Читаем без скачивания Перешагни бездну - Михаил Шевердин

Говорил он важно, напыщенно, как и подобает великому вождю вождей племен, пребывающих под покровительством могущественной Британии. Он наслаждался звуками своего голоса, ибо он знал, какое великое впечатление на азиатских туземцев производят напыщенные речи. Голос звучит особенно внушительно и звонко, когда за твоими плечами вся Британская империя и отряд воинст­венных стражей. За звуками своих слов Пир Карам-шах отчетливо расслышал согласное бряцание винчестеров своих верных гурков. Да, в такой обстановке надо говорить властно и повелительно.

Но что-то адруг помешало. Кто-то осмелился вторгнуться в его речь. Его перебили. Его голос подавил более громкий, более силь­ный иолос:

— Пах, пах! Эй, царь! Эй, Гулам Шо, твои предки, господа Мастуджа, посадили дерево могущества в саду мощи. Эй, Гулам Шо; пусть увеличиваются твои посевы, пусть умножается твой по­чёт, но, боже правый,, до чего ты дожил, Гулам Шо? Как можешь ты Гулам Шо, позволить чужеземцам обрывать цветы великоду­шия, распускающиеся весной справедливости? Или ты, Гулам Шо, забыл про свою царскую. честь, про свои руки, про свои винтовки?

Поразительно! С такими словами вылез Молиар. Трусливый торгаш, пьянчуга, анашист, или он опять накурился опиума? И са­мое поразительное!  Перемены в грубом лице Гулама Шо говорили, что его напугал этот, по существу, весьма туманный и осторожный призыв Молиара к бунту. Непреложны законы Мастуджского королевства: даже единое слово недовольства здесь влечет мол­ниеносную кару. Недовольному немедленно, по местному выраже­нию, «укарачивают жизнь».

Это отлично знал Пир Карам-шах, и он нетерпеливо смотрел на  царя Мастуджа. Проклятое ничтожество, трус Молиар, осме­лившийся бросить упрек царю Гуламу Шо, неосторожно стоял на самом краешке крыши, под которой на огромной глубине лежала долина. На такой глубине, что облака, бродившие далеко внизу, казались пушистыми барашками на темной зелени лугов. Легкого иеосторожного движения или толчка было достаточно, чтобы человек провалился, в небытие.

Понимали это и оборванные, мрачные старейшины. Они не­вольно отодвинулись от говорившего и с почтением, но с явным страхом поглядывали на то, как он, впадая в раж, неистово жес­тикулирует в такт своим крамольным словам. Молиар так разо­шелся, что забыл про нагайку в своей руке. Против его воли на­гайка очень воинственно прыгала в воздухе на фоне такого близ­кого неба и выглядела орудием рока. Деревянное лицо царя Мастуджа вдруг ожило задергалось, что означало приближение приступа гнева.

А Молиар вопил, и его желтушное, одутловатое лицо посинело от натути.

— Боже правый! —хрипел он. — Что ты, Гулам Шо, смотришь? Этот, который сидит радом с тобой, вождь вождей, болтает тут: «Я прибыл в вашу долину ради вашего благополучия». Скажи же ему: «Эй ты, вождь вождей! А мы посылали за тобой гонцов? Мы приглашали тебя в гости? Мы кланялись тебе? Эй, Пир Карам-шах, держи у себя в своей мошне свое благополучие: Пусть оно протухнет у тебя в мошне, твое благополучие! От твоего благополучия, Пир Карам-шах, на мастуджском кладбище могилам негде уже помещаться. А ты еще воевать нас заставляешь». От твоего благополучия, ваше превосходительство, у париев-мастуджцев пупки присохли к позвонкам! Эй, Гулами Шо, довольно твое­му Мастуджу таких носителей благополучия! У твоих подданных и целой крыши в доме не осталось, а с приездом господина вождя вождей скоро и травинки не останется.

На крыше поднялся неразборчивый гаищеж. Пир Карам-шах сделал нетерпеливое движение рукой в сторону Гушмин Шо, что означало: «Долго ты терпеть будешь? Да решайся же!»

И царь решился. Он закричал:

— Откуда пришел этот человек? — И он сорвал свой винчестер с плеча и ткнул дулом в сторону Пир Карам-шаха.— Откуда? Он явился к нам от инглизов. А кто такие англичане? Притеснители и убийцы, которые хотят сделать нас, горцев, рабами. Мы — гор­цы,  жертвы английской жадности. Алчные захватчики  подавили народ гор. Эй вы, горцы, если вы думаете, что огонь английской жадности погас — вы длинноухие ослы. Сегодня они заставляют нас помогать себе воевать против большевиков, завтра они, став победителями, раздавят нас, навсегда превратят в   рабов... Мы разве рабы?

От неожиданности вождь вождей растерялся. Во-первых, он не понимал, что говорит Гулам Шо, а говорил он не по-таджикски, а на своем мастуджском языке, и это уже само собой оскорбило и раздосадовало вождя вождей. Во-вторых, когда царь угрожающе махнул в его сторону рукой, Пир Карам-шах понял, что события неожиданно приняли явно опасный оборот, и ои резко повернулся к своим верным гуркам.

То, что он увидел, ошеломило его.

Около каждого его охранника сгрудилось по нескольку горцев. Безмолвные, напрягшиеся, они свирепо выкручивали гуркам руки, вырывали у них с хрустом винчестеры. И это выглядело страшно. И ещё страшнее было то, что дикая суета и борьба происходили почти в полной тишине. Лишь хрип и сопение вырывались у лю­дей из груди.

Прозвучал одинокий возглас:

— Враг пришел! Берегите тела и души!

Ещё мгновение шла жестокая возня, тем более жуткая, что она происходила над самой пропастью.

Едва Гулам Шо выкрикнул: «Разве мы рабы?», как воздух разорвали нечеловеческие вопли. Не успевших даже извлечь из ножен свои огромные «кукри» — ножи гурков подтаскивали к ни­чем не огороженной кромке кровли дворца и деловито сталкивали вниз...   Ещё  мгновение — и  взметывались  судорожно  руки.  Ещё мгновение видны были выкатившиеся в безумии глаза и раззяв­ленный рот, и человек исчезал. Лишь снизу доносилось сдавленное, полное отчаяния, не похожее на человеческий голос верещание.

Разъяренная, пишущая потом и жаром толпа повернулась к вождю вождей и царю. Грузной, безликой массой надвинулась на них.

— Взять его! — быком заревел Гулам Шо.— Взять вождя вож­дей и бросать в зиндан!

Гулам Шо сам не сообразил, почему он выкрикнул такое. Рас­теряйся он, замешкайся секунду, и горцы столкнули бы и Пир Карам-шаха и его самого с крыши. Гулам Шо насмотрелся на смерть во всех видах. Он и сам убивал, он привык к убийствам, но его, как и Пир Карам-шаха, ужаснула смерть, постигшая гурков.

Выкрик Гулама Шо подействовал. Вождя вождей уволокли с крыши по лестнице, оттуда слышалось сопение, уханье, вскрики. Какая счастливая случайность по-могла ему, царю Мастуджа, отвести от себя руку рудьбы и направить ярость горцев против вождя вождей, Гулам Шо ещё и сам не понимал. Он не знал, что так поступит. Он не знал этого ещё в тот момент, когда вопил этот торгаш. Царь Мастуджа не знал, что он сделает, как посту­пит, когда тот замахал камчой на Пир Карам-шаха, когда...