Читаем без скачивания Новый Мир ( № 10 2007) - Новый Мир Новый Мир

Мир захлестывали волны свежей информации, люди переваривали новые порции ужаса и наслаждений. Я попытался вспомнить цунами, но ничего, кроме банальных картинок из телевизора, не приходило на память. Всемирная катастрофа превратилась в водевиль, фарс. Где у меня даже в массовке и то нет роли.

…На экране был снимок с театральной вечеринки на старый Новый год — мне прекрасно запомнился тот день. Она играла в капустнике по рассказам Аверченко, нас щелкнули за столиком сразу после.

И вывесили на сайте театра.

Теперь, после ретуши, никого, кроме меня, на снимке не осталось. Жена в шляпке с вуалью, Сверчок, подружки — всех вымарали. Только мое лицо выглядывало из утробной тьмы. Из небытия, куда оно вот-вот исчезнет.

Текст под карточкой сообщал о дате моего вылета в Таиланд. “Если вам что-либо известно о судьбе этого человека, просьба позвонить по телефону (далее шел мобильный номер)”.

Я пробежал глазами цифры — номер незнакомый.

— Алло! — В трубке раздался ее голос. — Ну говорите же!

Услышав жену, я настолько опешил, что не сразу повесил трубку. Из квартиры донеслись голоса, мужской и детский. “Кто это?” — спрашивал кто-то басом.

Я опомнился, отключился.

Снова набрал номер, теперь уже из Интернета.

“Вы соединились с почтовым ящиком абонента…” — зачастил автоответчик.

Остальные ссылки вели на драматургические форумы. Помимо сплетен они обсуждали мое исчезновение в Таиланде. Говорили, кто теперь станет работать на сериалах. И я со злорадным удовольствием убедился, что моя судьба никого не волнует.

“Одна живая строчка — одна искренняя фраза — я, может быть, передумал”.

“Вернулся”.

Но такой строчки не было.

Только один пост выделялся из общего потока. “Сволочи! Вы все просто жалкие сволочи! Как вы можете говорить — теперь, когда про него ничего не известно?”

И я мысленно поблагодарил девушку за участие.

В том, что автор — девушка, я почему-то не сомневался.

Пискнула почта, на экране появилось новое письмо.

“Скотина!!!” — лаконично откликнулась Обезьяна.

7

В углу рабочего стола светилась иконка “Личный кабинет”. Я нажал на кнопку, и на экран одна за другой стали выскакивать фотографии полуобнаженных девушек.

Имя, параметры. Адреса и суммы.

Проституток оказалось около десятка. Разглядывая их, я пытался узнать, какие женщины ему нравятся (нравились). Но никакой системы обнаружить не удалось. Брюнетки, блондинки. Задастые тетки и худые девочки-подростки. Одной, в черном пеньюаре, было 52 года. Они смотрели с экрана выгнув спины; выставив бритые лобки; разнокалиберные груди.

“Где я мог видеть эту челку?” Одна из девушек выглядела знакомой. Но вспомнить, где именно, не получилось.

Семейная жизнь сделала меня брезгливым по сексуальной части. Изменив жене с провинциальной примой, я был напуган чужим телом, его запахами и звуками. И решил больше не пробовать. Если соблазн возникал, боролся по методу буддийских практик — сосредоточивая внимание на фрагменте внешности. И соблазн исчезал автоматически.

Но вот все переменилось. Я был готов звонить девушкам из компьютера прямо сейчас. Вызывать на дом, заваливать в рыжем кресле или на циновках. Или ехать туда, куда они приглашают. Как будто их специально для меня приготовили и они ждут, чтобы ими воспользовались.

Вернувшись на кухню, разогрел пиццу. Вино выдохлось, пришлось пошарить в соседних шкафчиках. За ведром действительно блеснуло стекло, я присвистнул. Это была коллекция настоящих французских коньяков.

“Сердце Гранд Шампани, идея коньяка в чистом виде, — сообщалось на этикетке. — Аромат сухофруктов и кожи, минеральные ноты”.

С первым глотком язык перестал различать вкусы, кроме ванильного. Мягкое, обволакивающее тепло растекалось по телу.

“Как будто внутри зажгли лампочку”.

Перебравшись в кабинет, я подумал, что в бутылке с коньяком заключен цельный и глубокий мир, который я могу использовать, но не могу постичь. Вздохнув, стал разглядывать полки. В шкафу стояли коробки с операми Моцарта, Верди и Вагнера. В напольных динамиках закудахтали, завизжали ведьмы, и, шаркая по сцене, вышла прима. Судя по аннотации, это была знаменитая “сцена с письмом”, в которой Макбет сообщал жене, что станет королем Шотландии. Торжественный речитатив Каллас переходил в пение, звонкое и густое. Следом громыхал, как коробка с посудой, оркестр.

По окончании сцены партер взорвался истеричными хлопками и выкриками.

И я почувствовал энергию людей, которых давно нет на свете.

8

Несколько лет назад я набросал пьесу, скетч. В главных героях которой значились театральные монтировщики. По ходу действия они выносили декорации, собирали сцену. И обсуждали спектакль, который пойдет вечером. Пьеса заканчивалась, когда занавес на собранной сцене поднимался. Тогда другой, настоящий, — падал.

Кто был человек, чьим именем я воспользовался? Какие имел привычки, убеждения? Страсти? Чем дольше я жил в квартире, тем чаще казался героем той, собственной пьесы. Зрителем спектакля, который никак не начнется. Собеседником актера, чье лицо мне не видно.

…Каждое утро звонили колокола, и тогда во сне все начинало тренькать, позвякивать. Дребезжать. Открыв глаза, из одного сна я попадал в другой — и разглядывал крашеные швы между кирпичами; рисунок штор и розовую пыль на красных плафонах, которая напоминала Таиланд.

Остров, которого остался в другом, третьем сне.

Сначала жил со спущенными шторами, не зажигая света. Вздрагивая от каждого шороха. Среди вещей, еще как будто теплых, еще не брошенных, представить возвращение хозяина было нетрудно. Но никто не возвращался, не звонил. Чем больше проходило времени, тем агрессивнее становились вещи. Потекли краны, одна за другой бились об кафель рюмки. Из раковины поперла черная слизь. Стали перегорать лампочки, сорвался крючок в ванной. Отключили телефон, сеть. Широкие подоконники покрыл тонкий слой гари.

Квартира сопротивлялась, вещи требовали, чтобы я занял место хозяина — или уходил. И я перестал прятаться. Под увертюру из “Женитьбы Фигаро” поднимал шторы, распахивал окна. Физически ощущая, как пузырятся звуки духовых инструментов. Я вытряхнул на балконе ковры. Вытер пыль. В записной книжке нашел телефоны и вызвал слесаря. Заполнив квитанции, заплатил за телефон.

Хотя кому мне было звонить? Для кого наводить чистоту?

“Не для оперных же героев”.

Поначалу опера вызывала во мне иронию. Раздражала. “Как можно верить в эти фальшивые страсти?” Но снова и снова переслушивая оперы Верди — или “Тристана и Изольду”, — я поражался тому, насколько самодостаточна эта конструкция, опера. Насколько в себе и для себя она существует.

И насколько я как слушатель ей не нужен.

9

Вечерняя улица лежала расчищенной, только на тротуарах треугольники снега с кольями, как будто это мусульманский мазар, кладбище.

У церковной решетки топтались закутанные в платки и тулупы люди. Каждый держал по стакану, как если бы они распивали Но, подойдя ближе, я понял, что это обычные нищие. Завидев меня, они, как артисты, расселись по местам. Ко мне потянулась тара — обрезанные пакеты из-под кефира, ванночки, в которых продают сметану. Бумажные стаканы для колы.

Втянув голову, я быстро прошел мимо. Тут же в спину ударили колокола, из церковных дверей высыпали прихожане. Хлынул пар, запахло свечами и овчиной. Люди на ходу крестились и разбегались.

Один банкомат ровно светился на темной улице.

Я ввел код, попросил тысячу.

“Подождите, ваш запрос обрабатывается”.

Прошла секунда, еще одна. За стеклом, как в кино, медленно проехала милицейская машина. Наконец внутри застучало, аппарат стал отсчитывать деньги.

Еще через секунду из щели свесился чек.

На балансе значилась шестизначная сумма.

10

Что делает человек, которому привалило крупных денег?

Ничего особенного. Ничего интересного, хочу сказать, с ним не происходит.

Я снял с разных счетов, по разным карточкам — сколько позволяла машина. Джинсы, рубашка, все карманы набил деньгами, комкая хрустящие, как маца, купюры.