Читаем без скачивания Гептамерон - Маргарита Наваррская

Флорида, опечаленная, пораженная тем, что слышит такие речи от человека, в котором она не могла даже заподозрить подобного безумия, сказала ему, заливаясь слезами:

– Увы, Амадур, где же все те благородные чувства, о которых вы говорили мне, когда я была еще девушкой? Неужели в этом-то и состоит та честь и та совесть, которые вы превозносили при мне столько раз, убеждая меня, что лучше умереть, чем потерять их? Разве вы позабыли о добродетельных женщинах, противостоявших бурной страсти, которых вы сами же приводили мне в пример, и о презрении, с каким вы всегда говорили о тех, кто поддается безумству? Я никак не могу представить себе, Амадур, что вы настолько переменились и в вашем сердце не осталось больше ни Бога, ни совести, ни уважения к моей чести. Но если все действительно так, как вы говорите, то я должна только благодарить Господа Бога за то, что его доброта предупредила несчастье, которое мне сейчас грозило, и ваши слова открыли мне ваше сердце, которое я за столько лет так и не сумела узнать. Ибо, расставшись с сыном Энрике Арагонского не потому только, что он женился на другой, но потому, что я знала, что он любит другую, и выходя замуж за человека, полюбить которого я не могу, как бы я ни старалась это сделать, и который остается для меня совершенно чужим, я думала о вас и мечтала отдать безраздельно вам одному и сердце мое, и любовь, дабы наша дружба зиждилась на том высоком достоинстве, которое я видела в вас и которого, как мне казалось, я с вашей помощью достигла сама: любить свою честь и совесть больше, чем жизнь. И, положившись целиком на благородство ваше, которое я считала каменной твердыней, я пришла сюда в уверенности, что камень этот незыблем. И что же, Амадур, за единое мгновение вы открыли мне мой обман: оказалось, что здание свое я строила не на гладком и прочном камне, а на зыбком песке и на куче отвратительной грязи. А немало ведь уже сил было положено на то, чтобы воздвигнуть обитель, в которой я собиралась жить всю мою жизнь, и вот вы пришли и сразу разрушили все. Что же, теперь вы должны навсегда расстаться с надеждой, которую я столько времени поддерживала в вас, и понять, что, где бы я ни была, вы не только не должны более искать встречи со мною, но даже и писать мне – и не должны ожидать, что я когда-либо изменю это мое решение. Мне очень горько вам это говорить, но я пришла сюда, чтобы поклясться вам в са-мои чистой дружбе, а сейчас, после всего того, что случилось, в сердце моем для вас больше нет места. К тому же обман ваш так жестоко меня сразил, что теперь жизнь моя неминуемо станет короче и конец моих дней будет отмечен печалью. А сейчас мне остается только сказать вам: прощайте – и навсегда!

Я не берусь передать вам, какой мукой было для Амадура выслушивать эти слова, ибо представить себе его горе может только тот, кто сам нечто подобное испытал. Когда он увидел, что, произнеся свой жестокий приговор, она хочет уйти, он схватил ее за руку: он знал, что если сейчас не заставит ее изменить то дурное мнение, которое у нее сложилось о нем, он потерял ее навсегда. И, придав своему лицу напускную торжественность, он сказал:

– Сеньора, всю жизнь мне хотелось встретить женщину, которая была бы достойна моей любви. И так как мне все время не удавалось найти такую, я решил испытать вас, чтобы узнать, заслуживаете ли вы не только моей любви, но и моего уважения. Сейчас я в этом убедился, и я благодарю за это Господа, который научил меня любить истинное совершенство, и прошу вас простить мне мою дерзкую и безрассудную выходку – ведь, в конце концов, она прославила вашу честь; я же, к своему великому удовольствию, удостоверился в том, в чем мог еще сомневаться.

Флорида теперь только начинала понимать, сколь коварны мужчины. Но как ей ни было трудно поверить в порочность Амадура, которая в ней, увы, уже не вызывала сомнений, ей было еще труднее поверить в его благие намерения, которых в действительности он не имел, и она сказала:

– Дай Бог, чтобы в словах ваших была правда! Но я ведь уже замужем и достаточно всего знаю, чтобы ясно понимать, на какой поступок толкнула вас страсть, которая вас ослепила. Ведь если бы Господь не поддержал меня, я уверена, что вы довели бы свое дело до конца. А так не может поступить тот, кто хочет испытать добродетель. Но не будем больше говорить об этом. Если раньше я по своему легкомыслию считала вас человеком честным, то хорошо, что я узнала наконец настоящую правду и теперь эта правда избавила меня навсегда от вашего общества.

С этими словами Флорида вышла из комнаты и, вернувшись к себе, всю ночь провела в слезах. Перемена, происшедшая в Амадуре, причинила ей несказанное горе, и сердце ее разрывалось от муки, в которую его повергла любовь. Ибо, несмотря на то, что разум заставлял ее отказаться от него и навеки позабыть об этой любви, сердце, распоряжаться которым мы не вольны, никак с этим не могло согласиться. И вот, видя, что она все равно не может любить его меньше, чем любила прежде, и зная, что не что иное, как любовь, было причиной его недостойного поведения, она решила, что, вняв голосу любви, будет по-прежнему любить его всем сердцем, но вместе с тем, повинуясь велению чести, скроет в своем сердце эту любовь и от него самого, и от всех на свете.

На другой день Амадур уехал, глубоко опечаленный всем, что случилось. Однако мужество его, которому равного не было в мире, не позволило ему впасть в отчаяние, и он стал думать о том, как увидеться еще раз с Флоридой и добиться ее прощения. Направившись к королю испанскому, который в то время находился в Толедо, он поехал туда через графство Арандское, чтобы по дороге проведать графиню. Прибыв в замок поздно вечером, он застал графиню совершенно больной, и причиной ее болезни была разлука с дочерью. Увидев Амадура, она обняла его и поцеловала, как родного сына, ибо была очень к нему привязана. Давно уже догадавшись, что он любит Флориду, графиня стала расспрашивать его о дочери, и он постарался рассказать ей все, что мог, – умолчав, однако, о том, что между ними только что произошло. Он даже признался ей в своей привязанности к Флориде, о которой та никогда ничего ей не говорила, и попросил графиню как можно чаще писать ему о ней и взять ее поскорее к себе. На следующий день он уехал и, побыв у короля столько, сколько этого потребовали дела, отправился на войну. Но он настолько переменился и так плохо выглядел, что местные дамы, равно как и военные и все те, с кем он постоянно встречался, его просто не узнавали. Одевался он во все черное, и одежда его была сшита из фризского сукна, слишком грубого для обычного траура, который он носил по жене, в то время как в сердце его таилась другая печаль. Так Амадур прожил года три, а может быть, и четыре, больше не возвращаясь ко двору короля. А графиня Арандская, до которой дошли слухи, что Флорида вся исхудала от тоски, послала за ней и стала просить ее к ней приехать. Но Флорида уже узнала, что Амадур рассказал ее матери о своей любви и что та, будучи женщиной благонамеренной, разумной и преисполненной доверия к Амадуру, одобрила его чувство. Флориду это привело в смущение: она увидела, что мать ее настолько уважает Амадура, что, если она ей расскажет всю правду, это может изменить ее отношение к нему, чего она ни за что не хотела, ибо чувствовала себя достаточно сильной, чтобы самолично наказать его за его безумство, не прибегая для этого к помощи кого-либо из родных. С другой стороны, она понимала, что, если вести себя при всех так, как будто Амадур не совершил ничего дурного, и мать ее, и все друзья поставят ее в такое положение, что ей придется ласково его принимать, а этим она может дать ему повод дурно думать о ней. Но узнав, что Амадур далеко, она не стала особенно препятствовать желанию матери и по ее просьбе написала ему несколько писем. Однако это были письма, в которых ясно сквозила покорность и меньше всего было собственной воли. Поэтому насколько он раньше радовался каждому новому ее письму, настолько теперь читать их стало для него мукой.

Года через два через три, после того как он совершил столько подвигов, что их невозможно было бы все описать, Амадур придумал новую хитрость, чтобы овладеть Флоридой. О сердце ее он уже не мечтал, считая его потерянным навсегда, – речь шла о том, чтобы одержать победу над врагом, каковым теперь для него она стала. Страсть его была так велика, что он не слышал голоса рассудка и даже позабыл о страхе смерти, ибо жизнь свою он ставил на карту. И вот что сделал Амадур. Он был в большой чести у верховного главнокомандующего, и тот послал его к королю, чтобы обсудить с ним тайный план нападения на местечко Левкату[54]; Амадур решил, что еще до переговоров с королем расскажет об этом предприятии графине Арандской и испросит у нее совета.

И он направился прямо в поместье графини, где, как ему была известно, в то время находилась Флорида; перед этим же послал к графине одного из своих друзей, чтобы известить ее о своем приезде, причем просил ее принять его у себя тайком и ночью – так, чтобы никто ничего не узнал. Графиня очень обрадовалась и тотчас же рассказала об этом Флориде, велев ей уйти в спальню мужа, раздеться и лечь в постель, для того чтобы можно было отослать всю прислугу, и сказала, что потом сама ее позовет. Флорида еще не вполне оправилась от страха, который ее однажды забавил испытать Амадур, но она ничего не сказала матери, а сразу же пошла в молельню, где она помолилась Господу нашему и, прося помочь ей сохранить сердце от злых помыслов, вспомнила, что Амадур нередко восхищался ее красотой, которая нисколько не уменьшилась и теперь, несмотря на то, что она так долго болела. И вот, решив, что лучше нанести урон своей собственной красоте, лишь бы не дать ей разжечь нечистое пламя в сердце столь благородного человека, взяла находившийся в молельне камень и, с силою ударив им себя по лицу, обезобразила свои черты. А для того, чтобы не подумали, что она сделала это нарочно, она, выходя из молельни, будто бы споткнувшись, упала и ударилась об пол лицом. Она стала громко кричать, и явившаяся на ее зов графиня увидела синяки у нее под глазом и под губой. Флориду тут же перевязали, и повязка закрыла ей все лицо.