Читаем без скачивания Цитадель Бреслау. Последняя битва Великой Отечественной - Андрей Васильченко

Отдельно надо рассказать о замысле создания в Бреслау специального бронепоезда. Данная идея принадлежала лично генералу фон Альфену. Он поручил будущему командиру бронепоезда оберлейтенанту зенитной артиллерии Пёрзелю прибыть на предприятие «ФАМО» и отыскать там корпуса поврежденных танков. Нашлось как минимум четыре корпуса. Поскольку в Бреслау не было подходящих танковых орудий, то было принято решение использовать имевшиеся в распоряжении 88-миллиметровые зенитные орудия, которые надо было скрестить с корпусами танков и на их базе создать некое подобие бронепоезда. В качестве его персонала предполагалось использовать личный состав зенитной батареи уже упоминавшегося выше оберлейтенанта Пёрзеля. Причины появления подобной идеи в голове генерала фон Альфена были достаточно просты. Дело в том, что комендант крепости был хорошим специалистом по созданию бронепоездов и экспертом в вопросах тактики ведения боев с их участием.

Именно генерал фон Альфен проинструктировал оберлейтенанта Пёрзеля о сильных и слабых сторонах бронепоездов, об основных тактических приемах их использования. Сам же комендант крепости так и не увидел своего детища. Бронепоезд был готов через три недели после того, как фон Альфен покинул Бреслау.

В середине февраля советские войска начали осуществление операций особого вида — это были пропагандистские мероприятия. Эрнст Хорниг вспоминал о них:

«Это была психологическая война, с которой мы неплохо познакомились в годы Первой мировой, в 1918 году на западном фронте во Франции. Тогда пропаганда делала ставки на листовки. В 1918 году на нас сбрасывали листовки: «Солдат, если ты идешь на Запад, то подумай хорошенько — там находится твоя могила». Теперь пропаганда была ориентирована не только на Вермахт и Фольксштурм, но и гражданское население. В ночь с 16 на 17 февраля советские самолеты усеяли город морем листовок. Одна из листовок, адресованная Фольксштурму, гласила: «Перед своей гибелью нацисты в животном ужасе гонят Вас против победоносной Красной Армии». А далее сообщалось: «Красная Армия не воюет против мирного населения, и если Вы покинете ряды гитлеровской армии, то сможете спокойно трудиться. Те же, кто обратит свое оружие против победоносной Красной Армии, будут беспощадно уничтожены. Если Вы хотите жить и спасти Ваши города и деревни от уничтожения, то снимайте свои повязки, бросайте оружие и идите домой. Заметьте, любое противление Красной Армии означает для Вас верную смерть. Жизнь гарантируется только тем, кто сразу же отречется от Гитлера, кто выбросит оружие и пойдет домой или сдастся в плен». В следующей листовке русские обращались к немецким солдатам и офицерам: «Красная Армия углубилась в Верхнюю Силезию, Восточную Пруссию и Померанию. Гитлер окончательно проиграл войну. Но он — Гитлер — знает, как можно продлить свою власть и жизнь. Для этого он готов принести в жертву жизни сотен тысяч своих солдат. Но все же имеются достойные люди и уважаемые генералы, которые требуют немедленного окончания войны». И далее сообщалось о призыве, который поддержали 50 немецких генералов во главе с фельдмаршалом Паулюсом и генералом артиллерии Зейдлицем».

Многие из современников отдавали должное советским пропагандистам. Немцы отмечали, что листовки были составлены весьма искусно, а безнадежность положения отнюдь не была преувеличением. Многие из немцев находили, что текст, изложенный в листовках, был весьма доступен. Многие из солдат читали их. Несмотря на то, что в Бреслау никогда не наблюдалось массовой сдачи в плен, эти листовки сыграли свою психологическую роль. Многие отмечали, что их останавливал от сдачи в плен только страх быть отправленными в Сибирь.

Советская пропаганда, которая с каждым днем становилась все активнее и активнее, не всегда прибегала к «честным» приемам. Один раз была устроена форменная провокация. После 9-часовых новостей на частоте Немецкого радио была передана следующая информация:

«А теперь сообщение для смелых солдат и народных товарищей из Бреслау. Настал час вашего вызволения! Несколько танковых дивизий прорвали кольцо вражеского окружения на востоке. Спешите в южные кварталы города, чтобы пожать руку Вашим освободителям».

Прежде чем массы жителей устремились к южным рубежам города, где начался усиленный артиллерийский обстрел, штаб крепости успел принять соответствующие контрмеры. Сейчас сложно сказать, сколько людей услышало и поверило в информацию о деблокировании города. Во-первых, в подвалах, где укрывалось гражданское население, не было никакого радио. Все радиоприемники за ненадобностью большей частью остались в квартирах. Во-вторых, население перестало доверять какой-либо официальной информации. В-третьих, данное сообщение почти сразу же облетело воинские части Бреслау, но они не сдвинулись с места, так как не получили соответствующего приказа.

Хуго Эртунг вспоминал об этом эпизоде осады Бреслау, который произошел 3 марта:

«Вчера в подвале несколько часов обсуждали сведения о том, что кольцо окружения было прорвано. Но уже во второй половине дня эта информация была опровергнута в специальном выпуске крепостной газеты. В ней утверждалось, что речь шла о пропагандистской уловке противника».

Эрнст Хорниг как бы добавлял:

«Скептическое отношение к пропагандистским сообщениям было настолько велико, что большинство людей предпочитали слушать не немецкие, а зарубежные радиостанции».

Постепенно жители Бреслау и немецкие солдаты выявили некий ритм в советских атаках. Рано с утра на город падали бомбы. В первой половине дня открывался артиллерийский огонь, который сменялся налетами низколетящих самолетов. В районе полудня наступала некоторая пауза, и люди могли показаться на улице. Вечером и ночью опять осуществлялись бомбардировки, но теперь советская авиация предпочитала использовать зажигательные бомбы. Вечером также вступала в дело советская зенитная артиллерия, огонь которой сопровождался использованием нескольких прожекторов.

Драматичными и шокирующими были события в доме престарелых, так называемом «здании Флиднера», которое располагалось на улице кайзера Вильгельма недалеко от площади Гинденбурга. Здесь сестры из «Бетанина» до самого конца ухаживали за пожилыми людьми. Когда советские войска приблизились на критическое расстояние, то все напрасно ожидали эвакуации. Некоторых из стариков удалось вывести из дома. С тяжелым сердцем сестры были вынуждены оставить «лежачих». О том, что произошло потом, вспоминала старшая сестра Хейдебранд:

«Когда противник на юге приблизился к зданию, появился офицер Вермахта и попросил находившихся там двух сестер покинуть здание, так как оно могло сгореть. Сестра Берта Найде направилась в опасный путь к материнскому дому с несколькими стариками. Другая сестра, Анна Лауш, по приказу офицера должна была налить безнадежно больным в стакан какую-то жидкость. Никто не из стариков не противился».

Оказалось, что в стакане был яд. Этот пример отчетливо показывает, что национал-социалистическая идеология подчинила себе многих офицеров Вермахта. Это было продолжение бесчеловечной практики эвтаназии, которая в Третьем рейхе применялась к людям с отставанием умственного развития. На этот раз жертвами политики стали беспомощные старики.

Положение гражданского населения стало ухудшаться день ото дня. Госпожа Краузе вспоминала:

«В течение многих дней мы обходились без воды. До колонки не представлялось возможности добраться, так как каждый оказавшийся там мог стать жертвой русских снайперов. У нас дома имелись некоторые запасы воды, чтобы умыться, попить и иногда помыть посуду… несмотря на все эти трудности мы пытались жить хорошо, насколько это было возможно в тех условиях. Дочка Бербель играла со своим плюшевым медвежонком и иногда мастерски делала из огарков свечей новые светильники. Так как свечей было весьма немного, то в большинстве случаев мы сидели в полной темноте. Но если начинался сильный обстрел, то мы зажигали свечу и чувствовали себя увереннее при этом слабом освещении в нашем поземном убежище… 28 февраля, когда русские находились от нашего укрытия на расстоянии шести домов, наш подвал превратился в военный лагерь. В нашем погребе ежедневно спали от 10 до 15 солдат. В большинстве своем это были очень молодые люди. Их постоянно беспокоили «цепные псы» (армейская полиция), которые постоянно охотились за людьми, дабы послать их на фронт и продолжить бессмысленную оборону Бреслау. Кроме этого, партийные органы гнали всех людей на строительство баррикад. В итоге я тоже должна была идти на Харденберг-штрассе, чтобы участвовать в земляных работах. В тот момент русских отделяло от кирасирских казарм каких-то 300 метров. Когда они видели скопление людей, которые занимались возведением укреплений, то по ним открывался огонь. Люди в панике разбегались по окрестным подвалам. Там находились солдаты, которые не понимали безрассудности решения посылать гражданских на работы прямо под носом неприятеля. Когда мимо дверей проходили четыре солдата, то я попыталась бежать вместе с ними. Они крикнули мне, чтобы я пригнулась и держалась от них на расстоянии метра. Мы выглянули из одной из баррикад, как вдруг один солдат внезапно вскрикнул: «Быстро в дом, сейчас начнет стрелять «оргáн Сталина»[22]!».