Читаем без скачивания Правила подводной охоты - Дмитрий Янковский

— Почему? — удивился узкоглазый. — На сову не похож совсем. Видишь хорошо?

— Фамилия у меня Савельев.

— Похоже, быть Совой тебе не очень нравится? — сощурился долговязый. — Приедешь на базу, там назовут по-другому. Никто не носит прозвище, которым его наградили в училище. На базе кликуху дают по заслугам, и она же становится позывным, когда приходит время уходить в океан.

Это была первая информация об особенностях жизни за чертой горизонта. В учебке нам говорили о несении службы, вдалбливали устав и тренировали до изнеможения. Мы знали, с какими тварями нам придется столкнуться, как поступать в критических обстоятельствах, как отвечать начальству и как выполнять приказания. Но нам не у кого было узнать самое важное — как мы будем жить за чертой горизонта. Как обращаться со «стариками», в какие отношения с ними можно вступать, а в какие опасно. На каких койках нам придется проводить ночи, какую еду нам предложат, будет ли у каждого отдельная тумбочка или придется делить одну на двоих. Не говоря уже о том, что никто из нас не имел ни малейшего понятия о распорядке, по которому живут боевые базы. Ну а уж о системе раздачи прозвищ нам тем более никто не рассказывал. И никто не говорил, что сами «старики» называют себя «дедами».

— Кушать хочешь? — участливо спросил узкоглазый.

Этот вопрос окончательно сбил меня с толку. Все рассказы о коварстве и зверствах «дедов» в действительности могли оказаться досужими байками, как большая часть из того, о чем в полутьме после отбоя говорили курсанты на Языке Охотников. Но пока я не был в этом уверен. Береженого боги морей берегут.

— Вообще-то не отказался бы, — ответил я.

Широкоплечий одобрительно кивнул и сказал долговязому:

— Давай, Куст, вываливай запасы. Надо поделиться с салагой, а то неизвестно, когда Огурец надумает устроить им кормежку. Заодно и сами перехватим.

— Давай, давай, — одобрительно закивал узкоглазый, — а то в животе совсем пусто.

Долговязый Куст достал из коробки консервы и хлеб. Узкоглазый принялся ловко открывать банки — податливая жесть скрежетала под натиском стали и волнисто корежилась по надрезу. Воздух наполнился запахом приправленного перцем паштета, шпротов и ветчины.

— Хорош, Чабан, — прервал узкоглазого Куст. — Порежь хлеб, а к банкам вернемся по мере необходимости.

Лысый заглянул в коробку и довольно сощурился.

— Доставай, доставай! — подбодрил Куст.

Лысый мигом достал небольшую канистру из полупрозрачного пластика. В ней было литра три темно-красной, почти черной жидкости. Такого же цвета был кисель из черники у моей бабушки. Но содержимое канистры казалось слишком жидким для киселя. Широкоплечий отвинтил крышку и потянул носом у самого горлышка.

— Барракуда тебя дери, Краб! — рявкнул на него Куст. — Еще соплей туда напусти! Лучше бы кружку достал.

Он забрал у лысого крышку и снова ее закрутил.

От всех этих манипуляций, от запаха и вида еды у меня в желудке началась авральная подготовка — там что-то забурлило, зажурчало, как в наполняемых водой балластных цистернах. Только тише, конечно.

Чабан принялся мазать паштет на хлеб. Первый бутерброд достался Кусту, второй Крабу, а третий он соорудил для себя, после чего перехватил нож за лезвие и протянул мне.

— Намазывай. Там еще много осталось.

Цилиндрическая рукоять тяжело легла в мою ладонь, и мне пришлось шагнуть ближе к насосному кожуху, чтобы скрыть охвативший меня восторг. Конечно, мне и раньше приходилось держать глубинный нож, но одно дело ощущать его тяжесть под присмотром инструкторов, а совсем другое — когда никого из командиров поблизости нет. Примерно то же самое я ощутил, когда дедушка впервые разрешил мне заправить свою старенькую «Дрофу» на водородной станции. А ведь к тому времени я наездил уже километров пятьсот под его присмотром, но самостоятельно ощущать мощь мотора оказалось совсем другим удовольствием. Не ждать окрика за слишком резвое троганье с места, не слушать причитания о стучащих амортизаторах, не смотреть на спидометр и держать руль одной рукой.

Так и с этим ножом. К тому же он совершенно не походил на пособие для обучения — на гарде виднелись зазубрины, клинок был чуть выщерблен, словно им рубили каленую проволоку, а пластиковый оклад рукояти изобиловал сколами. Видимо, нож часто пытались метать, но не всегда попадали острием в цель. В учебке такое использование глубинного инструмента было немыслимым, здесь же, судя по всему, оказалось нормой.

Намазывая паштет на хлеб, я остро ощутил освобождение от оков постоянного надзора, под которым мы находились в училище. Вот она, свобода, барракуда дери! Шататься по территории базы с ножом на поясе!

Пока я создавал бутерброд, стараясь за один заход использовать как можно больше продуктов, у меня за спиной слышался скрип свинчиваемой крышки и характерное бульканье.

— Хорош копаться, салага! — окликнул меня Куст. — Давай-ка к снаряду.

Мне пришлось обернуться и взять протянутую Крабом кружку. Она была почти доверху наполнена жидкостью из канистры. До меня вдруг дошло, что это вино, хотя мысль о возможности расфасовки столь дорогого напитка в дешевую тару привела меня в замешательство. Оставалось лишь принять версию из ночных баек — ходили слухи о вине, входящем в глубинный паек.

Я вдохнул поистине божественный аромат и, сделав небольшой глоток, хотел передать кружку по кругу, но Куст лишь усмехнулся.

— Пей все. Здесь еще три литра. На всех хватит.

Не сказать, чтобы это вино было особенно вкусным. За год до моего отъезда в учебку Ритка стянула со свадьбы брата бутылку привезенного из Европы «Порто». Мы с Леськой, Лукичом и Милкой целый вечер смаковали вино наперстками, нюхали с видом знатоков и щелкали языками. Потом напились и хохотали, как сумасшедшие. Кажется, в тот вечер Милка Лукича и соблазнила, по крайней мере, они довольно долго пропадали в стороне от поляны, и Леся только посмеивалась по этому поводу.

Вино в кружке было довольно кислым и терпким, я с трудом выпил его до дна.

— Зачем морщишься? — покачал головой Чабан. — Люди старались, делали.

Краб хохотнул и шлепнул его по плечу, затем забрал у меня кружку, снова наполнил ее до краев и выпил в несколько гулких глотков. Я взял бутерброд, впился зубами в его слоистую конструкцию и с наслаждением начал жевать.

— По кайфу? — спросил Куст, забирая у меня нож.

Я кивнул.

Вино показалось мне слабым, бутерброд кончился быстрее, чем хотелось, и я не знал, можно ли намазать еще. Куст отдал нож Чабану, тот вытер его о хлебный мякиш и сунул в ножны.