Читаем без скачивания Зачарованное паломничество - Клиффорд Саймак

— Мне иногда кажется, — сказал Снивли, — что большая часть славы великих деяний связана с оглядкой назад. Простое убийство со временем может превратиться в рыцарский поступок.

К костру подошел Енот и положил голову на колени Корнуэлла. Он прижался и усы его зашевелились.

— Подожди немного, — сказал ему Корнуэлл. — Будет и тебе доля.

— Я часто думаю, — сказал Снивли, — а много ли он понимает. Умное животное. Хол все время с ним разговаривает и клянется, что тот отвечает.

— Не сомневаюсь, что так оно и есть, — сказал Корнуэлл.

— Они связаны друг с другом как братья, — сказал Снивли. — Однажды ночью собаки погнались за Енотом, который тогда еще был щенком. Хол спас его и взял к себе. С тех пор они все время вместе. И теперь ни одна собака не захочет с ним связываться.

Мери сказала:

— Собаки, должно быть, теперь хорошо его знают. Хол говорит, что Самогонщик почти каждую ночь охотится на енотов. Но его собаки никогда не тронут Енота. Даже если во время охоты натыкаются на его след, то в азарте идут некоторое время по его следу, но затем сворачивают.

— О, эти собаки достаточно умны, — сказал Джиб. — Умнее их только сам старина Енот.

— Они по-прежнему здесь, — сказал Джиб. — Видно их движение в темноте.

— Они с нами с того самого времени, как мы перешли реку, — сказал Снивли. — Мы их, конечно, не видим. Но они все время следят за нами.

Кто-то потянул Мери за рукав. Повернув голову, она увидела маленькое существо со сморщенным лицом.

— Один из них здесь, — сказала она. — Он вышел на открытое место. Не делайте резких движений, чтобы не испугать его.

Маленькое существо сказало:

— Я Бромли, тролль. Ты меня помнишь?

— Не уверена, — сказала она с сомнением. — Ты один из тех, с кем я играла?

— Ты была маленькой девочкой, — сказал Бромли, — не больше нас. Там был домовой Скрипичные Пальцы, а иногда Соломенная фея или эльф. Ты никогда не считала нас другими, чем сама. Ты была слишком мала, чтобы думать иначе. Мы делали пироги из грязи в ручье, и хотя я и Скрипичные Пальцы считали пироги из грязи пустым занятием, нам было весело с тобой. Если ты хотела стряпать пироги, мы шли и стряпали их.

— Теперь я вспомнила, — сказала Мери. — Ты жил под мостом, и я всегда считала это очень странным местом жительства.

— Теперь ты уже знаешь, — с некоторым высокомерием сказал Бромли, что настоящие тролли всегда живут под мостами. Никакое другое место для них не пригодно.

— Да, конечно, я знаю об этом.

— Мы часто ходили дразнить людоеда-великана: бросали камни, комья грязи, обломки дерева и другие предметы в его берлогу, а потом побыстрее убегали, чтобы он нас не поймал. Сейчас я думаю, что людоед вряд ли нас замечал. Мы были робкими и боялись даже тени.

Корнуэлл хотел заговорить, но Мери покачала головой.

— Зачем остальные следят за нами? — спросила она. — Почему они не показываются? Мы посидели бы вокруг костра и поговорили, могли бы даже потанцевать. У нас есть еда. Можно сварить больше каши, так что хватит на всех.

— Они не придут, — сказал Бромли, — даже за кашей. Они были против моего прихода к вам, хотели задержать меня, но я пришел. Я знаю тебя очень давно. Ты была в пограничье.

— Меня увели туда.

— Я искал тебя и не мог понять, почему ты ушла. Если не считать пирогов из грязи — это скучное и противное занятие — мы отлично проводили время.

— А где сейчас Скрипичные Пальцы?

— Не знаю, он ушел. Домовые все бродяги. Всегда бродят. А мы, тролли, остаемся на месте: находим мост, селимся под ним и живем.

Неожиданно послышалось гудение. Позже, вспоминая, все согласились, что оно не было таким уж неожиданным. Оно раздавалось некоторое время, пока тролль разговаривал с Мери, звучало, как писк насекомого, но теперь оно стало громче, перешло в вой, висящий в воздухе: дикая, ужасная музыка, частично похожая на бормотание сумасшедшего.

Мери, испуганная, вскочила. Корнуэлл тоже и его быстрое движение перевернуло кастрюлю с кашей. Лошади в ужасе заржали.

Снивли попытался крикнуть, но издал какой-то писк.

— Темный Трубач? — пропищал он, и потом повторил еще несколько раз. Темный Трубач, Темный Трубач…

Что-то круглое покатилось по склону к лагерю. Оно катилось подпрыгивая и издавая глухой звук, когда касалось земли. Подкатившись к освещенному кругу, оно остановилось и осталось лежать, оскалив рот, как в усмешке.

Это была отрубленная человеческая голова.

19

На следующий день, в полдень, они нашли место, где была отрублена голова. Сама голова осталась погребенной после торопливой молитвы у подножия большого гранитного камня у прежнего лагеря. Над ней поставили грубый крест.

Оливер возражал против установки креста.

— Они не трогают нас, — говорил он. — Зачем же оскорблять их? Ваши глупые скрещенные палки для них — проклятье!

Но Корнуэлл не уступил.

— А как насчет швыряния в нас человеческими головами? — сказал он. Это значит, нас не трогают? Крест — это не оскорбление. Голова принадлежит человеку и, по всей вероятности, христианину. Мы просто обязаны прочитать над ней последнюю молитву и поставить крест. И мы сделаем это.

— Вы думаете, что это один из людей Беккета? — спросил Джиб.

— Возможно, — ответил Корнуэлл. — От самой гостиницы у нас нет сведений о Беккете. Мы не знаем, пересек ли он границу. Но если здесь есть люди, то это вполне могут быть люди Беккета. Этот вполне мог отстать от остальных, заблудиться и встретиться с кем-то, кто не любит людей.

— Вы упрощаете, — заметил Снивли, — в Диких Землях нет никого, кто бы любил людей.

— Но если не считать этой головы, против нас не было предпринято ничего, — заметил Корнуэлл.

— Дайте им время, — заметил Снивли.

— Вы также должны принять во внимание, — сказал Оливер, — что среди нас вы единственный человек. Возможно, и нас они не очень любят, но все же…

— А Мери?

— Мери жила здесь ребенком. К тому же, у нее рог, который какой-то пустоголовый единорог оставил в дереве.

— Мы же не армия вторжения, — сказал Джиб. — Мы иммигранты, если хотите. Им нет причин бояться нас.

— Но нам нужно считаться не с их страхами, — сказал Снивли, — а скорее с их ненавистью к нам. Эта ненависть, существующая уже не одно столетие, глубоко вошла в них.

Корнуэлл спал мало. Как только он засыпал, его преследовал кошмар. Он снова видел голову, а, вернее, дикую, искаженную карикатуру на нее, вселяющую ужас.

Он просыпался в холодном поту. Подавив страх, вызванный кошмаром, он снова вспоминал голову, но не во сне, а наяву, как она лежала у костра. Искры поджигали ей волосы и бороду, глаза были открыты и, казалось, смотрели на них. Они были похожи скорее на камни, чем на глаза. Рот и лицо были искажены, как будто кто-то взял голову в сильные руки и сжал. Оскаленные зубы сверкали, отражая пламя костра, а из угла рта тянулась нить высохшей слюны.