Читаем без скачивания Николай II в секретной переписке - Олег Платонов

Вчера я принял славного ген. Маниковского, начальника артилл. управления. Он рассказывал мне много относительно рабочих, об ужасной пропаганде среди них и огромных денежных суммах, раздаваемых им для забастовок, — и что, с другой стороны, этому не оказывается никакого сопротивления, полиция ничего не делает, и никому дела нет до того, что может случиться! Министры, как всегда, очень слабы — вот и результат.

Теперь пора кончать, моя голубка. Храни Господь тебя и девочек! Нежно целую.

Навеки твой старый

Ники.

Ц.С. 6 ноября 1916 г.

 Ненаглядный!

Нежно благодарю тебя за твое милой письмо. Слава Богу, что ножка поправляется. Сегодня солнце милостиво пытается снова проглянуть. Мы были в нашем нижнем храме, затем работали в лазарете, сейчас собираемся в солдатский лазарет, где я раздам медали от своего имени наиболее тяжело раненным. Позже придет Мекк, затем Протопопов, скажу ему, что следует принять строгие меры против пропаганды, о которой ты писал. Я заставлю их работать, милый, и прикажу Калинину[1041] не суетиться, а действовать твердо.

Глупая голова болит — несомненно, скоро явится Беккер.

Я рада, что Н.М. говорил не так, как написал, хотя это дало бы тебе возможность задать ему головомойку и сказать ему раз навсегда, чтоб он беспокоился только о собственных делах. — Я не буду спокойна, покуда Н. будет в ставке. Надеюсь, что все обойдется благополучно и что ты ему покажешь, что ты властелин. Не могу глубоко не жалеть о том, что он будет с тобой, — помни, что ты должен быть холоден с этой подлой шайкой. Надеюсь, что Н. будет настолько тактичен, что не привезет с собой толстого Орлова. Представь себе, Погуляев написал мне, что он собирается разводиться, — если она даст ему развод, то он женится на своей прежней любви. Она написала ужасное, жалкое письмо Ане, — она бы поняла, если бы он женился на молодой особе, но не на такой, которая всего на 2 года моложе ее и которая раньше его отвергала: он был недостаточно хорош, а теперь, когда он адмирал, ей это угодно. Я не знаю ее имени, и они оба не упомянули его. Зачем он вообще женился на женщине старше его? Ему нужна была молодая жена и дети, так как он их любит.

Теперь должна кончать. Мысленно и в горячих молитвах постоянно с тобой целую и благословляю тебя, мой дорогой.

Навеки твоя старая

Солнышко.

Ц. ставка. 6 ноября 1916 г.

Моя бесценная!

Горячо благодарю тебя за любящее письмо. Сегодня праздник гусар, а также гвардейского экипажа, так что сегодня здесь было несколько гусар и морских офицеров; я долго разговаривал после завтрака, поэтому совсем не имею сейчас времени написать подлиннее.

Погода ясная, — наконец, после 3-х недель темноты выглянуло солнышко. Бэби тоже чувствует себя гораздо лучше, хотя вчера вечером в течение часа у него были сильные боли.

Пожалуйста, верни мне телеграмму Джорджи.

Пора кончать. Храни Господь тебя, любимое Солнышко, и девочек!

Нежно люблю. Навеки твой старый

Ники.

Ц. Село. 7 ноября 1916 г.

Дорогой мой, любимый Ники!

От всей души благодарю тебя за твое милое письмо. Конечно, трудно писать, когда у тебя такая масса дела!

Снова о делах:

Я имела длительную беседу с Протопоповым и вечером короткую — с нашим Другом, и оба находят, что для умиротворения Думы Шт. следовало бы заболеть и отправиться в 3-недельный отпуск. И действительно (только что облила чернилами весь рукав), он очень нездоров и очень подавлен этими подлыми нападками. И так как он играет роль красного флага в этом доме умалишенных, то лучше было бы ему на время исчезнуть, а потом в декабре, когда их распустят, он может вернуться опять. Трепов (нерасположения к которому я не могу осилить) в данный момент является тем лицом, которое по закону замещает его в Совете Министров, и он будет следить за порядком. Это только на время. Дума снова соберется в пятницу. Если ты мне протелеграфируешь, что ты согласен, я могу это сделать за тебя, конечно, мягко, не прогоняя старика, а ради его же блага и спокойствия, так как я знаю, что тебе было бы неприятно писать, а мне хочется всячески тебя щадить, мой ненаглядный. Он может тогда просить тебя об отпуске по причине нездоровья. Они сразу остынут, — и многим известно, что он, действительно, нездоров.

Я очень рада, что Бэби лучше. — Удобно ли тебе, чтобы мы приехали 13-го, и в котором часу: в 5, 4 или 41/2? Надеюсь, что там смогу спать, здесь мне это не удается. Принимаю массу людей, и еще предстоит многих принять в эти дни. Все мысли мои с тобой.

Благословляю и целую без конца.

Твоя старая

Женушка.

Ц. ставка. 7 ноября 1916 г.

Мое любимое Солнышко!

Нежно благодарю за дорогое письмо.

Н. с Петюшей прибыл сегодня только с порядочными людьми из своей свиты. Толстый Орлов и Янушк. остались там! Он не изменился и хорошо выглядит в своей черкеске. Вчера я принял Сиротинина, и он доложил мне, что, по его мнению, необходимо сделать с Алексеевым. Ему нужен отдых в Крыму в течение 68 недель. Они надеются, что этого будет достаточно, чтоб он поправился и набрался сил. Сегодня утром я сказал это Алексееву, и он, конечно, подчиняется их предписанию.

В качестве своего заместителя на это время он усиленно рекомендует Гурко. Я тоже думал о нем и поэтому согласился на этот выбор. Я недавно видел Гурко, все хорошего мнения о нем, и в это время года он свободно может уехать из своей армии на несколько месяцев.

Как глупо со стороны Погул. разводиться!

Ножка Бэби совсем здорова. Я надеюсь, что завтра он встанет. Вчера он пробовал сделать несколько шагов, болей не было. Ночью он спал и ни разу не проснулся.

Храни Господь тебя, моя душка, и девочек! Мысленно я всегда с тобою.

Навеки твой любящий старый

Ники.

Ц. Село. 8 ноября 1916 г.

Милый, ангел мой!

Как я тебе благодарна за твое бесценное письмо!

Слава Богу, что Н. привез с собой приличных людей.

Это вполне правильно, что Ал. отправляют для длительного отдыха в Крым, это крайне необходимо для него, — там тихо, воздух и настоящий покой.

Я надеюсь, что Гурко окажется подходящим человеком, — лично не могу судить о нем, так как не помню, чтоб когда-либо говорила с ним, — ум у него есть, только дай ему Бог души. Рада буду его повидать теперь, по приезде. Ресин сидит в карантине, Апраксин — в имении, Бенк. болен, — кого мне взять с собой? Я думаю взять А. и Настеньку, Боткина — нет; если нужно, то привезу Вл. Ник., но, слава Богу, ножке, по-видимому, лучше. — Шт. уведомил меня, что он собирается в ставку и хотел бы предварительно повидать меня, я постараюсь дать ему понять то, о чем я тебе писала (наш Друг просит меня об этом), и, если возможно, пусть еще до пятницы станет известно, что он уходит в отпуск из-за расстроившегося здоровья, так как в этот день заседание Думы и ему там собираются устроить скандал, а его уход успокоит их разгоряченные головы...

Я нахожу, что Григорович и Шуваев не взяли надлежащего тона в своих речах, а Шуваев поступил хуже всех — он пожал руку Милюкову, который только что распускал разные слухи против нас. Как бы мне хотелось, чтобы на его место был назначен Беляев (настоящий джентльмен)!

Гучков оставил свое место, потому что хочет войти туда вместе с Поливановым, пожалуйста, не подписывай той бумаги, которую ты получишь из Государственного Совета. Поливанов добивается вновь стать военным министром, он обещает свободу евреям и т.д. — Это — опасный человек, и его не следует пускать ни в один комитет, а Гучкову — место на высоком дереве.

Андронников тоже дожидается того, что его сошлют в Сибирь.

Но мне пора кончать. Вчерашний вечер мы провели у Ани с Юзиком, В.Эраст., Грамотиным и Ритой. Сегодня вечером идем в лазарет. Благословляю и целую заранее страшно радуюсь воскресенью.

Навеки безгранично преданная

Твоя

Какая обида, что Н.П. не будет в ставке! Кто будет при нас — этот отвратительный Свечин или, по крайней мере, милый Кутайсов? О, дорогой мой, мысленно я всегда с тобой; душа горит, голова устала, — измучена, но дух бодр, и я борюсь за тебя и за Бэби.

Ц. Ставка 8 ноября 1916 г.

Моя любимая, бесценная женушка!

Нежно благодарю за дорогое письмо.