Читаем без скачивания Слово о полку Игореве - Александр Зимин

Другого дни велми рано кровавыя зори свѣтъ повѣдают; чръныя тучи съ моря идутъ, хотятъ прикрыти 4 солнца, а въ нихъ трепещуть синии млънии. Быти грому великому, итти дождю стрелами съ Дону великаго! Ту ся копиемъ приламати, ту ся саблямъ потручяти о шеломы половецкыя, на рѣцѣ на Каялѣ, у Дону великаго. О Руская землѣ! Уже за шеломянемъ еси!

Се вѣтри, Стрибожи внуци, вѣютъ съ моря стрелами на храбрыя плъкы Игоревы! 103емля тутнетъ, рѣкы мутно текуть10,[10–10 Мотив Сказания, близкий к Задонщине.] пороси поля прикрываютъ. Стязи глаголють: половци идуть отъ Дона, и отъ моря, и отъ всѣхъ странъ рускыя плъкы отступиша. Дѣти бѣсови кликомъ поля прегородиша, а храбрии русици преградиша чрълеными щиты.

Яръ туре Всеволоды Стоиши на борони, прыщеши на вой стрелами, гремлеши о шеломы мечи харалужными! Камо, туръ, поскочяше, своимъ златымъ шеломомъ посвечивая, тамо лежать поганыя головы половецкыя, поскепаны саблями калеными 11шеломы оварьскыя11[11–11 Мотив Задонщины, осмысленный по В. Н. Татищеву.] отъ тебе, яръ туре Всеволодѣ! Кая раны дорога брата, забывъ чти и живота, и града Чрънигова, отня злата стола, и своя милыя хоти красныя Глебовны свычая и обычая?

Были вѣчи Трояни, минула лѣта Ярославля. Были плъци Олговы, Ольга Святьславличя. Тъй бо Олегъ мечемъ крамолу коваше и стрѣлы по земли сѣяше. Ступаетъ въ златъ стремень въ градѣ Тьмутороканѣ. Тот же звонъ слыша давный великый Ярославль сынъ Всеволодъ, а Владимиръ по вся утра 12уши закладаше12[12–12 Возможно, мотив из «Одиссеи».] въ Черниговѣ. Бориса же Вячеславлича слава на судъ приведе и на Канину[Мотив Кенигсбергской летописи.] зелену паполому постла за обиду Олгову храбра и млада князя.

{Съ тоя же Каялы Святоплъкъ полелѣя отца своего междю угорьскими иноходьцы ко святѣй Софии къ Киеву. Тогда при Олзѣ Гориславличи сѣяшется и растяшеть усобицами, погибашеть жизнь Даждьбожа внука. Въ княжихъ крамолахъ вѣци человѣкомь скратишась.}

Тогда по Руской земли рѣтко ратаевѣ кикахуть, нъ часто врани граяхуть, трупиа себѣ дѣляче, а галици свою рѣчь говоряхуть, хотять полегѣти на уедие.

То было въ ты рати и въ ты плъкы, а сицей рати 13не слышано! Съ зараниа до вечера, съ вечера до свѣта летятъ стрѣлы каленыя, гримлютъ сабли13[Мотив Кенигсбергской летописи.] о шеломы 14трещать копиа харалужныя14[14–14 Мотив Сказания о Мамаевом побоище, близкий к Задонщине.] въ полѣ незнаемѣ среди земли Половецкыи. Чръна земля подъ копыты, костьми была посеяна, а кровию польяна; тугою взыдоша по Руской земли.

Что ми шумить, что ми звенить давечя рано предъ зорями? Игорь плъкы заворочаетъ, жаль бо ему мила брата Всеволода. Бишася день, бишася другый. Третьяго дни къ полуднию падоша стязи Игоревы. Ту ся брата разлучиста на брезѣ быстрой Каялы. Ту кроваваго вина не доста. Ту пиръ докончаша храбрии Русичи: сваты попоиша, а сами полегоша за землю Рускую. 14Ничитъ трава жалощами14,[14–14 Мотив Сказания о Мамаевом побоище, близкий к Задонщине.] а древо с тугою къ земли преклонилось.

Уже бо, братие, невеселая година въстала, уже пустыня силу прикрыла. Въстала обида въ силахъ Дажьбожа внука. Вступила дѣвою на 15землю Трояню15,[15–15 Мотив, навеянный В. Н. Татищевым.] въсплескала лебедиными крылы на синѣмъ море, у Дону плещучи. Убуди жирня времена. Усобица княземъ на поганыя погыбе. Рекоста бо братъ брату: «Се мое, а то мое же». И начяша князи про малое «се великое» млъвити, а сами на себѣ крамолу ковати. А погании съ всѣхъ странъ прихождаху съ победами на землю Рускую. О! Далече зайде соколъ, птиць бья къ морю. А Игорева храбраго плъку не крѣсити. За нимъ кликну Карна и Жля, поскочи по Руской земли, смагу мѣчючи въ пламянѣ розѣ. Жены руския въсплакашась, а ркучи: «Уже намъ своихъ милыхъ ладъ ни мыслию смыслити, ни думою сдумати, ни очима съглядати, а злата и сребра ни мало того потрепати». А въстона бо, братие, Киевъ тугою, а Черниговъ напастьми. Тоска разлияся по Руской земли. Печаль жирна тече средь земли Рускый. А князи сами на себе крамолу коваху. А погании сами победами нарищуще на Рускую землю, емляхудань побѣлѣ отъ двора.

Тии бо два храбрая Святъславлича, Игорь и Всеволодъ, уже лжу убуди которою, то бяше успилъ отецъ ихъ Святъславь грозный великый Киевскый. Грозою бяшеть притрепалъ своими сильными плъкы и харалужными мечи наступи на землю Половецкую, притопта хлъми и яругы, взмути рѣки и озеры, 16иссуши потоки16[16–16 Библейский мотив.] и болота, а поганаго Кобяка изъ Лукуморя отъ желѣзныхъ великихъ плъковъ половецкихъ, яко вихръ, выторже. И падеся Кобякъ въ градѣ Киевѣ, въ гридницѣ Святъславли. Ту нѣмци и венедици, ту греци и морава поютъ славу Святъславлю, кають князя Игоря, иже погрузи жиръ во днѣ Каялы рѣкы поло- вецкия, рускаго злата насыпаша. Ту Игорь князь высѣдѣ изъ сѣдла злата, а въ сѣдло кощиево. Уныша бо градомъ забралы, а веселие пониче.

А Святъславь мутенъ 17сонь видѣ въ Киевѣ на горахъ. «Синочь съ вечера одѣвахъте мя, — рече, — чръною паполомою, на кроваты тисовѣ. Чръпахуть ми синее 16вино сь трудомь смѣшено16,[16–16 Библейский мотив.] сыпахуть ми тъщими тулы поганыхъ тльковинъ великый женчюг17[17–17 Мотив вещего сна с жемчугом близок к Снам Шахаиши.] на лоно, и нѣгуютъ мя. Уже дьскы безъ кнѣса в моемъ теремѣ златовръсѣмъ. В сю нощь съ вечера босуви врани възграяху, у Плѣсньска на болони бѣша дебрьски сани и несошася къ синему морю».

И ркоша бояре князю: «Уже, княже, туга умь полонила. Се бо два сокола слѣтѣста съ отня стола злата поискати града Тьмутороканя, а любо испити шеломомь Дону. Уже соколома крильца припѣшали поганыхъ саблями, а самаю опуташа въ путины железны. Темно бо бѣ въ 3 день: два солнца помѣркоста, оба багряная стлъпа погасоста и съ ними молодая мѣсяца, Олегъ и Святъславь, тьмою ся поволокоста. На рѣцѣ на Каялѣ тьма свѣтъ покрыла. По Руской земли прострошася половци, аки пардуже гнѣздо, и въ морѣ погрузиста, и великое буйство подасть Хинови. Уже снесеся 18хула на хвалу18.[18–18 Текст, близкий к Сказанию о Мамаевом побоище и восходящий к Задонщине.] Уже тресну нужда на волю. Уже 18връжеса дивь на землю18.[18–18 Текст, близкий к Сказанию о Мамаевом побоище и восходящий к Задонщине.] Се бо готския красныя дѣвы въспѣша на брезѣ синему морю; 19звоня рускымъ златомъ19,[19–19 Мотив Сказания о Мамаевом побоище, близкий к Задонщине.] поютъ время бусово, лелѣютъ месть Шароканю. А мы уже, дружина, жадни веселия».

Тогда великий Святславъ 20изрони злато слово20[20–20 Мотив, близкий к Повести об Акире Премудром.] слезами смѣшено, и рече: «О моя сыновчя, Игорю и Всеволоде! Рано еста начала Половецкую землю мечи 21цвѣлити, a себѣ славы искати21.[21–21 Мотив, близкий к Кенигсбергской летописи.] Нѣ нечестно одолѣсте, нечестно бо кровь поганую пролиясте. Ваю храбрая сердца въ жестоцемъ харалузѣ скована, а въ буести закалена. Се ли створисте моей сребреней сѣдинѣ? А уже не вижду власти силь-наго, и богатаго, и многовоя брата моего Ярослава съ черниговьскими былями, съ могуты,[Мотив Никоновской летописи.] и съ татраны, и съ шельбиры, и съ топчакы, и съ ревугы, и съ ольберы. Тии бо бес щитовь съ засапожникы кликомъ плъкы побѣждаютъ, звонячи въ прадѣднюю славу. Нъ рекосте: „Мужаимыся сами, преднюю славу сами похитимъ, а заднюю ся сами подѣлимъ!“. А чи диво ся, братие, стару помолодити? 23Коли соколъ въ мытехъ бываетъ, высоко птицъ възбиваетъ, не дастъ гнѣзда своего въ обиду23.[Мотив Повести об Акире Премудром.] Нъ се зло — княже ми непособие[Мотив Повести об Акире Премудром.]: на ниче ся годины обратиша. Се у Римѣ кричатъ подъ саблями половецкыми, а Володи миръ подъ ранами. Туга и тоска сыну Глебову».

24Великый княже Всеволоде! Не мыслию ти прелетѣти издалеча, отня злата стола поблюсти? Ты бо можеши Волгу24[24–24 Мотив Кенигсбергской летописи.] веслы раскропити, а Донъ шеломы выльяти.

{Аже бы ты былъ, то была бы чага по ногатѣ, а кощей по резанѣ}.

Ты бо можеши посуху живыми шереширы стрѣляти, удалыми сыны Глебовы.[Мотив Кенигсбергской летописи.]

Ты, буй Рюриче и Давыдѣ! Не ваю ли злачеными шеломы по крови плаваша? Не ваю ли храбрая дружина рыкаютъ акы тури, ранены саблями калеными, на полѣ незнаемѣ? Вступита, господина, въ злата стременъ за обиду сего времени, за землю Русскую, за раны Игоревы, буего Святславлича!

Галичкы Осмомыслѣ Ярославѣ! Высоко сѣдиши на своемъ златокованнѣмъ столѣ, подперъ горы Угорскыи своими железными плъки, заступивъ королеви путь, затворивъ Дунаю ворота, меча времены чрезъ облаки, суды рядя до Дуная. Грозы твоя по землямъ текутъ; отвсщяеши Киеву врата, стреляет и съ отня злата стола салтаня[Возможно, мотив из «Истории» В. Н. Татищева.] за землями. Стреляй, господине, Кончака поганого кощея, за землю Рускую, за раны Игоревы, буего Святославлича.