Читаем без скачивания Квест империя: На запасных путях. Наша девушка. Империи минуты роковые (сборник) - Макс Мах

– Я не человек, Федя.

– Не человек? А кто тогда?

– Я той’йтши.

– Но, Вика, я что, никогда не видел той’йтши? У них зубы, знаешь ли, и, вообще, челюсти и нос…

– Мне сделали очень сложную пластическую операцию, а физиологически между нами различий нет… Почти.

– Чем дальше в лес, тем больше дров! Может, и ты, Макс, тоже скрытый двир или кумх?[17]

– Нет, Федя, я всего лишь старочешский еврей. Увы.

– Извини, Вика, за эмоции, но сама понимаешь… Сколько лет мы знакомы? Я и не почувствовал ничего.

– А ты и не должен был, – улыбнулась Виктория. – Меня хорошо готовили. Успокойся, пожалуйста.

– А я и не волнуюсь, – ответил ей Виктор с раздражением в голосе. – Ну и что теперь? Займемся разбором полетов и стратегическим планированием?

– Нет, – покачала головой Вика. – Мы сегодня слишком устали. Времени у нас будет еще достаточно. Или нет? Лике нужно как минимум две недели, чтобы стать транспортабельной. Если вообще… Отсюда три вопроса: Где мы находимся? Как долго мы можем здесь быть? И как мы сможем выйти?

– Хорошие вопросы, – поддержал Вику Макс. – У меня только дополнительные недоумения по поводу первого вопроса. – Он вытащил из кармана штанов и последовательно выложил перед Виктором обрывок старой пожелтевшей газеты, такую же выцветшую картонную коробочку из-под каких-то лекарств и старую эбонитовую самописку. – Может быть, ты нам объяснишь, Федя, что все это значит?

Виктор взял со стола авторучку, повертел ее в пальцах, рассматривая. Ручка как ручка. Ничего особенного, казалось бы. Такие выпускали в Союзе в конце тридцатых, вот только внимательный человек заметил бы, что эта конкретная самописка выпущена, согласно литой надписи на эбонитовом корпусе, на московской фабрике имени товарища Блюмкина; заметил бы и сильно задумался над странной сей оказией.

«Вот что значит профессионал! – с уважением подумал Виктор, рассматривая бог весть где завалявшуюся безделушку. – Да, талант не пропьешь!»

Он перекинул авторучку заинтересованно наблюдавшей за ним Вике, но Виктория конечно же ничего интересного в диковинке не нашла, подняла удивленно бровь и вопросительно посмотрела на Макса, как бы спрашивая: «Ну и что здесь не так?» И то верно. Что ей до всего этого? Такие персонажи, как Яша Блюмкин, могли интересовать только их, двух старых коминтерновских козлов, половину третьей жизни угробивших на борьбу за светлое будущее человечества. А Вика… дама Виктория Хаттингтон сибаритствовала в иных краях, вращалась в другом обществе. Вот о лондонских и вашингтонских политических интригах она бы с удовольствием поговорила и много чего интересного, надо полагать, порассказала бы.

Виктор со скептической улыбкой, относившейся, однако, не к Вике, а к ним двоим («И чего не живется людям? Ищут, елки зеленые, сложностей на собственную задницу…»), просмотрел бегло газетный обрывок. Бумага пожелтела, печать выцвела, но прочесть текст было еще можно. Взгляд привычно пробежался по строчкам. Сверху вниз. Отчет об антифашистском митинге трудящихся города Свердловска. Газета, по-видимому, «Правда», а год, надо думать, 1939-й («Ну да! Перед самой войной или сразу после начала…»). И все бы ничего. Обычный отчет, об обычном для того времени митинге, но, если верить отчету, собравшиеся встретили бурными аплодисментами заявление замнаркома обороны маршала Муравьева[18] о том, что фашизм не пройдет, враг будет разбит и победа будет за нами. И ведь, что характерно, не однофамилец какой-нибудь, а тот самый Михаил Артемьевич, который, произнес на митинге правильные эти слова. Как в воду глядел. Не прошли. Были разбиты. И была победа. Была.

Виктор отложил бумажку, сделал глоток из бокала, переждал секунду, наслаждаясь букетом, вытащил из покореженной пачки сигарету, закурил и только после всех этих нарочито неспешных действий заговорил:

– Отвечаю по пунктам. Где мы? Мы, las senoras у los senores[19] находимся за Порогом. Was die Schwelle ist?[20] Он ист…

– А без этого никак нельзя? – поморщился Макс, тоже закуривая. – Ты уверен, что у тебя есть сигареты?

– Сказал уже. Есть.

– Тогда продолжай, пожалуйста.

– Продолжаю. Мне никто ничего не объяснял. Назначили в пятидесятом координатором и передали вместе со всем прочим и это место. Где оно находится, что за место, как и почему, не объяснили. Сказали, мол, место пустое, ничейное. Людей нет и не будет, а зверья полно. И все!

Виктор покачал головой, вспоминая передачу полномочий.

– Вообще-то я спросил. Но они сказали, что это неважно. – Он снова отпил из бокала. – Только я тогда уже кое-что знал. Наши небожители меня ведь не спросили о том, что я знаю или не знаю, а я первым к старшим по званию обращаться не приучен.

– Подожди, Федя. Что значит, знал? Откуда? – Вика была удивлена.

– Откуда… До меня Смотрящим был один дяденька, который в отставку ушел, когда мы только вербовались. Жил он, Вика, вроде тебя в Европах. Красиво жил и дожил до того, что в России советская власть и граница на замке.

– Я так понимаю, что вход не один, или нет?

– Правильно понимаешь, Макс. Их шесть. Шесть входов, и только один по ту сторону границы. – Виктор с удивлением обнаружил, что совершенно спокойно раскрывает сейчас служебные тайны и никакие блоки ему не мешают. – Вот старичок и запаниковал и, как я сейчас понимаю, сумел убедить себя в необходимости частичного раскрытия секрета настолько, что доверил мне код доступа и один из входов. Ну а я соответственно присматривал за домом, осуществлял снабжение и был готов, если потребуется, открыть окно на границе. Вот этого как раз и не потребовалось. Зато… – Виктор вспомнил сейчас то время, как будто это происходило вчера. Даже эмоции свои вспомнил. Горечь в душе. Разочарование. Тоска.

– В тридцать седьмом я вернулся… Ты, Макс, не захотел, а я… Ну ты понимаешь. Я как раз из-под Уэски, весь в боевом угаре, и сразу в Москву. А там мясорубка такая, что впору вспомнить незабываемый тысяча девятьсот восемнадцатый год. Метут всех. Пленумы, тройки, митинги. У Коли[21] глаза безумные, а вместо крови морфин, растворенный в алкоголе. Слуцкий[22]… Вот мужик был. Ас! Он мне ничего не сказал, только в глаза посмотрел, и я все понял. Рванул в Питер. Под Лугой есть вход, через него я сюда и выскочил. И застрял я здесь надолго. Только в сороковом вылез тихонько, и по старой ксиве (Вика встрепенулась, услышав незнакомое слово)… Это документы, Вика. Были у меня документы заготовлены, вот по ним и легализовался. Ну, да это к делу не относится. А вот что относится, так это мое здесь пребывание. Вы поймите, – налей и мне, Макс, – я сюда не на день, не на неделю попал. Застрял надолго. Еда здесь была – я как раз в тридцать пятом запасы обновил – так что с этим проблем не было. Опять же, зверья здесь полно: хоть каждый день охоться. Кабаны, олени, лоси, зайцы всякие, но скука смертная. Необитаемый остров помните? Вот оно самое, что у того Селкирка[23], только с комфортом. И стал я от нечего делать думать, что же это за место такое и где оно все-таки находится? Если по звездам судить, северо-запад. Километров двести, не больше, от Новгорода. Ну сходил я в разведку. Карта тут завалялась старая, еще от империи российской осталась, я по ней и пошел с компасом. Поверите, четыреста верст отмахал, и никаких следов цивилизации. Ни тебе железки, ни шоссе, ни дорожки, раздолбанной какой, местного значения. Ничего. Ни городов, ни сел, ни линии телеграфной. Пусто. Дикая природа и все. Но ведь я не мальчик. Кое-чего в этой жизни понимаю. Деревья, зелень, зверье – все наше, родное. Все типичное, именно что для северо-запада. И климат. Значит, что?

– Ты хочешь сказать, что это параллельный мир? – с интересом спросила Вика.

– Ну была у меня такая мысль. Но ты, Вика, подожди. То ли еще будет! Фэнтези у нас было…

– Какое фэнтези? – не понял Макс.

– А такое! Вот тут дама Виктория, оказывается, маг у нас и волшебник, а ты говоришь! Так что фэнтези у нас было. Science Fiction тоже. Вся наша жизнь, можно сказать, одна сплошная научная фантастика. А теперь, следите за руками, будет у нас die alternative Geschichte.[24]

Виктор, довольный произведенным эффектом, откинулся на спинку стула и от души засмеялся. Потом пополоскал рот коньяком, наблюдая с торжеством за выражением лиц Макса и Вики, и, наконец, решил, что пора бы и продолжить:

– Я время от времени лазил обратно. Осторожненько, как мышка… высунусь, послушаю радио – и обратно. И вот, как-то раз – я выпивши был, если честно, – ошибся в кодах доступа. Гляжу, а стена не там, где надо, и не такая. А! Вы же не знаете. Когда артикулируешь код доступа, видишь Порог. Не Порог, конечно, а что-то такое… типа стены или преграды, а в ней пролом, дырка, ну так примерно. Понимаете? И вот вижу эту дурацкую стену, а она не там, то есть не так расположена. Не объяснить это словами, только знаю, не то. Но пролом-то есть! Я и влез. И опять же, с той стороны… Ну то есть под Лугой это полянка в лесу. Здесь опушка. А там… там тоже опушка, речка, очень похоже, но сразу видишь – не то! Другое. Послушал я радио и чуть с ума не свихнулся. Как в бреду. Сижу, слушаю и обалдеваю. Я, ребята, ту ночь как сейчас помню. Это была передача из Питера… Я сначала не вник, а потом слышу что-то типа товарищ Свердлов посетил верфи Балтийского завода, и поплыл. Какой, на хрен, Свердлов, если он уж сколько лет как покойник? Все, все, Макс! Подробности письмом и в другой раз. По факту, Вика права. Это все параллельные реальности или еще как, но суть от того не меняется. Я так полагаю, мы сейчас находимся на Земле, только на другой Земле, где людей отродясь не было или вымерли, к чертовой матери, как мамонты. Мамонты, кстати, здесь не вымерли. Я, когда к Новгороду шел, встретил пару. Здоровые, что твои лоси! Так вот, это параллельная Земля. А есть и еще одна. Это на твои недоумения, Макс, ответ. И на той Земле все как у нас, но с двумя существенными различиями, или тремя. Первое: они на четыре года примерно от нас отстают по времени. Сейчас у них, стало быть, девяносто шестой. И второе: Каплан не промахнулась, то есть, как я понимаю, не то чтобы Фаня могла попасть, но боевики Феликса Эдмундовича работу выполнили не так топорно, как у нас. И все пошло по-другому. Там у них рулили Свердлов и Дзержинский и примкнувшие к ним Фрунзе и Троцкий со Смирновым. То есть все как один местные кадры. Даже Лев Давидович как бы свой – председатель Петербургского Совета, не кот насрал. А кстати, Макс, угадай, чем он у них особенно знаменит?