что обретается.

— Позвольте, позвольте! — затанцевал на высоких каблучках Татьян Татьяныч. — Сейчас объясню. Голова, разделяется на лоб, затылок и виски. Сверху покрыта она черепом, напереди имеет разные части, а именно — нос, уши, виски, глаза, чело и прочее.

— О! — удивилась Карла Карловна.

— Изнемогаю! — обмахивалась веером полуполковница. — Милая Марьянушка, у тебя разве нету форточек?

— Терпение, терпение! — продолжал Татьян Татьяныч. — Оные животы или пустоты повсюдни наполнены мокротою; в нижнем чреве, например, в мокроте селезенка плавает, жилами привязана к спине. От прилития мокрот и происходят колотья, жжения и прочие чувствительные результаты.

— Ах, — сказала умирающим голосом полуполковница, — причины немощей наших мы от ваших слов познали. Но от сего, увы, не ослабляется их зловредность!

— Да и есть ли средство против немощей таковых? — спросила баба Марьяна, протягивая чашечку кофе и Татьян Татьянычу. Она прониклась уважением к его эрудиции.

— Есть! Есть! — замахал он кружевными манжетами. — Возьми вещества антимонии[133] полскрупеля[134], намешай его с маслицем конопляным или со скипидаром, положи пешной глины и, размешав все сие в овсе или даже в сене, давай. А ежели сам себя не захочет больной пользовать, то — насильно…

— Что же мы, лошади, что ли? — возмутилась баба Марьяна. — В овсе да в сене! Ты, красавец мой, оказывается, шутник!

Рассердившиеся дамы принялись хлопать шалуна веерами по голове.

— А лучший вам рецепт, — продолжал он, загораживаясь от них, — истончай свою дебелость!

Пока в горнице у Марьяны шли эти научные разговоры, Киприанов, заменяя сына, показал покупательницам куншты с изображениями проспектов новоблистательного Санктпитер бурха, а также всяческих викторий и морских абордажей, продемонстрировал и гравированные персоны царя Петра Алексеевича, государыни, царевичей и царевен. Юные гостьи были в восторге и желали все купить.

Потом менее восторженная, но более наблюдательная мачеха Софья обратила внимание на развешанные в глубине большие листы с таинственными кругами, символами, знаками. Это и был знаменитый Брюсов календарь, Киприанов пустился объяснять знаки Зодиака — Козерог, Дева, Стрелец, Весы…

— У батюшки тоже есть такой Календарь Неисходимый, — сказала Стеша. — А вот скажите, герр Киприанов, правда ли, что по этому календарю можно угадать судьбу?

— Ну-ну… — усмехнулся Киприанов. — В некоторой степени… Ежели признать влияние хода небесных тел на жизненный эклипсис[135] человека…

— Ой, погадайте, погадайте! — запрыгала Стеша, хлопая в ладоши.

— Тогда извольте доложить, в какой день вы родились. — Киприанов лукаво взглянул на нее поверх очков, опять же совсем как Бяша! И, узнав день, месяц и год рождения, он стал сосредоточенно водить пальцем по таблицам, говоря себе под нос: — Отроча, родившийся под Рыбою, — флегматик, студен, мокр… Однако что же это я? Вы ведь — не под Рыбою родились, у вас знак Овна. Вот, смотрите: в Овне имеет счастие во всех плодах земли. Ведаете? Будет вам счастие во всем!

— Ах! — Стеша томно зажмурилась. — Мне во всем не надобно, у меня все есть. Мне бы только в одном, да чтобы по-моему. А больше ничего не сказано про мой день рождения?

— Правду ли говорить?

— Правду, правду! — закричали гостьи и даже расшевелившаяся вдруг флегматичная Софья.

— Вот, пожалуйте, — женщины, в сей день родившиеся, бывают гневливы, спорливы, во всякого влюбчивы и любострастны, первого мужа переживают…

Веселый смех был ему ответом. Пожелала узнать и Софья. Вышло, что, родившись под знаком Козерога, она имеет счастие купляти и продавати, как и подобает купецкой жене.

— Постойте! — сказал Киприанов, всматриваясь в Циклы против Софьина дня рождения. — Тут еще сказано: мужем уподобится доблестями, сильных трепетать заставит.

— Это Софья-то? — ахнули гостьи. — Такая тихоня?

— Зерно младое мало и неподвижно, — ответил притчей Киприанов, — однако целое древо, со всею силою ветвей, в том зерне одном сокрыто.

Юные гостьи звонко смеялись, шутили, рассматривали диковинные картинки и знаки календаря. Казалось, будто райские птицы залетели в темный и сырой полуподвал библиотеки и трепещут радугою их крыла.

Тогда вышел из угла Максюта, поклонился, даже ножкой шаркнул:

— И мне, господин Киприанов.

— Гадать, что ли?

— Гадать.

— А что тебе хочется знать?

— Буду ли богат.

Киприанов выяснил время его рождения приблизительно, потому что Максюта, как сирота, когда родился, не помнил. Найдя его аспекты, скрещения планетарных линий, Киприанов усмехнулся:

— Максим, давай лучше не сказывать.

— Нет, сказывайте, прошу вас!

— Ну, пожалуй. Ты родился под знаком Водолея. Читаем. В Водоливе сем никто ничего благого да не зачнет, зане сие время супротивность тому. Млад, неразумен и склонен к беспутству, благо ему танцевати, пети, забавлятися…

Юные особы пришли в восторг и стали тормошить Максюту. Тут возвратились почтенные дамы, бывшие в гостях у бабы Марьяны. Киприанов проводил гостей, раскланялся и пошел к себе в мастерскую, улыбаясь и покачивая головой.

Когда же Канунниковы с домочадцами вышли на Красную площадь и щурились там от солнца после тьмы библиотеки, на них снова напустился Максюта, яростно уговаривал пойти через мост, где была толкучка лубочников.

— Вот где картины, не чета всем прочим!

На горбатом Спасском мосту разносчики, размякшие от жары, дремали, сидя прямо в пыли. Увидев приближающихся дам, они повскакали, спешно отряхиваясь, приводя в порядок товары. Другие выбегали из тени ворот, где прохлаждались, болтая со стражниками.

Тут же к Канунниковым пристал какой-то расстрига[136] в мокром от пота подряснике. Он поминутно оглядывался и шипел, как змий-искуситель:

— Купите Псалтырь федоровской печати!

Самой Псалтыри, однако, при нем не имелось. Несмотря на это, он присунулся совсем близко, дыша чесноком:

— Дониконианскую, подлинную!.. За дешевку пока отдаю! — завопил он, видя что покупательницы уходят, и даже хотел ухватиться за кончик Софьиной шали, но тут Татьян Татьяныч отбросил его ударом трости.

У самых ворот другие оборванцы окружили, расхваливая свой товар. Один пытался всучить нечто рукописное, по его словам — еще цареградского письма, другой, наоборот, имел под полой только немецкие книги, и в том числе какую-то тетрадку против царя Петра, напечатанную в Лейпциге и якобы раскрывавшую злодейства сего монарха.

— Эй! — сказал ему Татьян Татьяныч. — По тебе, брат, Преображенская тюрьма скучает.

Максюта все-таки притащил их к ларям, где на веревочках, протянутых от столба к столбу, висели образцы картинок, и покупателям приходилось то и дело нырять между ними. У образцов стояли картинщики — люди степенные, одетые в добротные армяки.

Вот на квадратном листе храбрый рыцарь Францыль Венециан в гвардейском кафтане с огромными алыми обшлагами. А вот — не желаете ли, всего алтын за штуку! — славное побоище царя Александра Македонского с царем Пором Индийским. Боевые слоны топчут людей! Или пожалуйста, вот это — петух, куре доброгласное, в спевании вельми красное, а в кушании отменно сластное…

Глаза разбегаются!

Максюта торжествовал — он отомстил Бяше со всей его библиотекой!

— Хочу козу! — кричала Стеша, выхватывая из рук картинщика лист: медведь с козою проклажаются, на музыке забавляются, медведь шляпу вздел, а коза в сарафане с рожками. И тут же, завидев другое, Стеша желала: — И это хочу! Хочу картинку, как баба-яга на свинье с крокодилом драться едет…

Некоторые картинки были совершенно неприличны, приходилось мимо них прошмыгивать под укрытием вееров.