Читаем без скачивания Откровения немецкого истребителя танков. Танковый стрелок - Клаус Штикельмайер

Когда люди лейтенанта Якоба заметили три Т-34–85, горящих у моста, они добавили в каждый по 1–2 бронебойных снаряда, чтобы убедиться, что они не боеспособны. Чуть позже, после боя, мы, конечно, услышали, почему горели Т-34–85. К сожалению, не все из нас — людей лейтенанта Якоба — видели уничтожение моста и одновременное уничтожение трех Т-34–85.

Да, Советы могли отправить на озеро Толокай три ИС-2, чтобы отомстить за потери на сухой земле, на озере Толокай и на перекрестке. Тесно связанные, эти два места и образуют запись «Толокайзее» в моем боевом дневнике.

Боевые потери составили на полдень 15 июля два бронетранспортера и шесть членов их экипажа — остальные были в это время вне транспортеров. Мы почтили скорбью смерти шестерых панцергренадеров, которые, как и остальные, стали нам дороги. Эти парни были отличными солдатами, всегда готовыми постоять за своих братьев-танкистов.

Относительно наших павших товарищей, как сперва казалось, мы мало что могли сделать, кроме как забрать с собой половинки их жетонов, отломив от верхних половин, которые должны были оставаться на останках.

Однако за исключением солдат, которые дежурили на водительских сиденьях и в башнях, а также в аналогичных местах бронетранспортеров, у нас были люди, способные выкопать шесть неглубоких могил — по одной на каждое тело — и уложить туда тела. Так что трупы не были брошены разлагаться под открытым небом в чужой стране.

Думаю, что каждый, кто был тогда на том импровизированном кладбище, вспомнил слова Людвига Уланда, ставшие запоминающейся и должным образом печальной песней «Der Kamerad» («Товарищ»), в которой солдат вспоминает, как он со своим лучшим товарищем вместе шагал в бой, и мушкетная пуля, нацеленная на них, не делая различия между ними, убила его товарища. В кульминационной точке песни солдат, еще не выйдя из боя, выражает себя так:

Will mir die Hand noch reichen,Derweil ich eben lad.Kann dir die Hand nicht geben,Bleib dui m ew'gen LebenMein gutter Kamerad.

Хотя здесь хромают размер и рифма, нижеследующий перевод передает смысл предыдущих строчек:

Ты просишь дать мне руку,Пока я перезаряжаю.Я не могу протянуть тебе свою руку;Оставайся моим лучшим товарищемВ своей вечной жизни.

Как выживший солдат в «Der Kamerad», мы продолжали бой. Затем мы передвинулись от озера Толокай к Немунайтису и шоссе на юге.

Часть Литвы, в которой мы действовали между и во время танковых боев, была покрыта множеством водоемов, не все из них естественные. Один довольно крупный сельский пруд, фактически затопленный овраг, упирался в довольно старую, обшитую досками деревянную дамбу четырехметровой высоты, примерно три танковых корпуса в длину — то есть 18 м от берега до берега. Выше и ниже по течению сам ручей был слишком глубоким, чтобы форсировать его вброд на танке.

Если бы меня спросили о самом опасном сооружении, по которому я ездил на танке, я бы, не колеблясь, описал переправу нашей малочисленной части по рахитичному деревянному мосту, идущему по верху допотопной и неустойчивой литовской дамбы, наверняка уже давно страдавшей недержанием. Нас беспокоила не малая ширина однорядного моста; нас беспокоила его дряхлость.

Нужно было, чтобы один член экипажа шел спиной вперед — само по себе опасное занятие на прогнившем, рассохшемся настиле, — руками сигнализируя водителю, который один сидел в танке, — куда рулить, чтобы гусеницы оставались на равном удалении от скошенных размочаленных кромок моста, лишенного перил.

Если бы дамба и мост рухнули и 25-тонный Pz-IV рухнул с высоты четырех метров, водителя — его собственный люк был открыт — скорее всего, снесло вниз по течению живым, а его малышка ненадолго ушла бы в воду, чтобы застрять в разбухшем ручье на дне оврага.

Мы не могли себе позволить потерять ни один из четырех танков. В конце концов, мы уговорили каждый из них — все пять — перейти на выгодную сторону ручья, который любой советский командир счел бы препятствием для «четверок».

Могу сказать, что, поскольку я присутствовал при той переправе, я постиг значение памятной строки из «Песни танкистов» («Panzerlied»): «Мы ищем пути, что никто другой не отыщет». Подумайте об этом, ручей, который мы смогли пересечь в тот день, был известен как Zembre-Bach (ручей Цембре), это название из моей солдатской книжки, и часть местности, в которой 17 июля 1944 года наши Pz-IV участвовали в танковом бою.

Именно через Цембре-Бах мы переправлялись с таким беспокойством, не для того чтобы оставить его между собой и чем-то нежелательным, как Советы, но чтобы проникнуть за него к чему-то желательному, уничтожив огнем весьма дальнобойных 75-мм пушек советский передовой склад, который появился в последние дни на шоссе, идущем на запад. Там Т-34 могли, как машины в открытом кинотеатре, приходить и уходить, заправляясь, пополняя боезапас и даже пайки. В вопросе пайков эти джентльмены были бережливы. Впрочем, они любили водку.

Перейдя Цембре, мы могли напасть на Советы с тыла. Пользуясь аналогией, мы могли обойтись без всех хлопот, связанных с посещением открытого кинотеатра: очереди на въезд, в кассу, на контроле, настроенных к нам в высшей степени недружелюбно. Нет, сэр, мы лучше втихаря въедем в кинотеатр и расположимся, чтобы смотреть на их огромный экран на холме, который, согласно карте лейтенанта Якоба, господствовал на местности вниз по шоссе. Если от нас что-то зависит, мы устроим сцену там, внизу, и действие будет очень живым.

Судя по карте, дистанция составляла 1500 метров, то есть мы могли использовать бронебойные снаряды, так же как и осколочные, в зависимости от того, во что мы хотели попасть.

Что касается Советов, в целом было разумно иметь подходящую водную преграду между ними и «четверками». Однако, если — я говорю «если» — нам после обстрела склада пришлось бы убегать от Т-34, мы не смогли бы пересечь Цембре, не потеряв на переправе много времени, хотя мы оставили дамбу и мост неповрежденными — ну, по крайней мере, они не рухнули.

Мы, конечно, могли держаться подальше от Цембре и посмотреть, куда судьба, при некотором упорном сопротивлении тому, что можно назвать судьбой, заведет нас. Человек должен хорошо приспосабливаться, если он хочет кататься на Panzer IV. Он должен быть тверд. Он должен, как никто другой, принимать выпавший исход как должное.

Не пересекая никакой воды, кроме узких ручейков, мы проехали километр от моста через Цембре-Бах до выбранного холма, но не до его вершины. Лейтенант Якоб и еще несколько человек, включая командира роты, пешком поднялись на нее для осмотра шоссе, советской базы снабжения и ее окрестностей.

Лейтенант Якоб сказал нам — мы, его экипаж, не поднимались на холм, — что три Т-34 стоят для заправки через шланги, подключенные к ручным насосам, которые вставлены в бочки с топливом, подкатанные к танкам, которые стоят боком к холму, как на автозаправке. Также рядом с местом заправки стоят два больших грузовика и 15 человек.

После того как прицел был установлен на 1500 бронебойным, мы вывели наш танк вперед, и я увидел то, о чем говорил лейтенант Якоб. Затем мы заглушили мотор, чтобы убрать вибрацию. Электропуск дал мне преимущество для такой точной дальнобойной работы.

Следующей по важности целью после трех Т-34 были ряды бочек с топливом, не все из которых были пусты. Уничтожить Т-34 и бочки с топливом — и наш фронт вздохнет свободнее. Выбить больше — два грузовика и солдат, стоящих вокруг, большинство в стеганых кожаных шлемах, — и наш успех будет феноменальным. Нашей роте нечасто доводилось видеть такую концентрацию стоящих и явно пустых Т-34, а также много Sprit (солдатское сленговое обозначение топлива, дизельного или бензинового, а также алкогольных напитков, таких, как водка) для них и им подобных. Все выглядело просто прекрасно для нападения.

Чтобы уменьшить риск того, что отдельные цели будут обстреляны с непозволительным запозданием, цели были распределены заранее, в основном чтобы исключить перекрестный огонь.

Хотя бочки с топливом были следующей по важности целью после Т-34, по ним не стреляли, пока по людям и грузовикам не отработали осколочными. Топливо, поскольку его загорание могло заслонить некоторые цели, должно было получить свое последним, такая вот странность. Один танк использовал осколочные снаряды, начиная с солдат, затем перейдя на грузовики и, наконец, на бочки с топливом, которые были выстроены в 20 м от места заправки.

Мы впятером открыли огонь в 1.30. Несмотря на то что ни у кого не было практики в использовании пушки на дистанции более 1000 м, бронебойные снаряды попали куда нужно. После того как я выстрелил дважды — каждый из оставшихся троих, стрелявших бронебойными, истратил столько же, — два Т-34 загорелись. Остался один Т-34, мы продолжали стрелять бронебойными.