Читаем без скачивания Тысяча и одна ночь Майкла Дуридомова - Марк Довлатов

– Мишка.

– Оу.

– Ну что ты со мной сделал, противный ты пиратище.

– Ну сделал немножко.

– Опять надругался над бедной девочкой. Во всех местах.

– Но местам же было приятно.

– Не говори так!

– Почему.

– Ну это же неприлично, Мишка.

– Так тут же нет никого. Перед кем тебе стесняться, если тебе было приятно.

– Правда. А перед собой?

– Тебе что – мама не велела так делать?

– Ну палучишь ты у меня щас.

– Зато ты теперь навсегда моя.

– Почему это.

– Ну как ты теперь уйдешь, если я про тебя такое знаю.

– А я и не собиралась.

– Будешь меня холить и лелеять.

– Да нужен ты мне триста лет – я только холку и лелейку буду любить.

– А кто тебя кормить будет.

– Ох и есть хочется!

– Хочешь бананов?

– Ужасно хочу!

– Туда?

– И где моя сковородка.

– Ну признайся.

– Никада!

– Ладно. Давай мы тебя привяжем к пальме, и я пойду за бананами.

– Зачем это еще меня привязывать.

– Ну пираты всегда так делают. Ты забыла?

– Да. Точно.

– Так ты согласна?

– Мишка.

– Да.

– Какое волшебное море.

– Так тебе тут нравится?

– Умереть не жить.

– И ты согласна тут жить?

– Знаешь что, Мишка.

– Что.

– Я на все согласна. Делай со мной что захочешь. Только накорми меня. Пока я не умерла с голоду.

– Ну идем к пальме.

– Идем, мой любимый пиратище.

***

Будильник играл свою бодренькую мелодию, пока Белка не ткнула в него пальцем.

– Мишка…

– У?

– Знаешь, что мне приснилось?

– Что.

– Что мы с тобой были в Голубой лагуне.

– И как там было.

– Обалденно было. Полжизни.

– А что там было обалденно.

– Ну… мы с тобой плавали… голышом.

– Только плавали?

– Не, ну не только…

– Как в кино?

– Да. Во второй серии.

– Так я тебя привязал?

– Ну Мишка!

– Нет?

– Ну ты такое со мной вытворял, что до сих пор стыдно.

– Но ты согласилась.

– Да. Сама не знаю, почему.

– Может, ты этого и хотела?

– Я даже себе не могу в этом признаться.

– А сон тебе понравился?

– Да!

– Ну и не признавайся.

– И не дождешься!

– А чем там все кончилось?

– Ты пошел ловить рыбу. А я смотрела на море…

– И что.

– А там появился парус…

– А ты зажгла сигнальный костер?

– Нет.

– А корабль?

– Он уплыл.

– Так что ж ты… не зажгла.

– Ну что-что. Какой ты у меня Дуридом все-таки.

– Какой.

– Любимый.

– Так ты меня любишь?

– Да.

– Так что ж ты молчала! А ну ложись на живот!

– Ага! А ты опять надругаешься!

– Конечно. А ты разве не хочешь?

– Ну хочу, Мишутка. Только ты никому не говори.

– Ладно. Разве я тебя когда обманывал?

– Нет.

– Ну вот. Давай.

– Ну… давай.

Cleopatra in Shark’s Bay

Михаил открыл глаза и посмотрел в просвет между шторами: уже рассвело. Он тихо встал и на цыпочках прошел в душ. Через пятнадцать минут, уже в шортах, майке и темных очках, он шлепал по дорожке, спускавшейся вниз. Дорожка повернула влево, потом вправо и врезалась в каньон из стен, обложенных камнем. Следующий поворот открыл просвет, и Михаил увидел море: оно блестело как зеркало – был полный штиль. Небо было покрыто перистыми облаками, горизонт затянут дымкой, из которой поднималась каменная пирамида острова, из-за нее выглядывало солнце. На пляже никого еще не было, ряды пустующих лежаков под тростниковыми зонтиками подмигивали ему блестящей от росы поверхностью, справа в море вдавался понтон. Непонятно откуда лилась заунывная песня муэдзина.

Оставив одежду и очки на лежаке, Михаил босиком прошел к понтону. Первые метров тридцать море, подсвечиваемое песчаным дном, было золотистое, потом дно ушло вниз, цвет воды сменился на зеленовато-аквамариновый с пятнами бирюзы. Он остановился у края понтона: прозрачная синь позволяла видеть дно с разноцветными кустами кораллов, меж ними неспешно сновали десятки рыб.

Прямо в понтон врезалась сверкающая дорожка, проложенная солнцем, он прыгнул в нее, вынырнул и поплыл вперед. Густая соленая вода омывала кожу, гладила ее, ласкала, выталкивала его тело наверх, к солнцу. Голова у него была пустая: только вкус и прикосновения воды, только свет и цвет моря; он развернулся и посмотрел на берег: пустой пляж, пальмы на террасах и первая линия корпусов отеля. Михаил лег на спину, раскинул руки и замер – первое, самое важное, свидание состоялось, никто не помешал, все было хорошо; он старался запомнить чувство радости, наполнившее его, спрятать и забрать с собой.

На берегу он достал сигарету – после моря ему всегда хотелось курить, присел на край лежака и посмотрел на горизонт: дымка разошлась, задул легкий ветерок, волны шепотом стали читать его гороскоп: будет тепло, мягко, нежно, приятно. Михаил оделся и пошел обратно в номер.

Черт, а какой же у меня номер… Ноги привели его сами, на газоне недалеко от входа он увидел араба в зеленом комбинезоне с садовыми ножницами в руках. Михаил подошел, достал из заднего кармана доллар и помахал им в воздухе.

– I need flowers.

Араб потянулся рукой к купюре, с сожалением проследил, как она уплыла обратно в карман, забормотал что-то по-своему и побежал к клумбе. Вернулся он минут через пять с охапкой фиолетовых, красных и желтых цветов, получил обещанное, заулыбался и опять забубнил, – Михаил сказал ему сенкс, забрал цветы и вошел в номер.

Шторы были так же почти закрыты, солнце заходило в комнату через просвет и освещало широкую кровать: на ней, обняв подушку, спиной к нему, лежала обнаженная девушка – правая нога ее была согнута в колене и заброшена на одеяло, темно-рыжие волосы искрились под лучом света. Михаил подошел к кровати, положил цветы на край и прильнул к девушке, обнял ее за плечи, сдвинул волосы и поцеловал ее в шею – она повернулась к нему, но глаз не открыла. Губы ее шевелились, Михаил поймал своими верхнюю, ощутил легкий пушок, вспомнил персик и почувствовал на своей нижней губе язык.

– Мииишка! Да ты соленый как… А мне больница снилась: будто у меня день рожденья, все пришли меня поздравлять… коробки принесли какие-то, шарики воздушные, лезут обниматься-целоваться, главврач говорит про исполнение желаний… А тебя нет… А я хочу, чтобы ты пришёл и принёс просто цветы.

Михаил потянулся рукой к углу кровати и положил букет девушке на грудь.

– С днем рожденья, Бельчонок.

Белка открыла глаза.