Читаем без скачивания Узник страсти - Дженнифер Блейк

– Твое мастерство, – с язвительной горечью сказала она. – Так ты называешь свою способность убивать людей на дуэли? Каково это – знать, что ты можешь по собственной воле лишить человека жизни? Тебе это нравится? Ты лучше себя чувствуешь, если знаешь, что другие тебя боятся?

Его лицо напряглось и тут же снова расслабилось. Когда он заговорил, его голос звучал спокойно:

– Я никогда не стремился к дуэлям и не убил ни единого человека, если у меня была возможность.

– Да ну! Ты, конечно же, не думаешь, что я в это поверю.

– Я повторяю…

– А как насчет Муррея? Ему и в голову не пришло бы бросить тебе вызов, никогда в жизни!

– Просто удивительно, что может сделать молодой человек, если думает, что это может поднять его престиж. Половина дуэлей, в которых я принимал участие, была спровоцирована юнцами, которые думали, что было бы неплохо, если бы они могли сказать о себе, что пустили кровь Равелю Дюральду.

– И за их дерзость ты их убил.

– Ты предпочла бы, чтобы был убит я? – спросил он и тут же сам ответил: – Глупый вопрос – конечно, да.

– Я предпочла бы, – решительно сказала она, – чтобы больше никто никогда не погибал на дуэли.

– Благородное чувство, но весьма непрактичное. В ответ на его слова ее глаза вспыхнули синим огнем.

– Почему? Почему непрактично убедить мужчин решать все возникающие проблемы без кровопролития? Неужели для них настолько невозможно быть разумными рациональными людьми и сохранять при этом и честь и достоинство?

– Я понимаю твои чувства, – ответил он глубоким и странно нежным голосом, – но обычай прибегать к дуэли имеет и свои положительные стороны. Угроза возможной дуэли останавливает задир и забияк, охраняет святость семьи, отбивая охоту к адюльтерам, и защищает женщин от нежелательного внимания. Дуэль уходит корнями в идеалы рыцарства и является средством добиться того, чтобы люди руководствовались в своей жизни только лучшими побуждениями, чтобы они следовали правилам приличий, а в случае их нарушения отвечали за последствия. И кроме того, это позволяет людям брать на себя определенную часть защиты своих чести и достоинства, не полагаясь исключительно на полицию, которой может и не оказаться на месте в тот момент, когда она может понадобиться.

То, что он осмелился защищать перед ней практику дуэлей, привело ее в ярость, но она, сдержав себя, притворно-озадаченным тоном сказала:

– Но ведь это, должно быть, очень примитивное средство восстановления справедливости? Ведь побеждает не тот, кто прав, а тот, кто сильнее? А что если именно хулиган и задира убьет своего противника? Или вместо соблазнителя жены погибнет ее обманутый муж? А что есть такого в обычае дуэли, чтобы предотвратить превращение человека, мастерски владеющего шпагой и пистолетом, в обычного злодея, который может делать все, что пожелает, и даже взять силой любую женщину, которая привлечет его внимание?

Но его было трудно обмануть. Он прямо спросил у нее:

– Такого человека, как я?

– Именно, – мрачно ответила она.

– Ничего.

Равель наблюдал, как она краснеет от гнева, с некоторой смесью смущения и жестокого удовлетворения. Если она ожидала, что он не только будет спокойно принимать положение, в котором он оказался по ее милости, но и выслушивать ее оскорбления, то ее ждет большое разочарование. Он хотел, чтобы она оставалась в комнате, продолжала разговаривать с ним, страстное желание просто захлестывало его, но он не был еще готов удерживать ее любой ценой.

Господи, она была просто прекрасна в этом старом сюртуке, который был слишком велик для нее, с растрепавшейся от ветра прической, с прядями волос, выбившимися из затянутого на затылке узла, с грязными как у мальчишки руками. Он так хотел бы притянуть ее к себе, уложить рядом с собой на кровать, распустить на подушке ее волосы, как шаль из тончайшего сверкающего шелка, прижать свои губы к ее губам, согревая их, растапливая их до тех пор, пока они мягко, нежно не приоткроются. Она была прекрасна – настоящая желанная женщина! Но она была так недостижима, что это сводило его с ума.

Равель нарушил тишину, сказав резким тоном:

– Что ты с собой сделала?

– Что ты хочешь сказать? – бросила она на него сердитый взгляд.

– В этом рваном сюртуке, с волосами, спадающими на лицо, с грязью под ногтями ты выглядишь хуже, чем ирландская прачка.

– Сожалею, что мой вид оскорбил тебя, – сказала она с холодным сарказмом. – Я работала в саду.

– У тебя что, некому работать в саду?

– Я никому не доверяю свои клумбы с вербеной. И кроме того, мне это нравится.

– Так же, как тебе нравится скакать на лошади по полям до тех пор, пока лицо не покроется веснушками так густо, что и знаменитый «Антефелик Милк» не поможет?

– Пусть тебя не беспокоит цвет моего лица.

– Он может обеспокоить твоего будущего мужа.

– Поскольку я не собираюсь выходить замуж, то это не имеет никакого значения.

– Ты добираешься прожить остаток своей жизни подобно монашке? Забавно.

Она вскочила и сердито сказала:

– Не вижу в этом ничего забавного! Ты тоже, по-моему, не очень-то стремишься к браку!

– Мужчины могут прекрасно прожить и без этого.

– Да, конечно, но ведь это не одно и то же, не так ли? А как же общение, дети, дом и… и любовь? – Ее слова были несколько бессвязными, но она не обратила на это внимания.

– Что, как?

– Разве они не имеют никакого значения?

– Имеют, – ответил он. – Они имеют большое значение, но так как их у меня, по всей вероятности, никогда не будет…

– Почему это?

– Наверное, потому, что я не совсем джентльмен?

За его шутливым тоном была слышна горечь, и Аня, услышав это, почувствовала неожиданную симпатию к нему. Несмотря на всю свою браваду, славу дуэлянта и успех у женщин, он не знал удовлетворения. Смерть Жана по-своему преследовала не только ее, но и его. Более того, из-за своего происхождения он оказался за пределами магического круга креольского высшего общества, как и она сама из-за текущей в ее жилах американской крови.

В волнении она отвернулась от него и примялась мерить шагами расстояние от окна до угла комнаты. Она не хотела смотреть на него, не хотела признать, что между ними существует определенная связь. Она хотела ненавидеть его, винить его в том, что стало с ее жизнью, в ее пустоте и бессмысленности. Она не хотела думать о том, что он может испытывать боль и раскаяние, голод и холод, одиночество и страх, но хотела думать о нем как о Черном Рыцаре, одетом в стальные доспехи, жестоком и яростном убийце. Она не хотела признаться себе в том, что вид его длинного худого тела, мускулистых плеч, бронзового лица и бездонных черных глаз заставлял ее воспринимать его как привлекательного мужчину. Вместо этого она предпочла бы считать его отталкивающей безобразной личностью с исковерканной душой.