Читаем без скачивания Перешагни бездну - Михаил Шевердин

И снова Бадма поёжился. Как немного нужно, как ничтожно, примитивно все: низкий, кое-где продавленный потолок, скрипя­щие на сквозняках ставни и двери. И ради этого убожества, нищеты кто-то отстаивает мечом право называться шахом, властителем. Гулам Шо и его предки ступали по колени в крови, расши­бали дубинами и железными палицами черепа своих подданных, карабкались в замок на вершину скалы из долины по лестнице из человеческих живых тел и трупов, чтобы воссесть вон там, в конце сырого, вечно темного амбара в кресло, именуемое троном, только ради того, чтобы их величали «ваше величество»! Ра­ди чего? Взгляд Бадмы упал на царское глиняное, все потрескав­шееся от времени круглое блюдо. На нём ещё желтели остатки ужина — вареного гороха. На потемневшей от времени суфре-дастархане валялись плохо обглоданные кости, плохо потому, что мясо старого козла, к тому же не уварившееся, не поддавалось зубам гостей. А хлеб? Хлеб на царском столе лежал темный, поч­ти чёрный, из ячменной муки грубого помола с мякиной.

Царь Мастуджа! Громко звучит! И не только звучит. Он и в самом деле царь. Он правит сотней горных селений. Он распоря­жается жизнью и смертью тысяч горцев. И ради чего? Быть может, чтобы иметь право спать с любой женщиной или девушкой. Его величество царя зовут за гаремные дела «общипанный петушок», а законные жены — их у него что-то около десятка — жить ему не дают своими сварами да ссорами и в грош не ставят его величия и власти. Так что же? Да он и одежды царской не имеет приличной. На бордовых бархатных шароварах его нашита ры­жая суконная заплата, и он даже не замечает её. На улицах Ка­була или Лахора на него и не посмотрит никто, на бродягу. А то и монетку медную подадут.

И такое ничтожество, такой человечишко управляет, казнит, милует. От него зависят судьбы международной политики. Захо­чет он — и решатся вопросы войны и мира на всем Среднем Вос­токе. Даст он людей, поможет перейти через перевалы воинским караванам, заставит перетащить британские пушки — и Ибрагим-бек сможет ворваться в Советский Союз. И не случайно с ним, с нищим царьком, вынужден считаться сам «делатель королей», вождь вождей Пир Карам-шах. К тому же царь Мастуджа — все же царь, в силу рождения. За спиной его стоит вереница высоких предков, пусть нищих, ничтожных, диких, но... царей.

И ему — тибетскому доктору Бадме, и скромному самарканд­скому виноградарю — надлежало решать участь царя и всего царства Мастудж.

—  Да-да, царя и царства, — усмехнулся доктор Бадма. — От то­го, что ему, Гуламу Шо, повелит именем Ага Хана Белая Змея, зависит очень многое.

Сахиб Джелял и Ишикоч с тревогой глядели на него.

—  Проще простого, — продолжал уже деловым тоном Бадма. — Представьте, мастуджские горцы возьмутся за оружие, а его у них более чем достаточно, — и укокошат господина вождя вождей. Но беда в том, что он не просто вождь вождей, не обычный рези­дент британской разведки, не маскарадный Пир Карам-шах, а объ­явленный  уже  при жизни  национальным героем  Англии Томас Эдуард Лоуренс Аравийский, якобы руководитель восстания ара­бов против турок, некоронованный король Дамаска, паладин шпионажа, автор нашумевшей книги «Семь столпов мудрости», и прочая и прочая. Он, Лоуренс, пользуется личным покровительст­вом Уинстона Черчилля, Невиля  Чемберлена, лорда Галифакса и всей прогерманской фашиствующей клики из «Кливлендского салона» фанатички леди  Астор, главной антисоветской заводи­лы... И если с такой выдающейся персоной, как господин Пир Ка­рам-шах, что-нибудь случится здесь, на границах Советского Сою­за, шумиха поднимется страшная. Англо-индийский штаб получит директиву    разделаться с Мастуджем — этим «большевистским гнездом», чтоб другим неповадно было. А Лоуренса канонизируют в святые империализма и получат новый повод для новой интер­венции против СССР.

—  И бла... бла... гословенное селение Ма-а-студж превратит­ся в жилище сов и филинов, — заговорил Молиар. — Его величество повесят среди развалин на виселице у входа в с-о-оборную мечеть. Т-туда ему и дорога.

Язык у него заплетался.

—  Никто  не  пожалеет  царя, — проговорил  сухо  Сахиб  Дже­лял. — Он плохой царь, как и все цари. Но что станется с мастуджцами? Весь мастуджский народец сотрут с лица земли, как хозяй­ка мокрой тряпкой смахивает с кухонного стола кучу муравьев. На сей раз тряпку смочит кровь мастуджцев.

Он смолк. Тишину резко, пронзительно нарушил сверчок. От­куда-то из-под циновки он пустил пронзительную трель, да такую, что все вздрогнули и посмотрели друг на друга.

—  Господа департаментские чиновники не замедлят послать карательную  экспедицию, — заговорил  доктор  Бадма. — Во  главе поставят хладнокровную, добродушную скотину вроде того гене­рала. В помощь ему дадут эту хладнокровную скотину мистера Гиппа. Лондону только на руку, что у самых границ Памира нач­нется  заваруха.. Поднимутся вопли  о происках  Коминтерна.  По долине Мастуджа пройдутся железной метлой и расчистят дорогу для регулярных частей англо-индийской армии. Интервенцию про­тив СССР начнут с ещё большим рвением и пылом. Пир Карам-шах, к сожалению, останется цел и невредим. Пусть же он потер­пит неудачу со своими планами и подмочит репутацию. В штабе в Дакке назначат департаментскую комиссию, пришлют эбенезеров изучить обстановку на месте. Смотришь — короткое гиндукушское лето и прошло. Ибрагим не получит ожидаемой помощи или со­всем откажется от нападения, или, если нападёт,— погорит на первых шагах.

—  Бисмилла! — согласился Сахиб Джелял и провел ладонями по бороде, которая здесь, в горах, разрослась еще пышнее из-за того, что он не решался её доверять малоискусным цирюльникам Мастуджа.

—  А самое главное — горцы    останутся    в стороне, — добавил он задумчи-во.

Он поднялся и направился особенно величественным шагом к выходу, но на пороге счёл нужным остановиться и объяснить, в чем дело:

—  Идем на гору Рыба. И надеюсь, что госпожа Белая Змея окажет милость, соблаговолит принять её верных слуг. И выслу­шает благосклонно решение, достойное мужей разума. — Он широ­ким жестом обвёл зал дворца и задержался на оставшихся сидеть докторе Бадме и Молиаре. — И вы пойдёте со мной, Ишикоч. Вы тоже скажете своё слово, ибо вы хотите добра Белой Змее. И кля­нусь, царь будет призван пред светлые очи принцессы, и ему до­зволят выслушать повеление о вожде вождей и о других делах, больших и малых.

Сахиб Джелял шутил и посмеивался, как делал всегда, когда принимал серьёзное решение.

—  Белая  Змея, — изволновался  Молиар, — в   опасности! — Он дёргался, трясся, и из горла его вырывались хлюпающие звуки, какие издают утопающие.