Читаем без скачивания Ва-банк - Анри Шарьер

Эмиль дал мне несколько адресов, но работы для меня нигде не нашлось. Два раза ходил в больницу, пытаясь устроить туда Пико. Ничего не вышло. Так сказать, не было свободных койко-мест, а документы об освобождении из тюрьмы Эль-Дорадо нисколько не помогли. Вчера меня спросили, каким образом и почему я взял Пиколино под свою опеку, кто он по национальности и прочее. Когда я рассказал этой чернильной больничной крысе, что сам начальник тюрьмы Эль-Дорадо доверил мне Пико и что я согласился присмотреть за ним, ублюдок разродился таким заключением:

– Он освобожден под вашу ответственность и с вашего согласия, вот вы и должны заботиться о нем и лечить по месту жительства. А если вы не можете этого сделать, то следовало оставить его в Эль-Дорадо.

Этот недоносок еще и адрес у меня спросил. Дал ему липовый. Этот убогий чиновник международного образца, строящий из себя важную птицу, не вызвал у меня никакого доверия.

Я быстро увел оттуда Пиколино. Я был в отчаянии. Чувствовал, что больше не могу оставаться у Эмиля: жена его плакалась, что приходится менять простыни Пико каждый день. По утрам я застирывал в раковине грязные места, стараясь делать это как можно лучше. Простыни, однако, долго сохли, и пятна все-таки проступали. Поэтому я купил утюг и после стирки сушил им белье.

Что делать? Ума не приложу. Но твердо знаю: надо быстро принимать решение. В третий раз попытался я поместить Пиколино в больницу, и опять безрезультатно. Мы вышли из больницы в одиннадцать утра. Что ж, видно, без радикальных мер в таком положении не обойтись, и я решил посвятить полностью вторую половину дня своему другу. Я повел его в Кальварио, чудесный сад, полный цветов и тропических растений, раскинувшийся на холме в самом центре Каракаса.

Там, наверху, мы устроились на скамье и, любуясь великолепной панорамой, уплетали лепешки арепас с мясом и запивали их пивом. Затем я зажег две сигареты: одну для Пико, другую для себя. Пиколино было трудно курить: всю сигарету обслюнявит, пока докурит. Он чувствовал важность момента, догадывался, что я хочу сказать ему что-то очень важное, от чего он будет страдать. В глазах его застыла боль, они словно кричали мне: «Не молчи! Говори быстрее! Я знаю, что ты принял важное решение. Говори же, прошу тебя».

Я читал это в его глазах, и мне было больно на него смотреть. Я медлил. Наконец бросился с места в карьер:

– Пико, вот уже три дня я пытаюсь пристроить тебя в больницу. Ничего не поделаешь, они не хотят тебя принимать. Понимаешь?

«Да», – говорили его глаза.

– С другой стороны, во французское консульство обращаться нельзя. Опасно. Могут потребовать нашей выдачи и высылки из Венесуэлы.

Он пожал здоровым плечом.

– Слушай. Тебе надо вылечиться. А для этого нужны хорошие врачи. Вот ведь что важно. Но таких денег, которые обеспечат тебе должный уход, у меня нет. Вот что я придумал: проведем вечер вместе, сходим в кино, а завтра утром я приведу тебя на площадь Симона Боливара и оставлю там без документов. Ты ляжешь спать под статуей – только лежи, не двигайся, понял? Если тебя захотят поднять или посадить – сопротивляйся. Будь уверен, тут же приведут полицейского и вызовут «скорую помощь». Я буду следовать за тобой в такси до самой больницы, куда тебя привезут. Выжду пару дней и приду тебя навестить. Выберу часы для посетителей, когда можно затеряться в толпе. Для начала я, возможно, с тобой и не заговорю, но, проходя мимо кровати, оставлю тебе сигарет и денег. Ну как, идет? Согласен?

Он положил здоровую руку мне на плечо и посмотрел прямо в лицо. Его взгляд выражал одновременно и печаль, и признательность. Кадык задергался, он сделал над собой сверхчеловеческое усилие, и из его перекошенного рта вырвался гортанный раскатистый звук, почти похожий на «мерси».

На следующий день события развивались по намеченному мной сценарию. Через четверть часа после того, как Пиколино улегся под статуей Симона Боливара, трое или четверо пожилых людей, отдыхавших в тени деревьев, позвали полицейского. Еще через двадцать минут за ним приехала «скорая помощь». Я последовал за ней на такси.

Дальше все пошло как по маслу. Через два дня, смешавшись с толпой посетителей, я отыскал его в третьей по счету общей палате. К счастью, Пиколино лежал между двумя тяжелобольными, и мне удалось совершенно незаметно с ним поговорить. Он был рад-радешенек увидеть меня и, может быть, излишне волновался.

– За тобой хорошо ухаживают?

«Да», – кивнул он.

Я прочитал табличку на спинке кровати: «Параплегия или малярия с побочными явлениями. Осмотр через каждые два часа». Я оставил ему шесть пачек сигарет, спички и двадцать боливаров мелкой монетой.

– До свидания, Пико!

Перехватив его отчаянный, молящий взгляд, я добавил:

– Не волнуйся. Я приду тебя навестить, дружище!

Не надо забывать, что для Пиколино я сделался совершенно необходимым. Я был единственным, кто связывал его с миром.

Прошло две недели, как я приехал в Каракас. Банкноты в сто боливаров таяли прямо на глазах. К счастью, гардероб у меня был вполне приличный. Я снял небольшую дешевую комнатку, хотя в моем положении ее можно было назвать дорогой. На горизонте не видно было ни одной женщины. Девчонки в Каракасе были очень красивые, умные и жизнерадостные. Но познакомиться было трудно: шел тысяча девятьсот сорок шестой год и женщины еще не привыкли заходить в кафе и сидеть в одиночку за столиком.

Большой город имел свои тайны. Надо было знать их, чтобы защитить себя, а чтобы знать, нужно было учиться. Кто они, эти учителя с улицы? Загадочное племя людей, со своим языком, своими законами, обычаями, пороками, трюками, разработанными для того, чтобы изворачиваться и зарабатывать себе на жизнь. Зарабатывать на жизнь честным путем – вот задача. И очень трудная.

Как и другие, я тоже прибегал к ухищрениям, вызывавшим скорее смех, чем осуждение. В них не было злого умысла. Например, на днях я встретил одного колумбийца, знакомого еще по Эль-Дорадо.

– Чем занимаешься?

Он рассказал мне, что в данный момент разыгрывает в лотерею шикарный «кадиллак».

– Черт! Неужто так разбогател, что обзавелся «кадиллаком»?

Он скорчился от смеха и объяснил, в чем дело:

– «Кадиллак» принадлежит директору крупного банка. Он сам водит машину. В девять утра, как все разумные граждане, оставляет ее на стоянке в ста – ста пятидесяти метрах от банка. А мы работаем вдвоем. Один из нас (поочередно, чтобы не засветиться) «провожает» директора до дверей заведения, где тот ежедневно протирает свои штаны. В случае опасности раздается условленный свист, который не спутаешь ни с каким другим. Но такое случилось только один раз. Так вот, в интервал между его приездом и отъездом, около часа дня я разворачиваю на машине большой белый плакат с надписью красными буквами: «Продажа лотерейных билетов. Вы можете выиграть этот „кадиллак“. Розыгрыш лотереи проводится в Каракасе. Тираж в следующем месяце».

– Ни хрена себе! Значит, ты разыгрываешь чужой «кадиллак»? И тебя еще не разоблачили? Куда же смотрят легавые?!

– Они тут часто меняются. А поскольку они простодушны, им в голову не приходит, что я жульничаю. Бывает, подходят и интересуются что да как, а я одному – билет, другому – пару в качестве подарка, так они еще и сами в глубине души надеются выиграть «кадиллак». Если хочешь подзаработать, давай к нам. Я познакомлю тебя со своим партнером.

– А ты не находишь, что как-то некрасиво обдирать несчастных граждан?

– Ты думаешь?! Билет стоит десять боливаров. Не каждый может себе позволить такую роскошь. Так что все в порядке, и ничего тут плохого нет!

Познакомившись с напарником колумбийца, я вошел в долю. Не очень красиво, Папи, но жить-то надо. Надо спать, есть, опрятно одеваться и как можно дольше не обращаться к маленькому неприкосновенному запасу алмазов, вывезенных из Эль-Дорадо, и двум банкнотам по пятьсот боливаров, которые я хранил, как скряга, в патроне, будто в прежние времена на каторге. Что касается патрона, то я и по сей день носил его в себе по двум причинам: деньги могли украсть из номера, поскольку сама гостиница находилась в сомнительном квартале, а если держать его в кармане, то рискуешь потерять, – в конце концов, я уже четырнадцать лет таскаю патрон в заднице. Годом больше, годом меньше – какая разница?! Зато спокойнее.

Больше двух недель мы продавали лотерейные билеты, и дальше продавали бы, если бы один дотошный клиент, купивший у нас два билета, не стал рассматривать шикарную машину, которую он размечтался выиграть. Вдруг он выпрямился и воскликнул:

– Но разве это не машина директора банка?

Колумбиец не растерялся и, не моргнув глазом, спокойно подтвердил:

– Верно. Он нам доверил разыграть ее в лотерею. Он считает, что так за нее можно взять больше, чем при продаже напрямую.

– Странно… – пролепетал клиент.

– Вы ничего не говорите ему, – невозмутимо подхватил колумбиец, – мы ему обещали, что никто не узнает и не будет никаких кривотолков.