Читаем без скачивания За Великой стеной - Михаил Демиденко

— Пятьсот, по твоим расчетам.

— Одним таким снарядом можно сжечь целый танк заморских чертей. Да?

— Ты видел когда-нибудь танки? — спросил я.

— Видел. Японский. Он на окраине деревни свалился в канаву и не мог выбраться.

— Современные видел?

— Видел на картинках, но это не имеет никакого значения. Наша сила в храбрости и несгибаемой воле. Так что же выгоднее — пять или пятьсот? Пятьсот танков или пять героев, которые закроют собой доты? И сохранят снаряды для уничтожения вражеских танков? Пять человек или пятьсот снарядов? У империалистов не хватит огня на всех нас, — гордо заявил Ян Хань.

Вообще он последнее время стал говорить со мной свысока, и у меня было такое ощущение, будто Ян Хань убежден в своем превосходстве и считает меня трусом.

А может быть, он шутит? Хотя... какие могут быть шутки!

В первые годы после провозглашения КНР чанкайшисты беспрепятственно бомбили мирный Шанхай. Гибли дети, женщины, рушились дома. По просьбе правительства народного Китая группа китайских летчиков срочно проходила переподготовку на МиГах, чтобы встать на защиту многомиллионного города Шанхая, отогнать от него американские Б-29.

В самом начале учебы наши ребята заметили, что китайских летчиков кормят очень скудно. К тому же была зима, и по указанию интендантства солдат кормили не три раза, как летом, а два, потому что зимний день короче. Наши инструкторы попросили, чтобы летчикам выдавали иную норму питания. Пекин ответил, что китайские товарищи выносливее советских, что они не любят есть помногу, ибо обжорство расслабляет волю...

А вскоре стали разбиваться машины. Как врежется МиГ в землю с высоты, так воронка словно от 500-килограммовой бомбы, потому что у современных самолетов и скорость современная, осколков от машины не остается...

Погробили много машин. Без единого выстрела со стороны чанкайшистов. А причина — голодное головокружение китайских летчиков.

Зазвонил телефон. Вася снял трубку, послушал, протянул мне:

— Веня, тебя.

Говорил старший группы Гаврилов. Вернее, он не говорил, а кричал:

— Остаченко! Ты? Что это за кавардак на аэродроме? Кто там у тебя приводным прожектором балуется? Посмотри в окно! Что за безобразие! Марш туда немедленно! Черт знает, шкуру спущу!

На улице уже было темно. В конце аэродрома, где стоял приводной прожектор, бил в звездное небо луч. Он делал какие-то непонятные восьмерки, останавливался, потом скользил дальше по Млечному Пути.

Я схватил шапку и побежал во двор.

У работающего прожектора стоял Сюй Бо, Боря. Потрескивали дуги, голубоватый столб бил вверх, в луче вихрил набухший весенний воздух, точно теплая женская рука нежно гладила притихшие звезды.

От быстрого бега я задыхался.

— В чем дело? — с трудом выдавил я.

Боря, Сюй Бо, подошел ко мне, и в отблеске света я увидел его лицо. Оно было такое, какое бывает у ребенка, когда ему читают сказку «О спящей царевне и семи богатырях».

Боря положил мне на плечо руку, заглянул в глаза и спросил тихо, точно боясь спугнуть весну:

— Вэй, как ты думаешь, вот прожектор светит... Как ты думаешь, с какой-нибудь звезды можно увидеть нас? Вот если в это время смотрят с какой-нибудь звезды на нашу Землю в сильный, самый сильный телескоп и вдруг видят на темной стороне Земли — тоненькая блестящая ниточка. Ниточка движется. Значит, на Земле есть люди... Они сигнал дают. Как думаешь: увидят нас или нет?

И в его словах было столько веры, что луч увидят с других планет, что у меня не хватило мужества ругаться, тем более разочаровывать моего друга в его надежде.

Мы сели с Сюй Бо на станину прожектора. Я обнял его.

— Будет время, — сказал я, глядя на звезды, — мы полетим туда. Это обязательно будет. Иначе не может быть. Для этого мы с тобой и родились. Чтобы человек смог пройти по всей Земле, потом сесть в корабль и... полететь к другим звездам. «Здравствуйте! Привет вам от свободных людей!» А там, куда мы прилетим, там, может быть, еще капитализм или рабство... Понял? Во обрадуются те люди, когда мы поможем им тоже стать свободными! Может быть, нам с тобой лично не удастся дожить до этого, а может, и доживем. Но без того, что мы с тобой делаем сейчас, невозможно будущее. Мы делаем Землю счастливой. Ты и я. Понял? Вот мы с тобой какие великие человеки! Более великие, чем Наполеон или Александр Македонский... Ты думаешь, что ты простой китайский парень, винтик, нолик, что, если вдруг тебя не станет, ничего на свете не изменится? Неправда, изменится! Земля на одного человека обеднеет. Траур на земле будет, что на одного человека стало меньше.

— Неужели не видно? — твердил свое Сюй, Боря. Очень его беспокоила межзвездная проблема.

— Как тебе сказать, — ответил я. — Если по правде, то не видят они там ни черта. И ни черта не знают, как мы тут с тобой живем, что думаем, о чем беседы ведем...

— Оя, как жалко!

— Чего ж хорошего? Живешь на Земле, на звезды смотришь, а тебя звезды-то и не видят и не подозревают, что ты на свете существуешь... Я вот сейчас поднимаю руку, а там, — я показал на небо, — увидят, что я поднял руку, лишь через тысячу лет...

— Ну? — совсем обалдел Бо. — Не может быть!

— Может. Ведь скорость света, Боря, хотя она...

Мы совсем забыли, что прожектор неплохо было бы выключить, что мой начальник Гаврилов наверняка смотрит из своего окна на луч и ломает голову, что мы такое затеяли. А мы мечтали... Мечтали напропалую! Даже не слышали, как за спинами натужно гудели дуги. Наверное, наши рассуждения со стороны казались глупыми, но... Это откуда смотреть: со звезды — да, с Земли, по-моему, нет.

Мэр города давал «чифан» — банкет.

Набилось нас целая машина. Сидели плотно и послушно. Местность, куда нас доставил автобус, напоминала окрестности нашего Нового Афона: такая же аллея, на горке монастырь, пахло чем-то экзотическим. Робко пересвистывались птицы. Им было еще рано свистеть вовсю. Они, видно, прикидывали свои возможности, как спортсмены перед соревнованием. Мы не мешали птицам.

Вошли в дом, в гостиной поговорили вежливо, как всегда, о погоде. Затем началась официальная часть, мужчины направились в большой зал, уселись. Наша Маша, конечно, с нами. Одна женщина на весь зал.

Первым поднял тост мэр. Выпили. Потом другой кто-то что-то сказал, и опять по рюмочке. Китайские товарищи себе лимонада наливают, нам вина. Ну, стараешься по возможности в знак дружбы поменяться с ними бокалами и прочее. Они в таких случаях не возражают и охотно меняются. На столе закусок гора. Китайский стол обладает одним свойством: сколько ни ешь, никогда не почувствуешь пресыщения. Понемножку подносят горячее. В общей сложности сорок одно блюдо — от маньтоу (пампушек) до трепангов. Через часок все оживились, у китайских товарищей лица сделались красными от вина, все встали, прошли в другой зал.