Читаем без скачивания Клуб удивительных промыслов (рассказы) - Гилберт Честертон

Сраженные своим психозом, они словно оглохли и ослепли и не заметили, что старшая мисс Чэдд в большом волнении идет по саду, с мольбой протягивая руки, и что ее сопровождает посторонний. Профессор Чэдд в эту минуту изогнулся, словно в фигуре падекатра, а Бэзил Грант стоял наизготове, как видно собираясь сделать «колесо», но тут Аделаида Чэдд произнесла с металлом в голосе: «Мистер Бингем из Британского музея», и оба обратились в статуи.

Мистер Бингем, худощавый, тщательно одетый человек в безукоризненных перчатках и с седой бородкой клинышком, лишавшей его облик мужественности, держался церемонно, но приятно. В отличие от Чэдда – ученого педанта, презиравшего условности, он был педантом, поклонявшимся условностям. Но в данном случае корректность и приветливость были весьма уместны. Он прочитал невероятно много книг и побывал во множестве салонов, где были в моде разговоры о науке, но не слыхал и не видал, чтоб два седых, почтенных человека, одетых в современные костюмы, вместо послеобеденного отдыха выделывали гимнастические трюки.

Нимало не смутившись, профессор продолжал свои курбеты, но Грант остановился. В сад снова вышел доктор. Из-под своей блестящей черной шляпы он испытующе поглядывал такими же блестящими и черными глазами то на безумца, то на Гранта.

– Вы не побудете немного с профессором, доктор Колмен? – обратился к нему Бэзил. – Мне кажется, он в вас сейчас нуждается. Прошу вас, окажите мне любезность, мистер Бингем, уделите несколько минут наедине. Моя фамилия Грант.

В ответ гонец Британского музея учтиво поклонился, но вид у него был несколько растерянный.

– Вы не осудите меня, мисс Чэдд, если я сам провожу мистера Бингема в дом? – продолжал Бэзил без тени замешательства и через заднюю дверь быстро ввел опешившего библиотекаря в гостиную. Пододвигая ему стул, он продолжал: – Наверное, мисс Чэдд уже сообщила вам печальное известие.

– Да, я уже знаю, мистер Грант, – сочувственно, но с беспокойством отозвался Бингем, не подымая взгляда от стола. – Я не могу сказать, как я расстроен этим чудовищным несчастьем. И надо ж было ему случиться в тот самый час, когда мы окончательно решили предложить вашему прославленному другу должность. Он, разумеется, достоин большего, но все так повернулось, не знаю, право, как получше выразиться. Профессор Чэдд, возможно, сохранит свои поистине бесценные способности, я очень в это верю, но опасаюсь, – в самом деле, опасаюсь, – что как-то не пристало хранителю отдела восточных рукописей – э-э – кружиться в танце по библиотеке.

– Хочу к вам обратиться с предложением. – С размаху сев на стул, Бэзил придвинулся к столу.

– Буду рад вас выслушать. – И служащий Британского музея прокашлялся и тоже сел поближе.

В установившейся тиши каминные часы успели отсчитать всего какие-то секунды, потребовавшиеся Бэзилу, чтобы прочистить горло, подобрать слова и вымолвить:

– Так вот что я хотел сказать. Это не компромисс в точном значении слова, но нечто близкое. Я предлагаю, чтоб правительство через посредничество музея платило Чэдду восемьсот фунтов в год, пока он продолжает танцевать.

– Восемьсот фунтов в год? – переспросил мистер Бингем и в первый раз за всю их встречу взглянул на собеседника голубыми, кроткими глазами, светившимися изумлением, таким же голубым и кротким, как и взор. – Боюсь, я недопонял. Я не ошибся, вы считаете, будто профессор Чэдд в его нынешнем состоянии должен получить под свое начало отдел восточных рукописей и восемьсот фунтов в год?

Отрицательно мотнув головой. Грант отрубил:

– Никоим образом, хоть Чэдд – мой друг и я готов сказать в его поддержку что угодно. Но я не говорил и не хочу сказать, что можно поручить ему сейчас отдел восточных рукописей. Так далеко я не зашел. Я только предлагаю платить ему восемьсот фунтов в год, пока он танцует. Музей, наверное, располагает средствами для поощрения научных изысканий?

Бингем был совершенно сбит с толку.

– Я что-то не совсем вас понимаю, – сказал он, озадаченно помаргивая. – Вы бы хотели, чтоб мы назначили пожизненное содержание чуть не в тысячу фунтов в год этому явному маньяку?

– Нет, и еще раз нет, – живо отозвался Бэзил, и в голосе его прозвучала нотка торжества. – Я не сказал «пожизненно», вовсе нет.

– А что же вы тогда сказали? – осведомился кроткий Бингем, кротко не позволяя себе вырвать прядь-другую собственных волос. – Как долго следует платить ему такую сумму? И если не пожизненно, то до какого времени? До Страшного суда?

– Зачем же? – засиял улыбкой Бэзил. – Я обозначил срок – только пока он продолжает танцевать. – Удовлетворенный, он откинулся на спинку стула и сунул руки в карманы.

– Полноте, мистер Грант. Неужто вы и вправду предлагаете, чтобы профессору назначили какое-то неслыханное жалованье на том лишь основании – простите за резкость, – что он сошел с ума? Чтобы ему платили больше, чем четверым толковым служащим, лишь потому, что он за домом прыгает, как школьник?

– Вот именно, – невозмутимо согласился Грант.

– И это фантастическое жалованье нужно для того, чтобы продолжить этот несуразный танец? Или, возможно, чтоб его остановить?

– Всегда в конце концов приходится остановиться, – подтвердил Бэзил.

Бингем поднялся, взял свою безукоризненную трость и столь же идеальные перчатки и холодно промолвил:

– Боюсь, нам больше нечего сказать друг другу, мистер Грант. Возможно, ваши разъяснения – шутка, и если так, она, по-моему, немилосердна. Если вы говорили искренне, примите мои извинения за то, что я вас заподозрил в несерьезности. Как бы то ни было, все это вне пределов моей компетенции. Душевная болезнь, душевное расстройство профессора Чэдда – настолько горестная тема, что мне мучительно ее касаться. Однако же всему есть мера. И помешайся сам архангел Гавриил, признаюсь, это отменило бы его сотрудничество с библиотекой Британского музея.

Он сделал шаг к дверям, но Грант остановил его предупреждающим, эффектным жестом.

– Повремените, повремените, пока еще не поздно, – воззвал он к Бингему. – Желаете ли вы помочь великому открытию, мистер Бингем? Желаете ли вы содействовать всеевропейской славе, торжеству науки? Желаете ли, постарев и поседев, или, возможно, полысев – не важно, ходить с высоко поднятою головой, ибо и ваша лепта есть в великом деле? Желаете ли…

– А если желаю, что тогда? – прервал его нетерпеливо Бингем.

– Тогда все просто, – не задумываясь, подхватил Грант. – Назначьте Чэдду восемьсот фунтов в год, пока он продолжает танцевать.

Вместо ответа Бингем гневно хлопнул перчатками и ринулся к дверям, но там столкнулся с направлявшимся в гостиную доктором Колменом.

– Прошу прощения, джентльмены, – взволнованно, с какою-то особой доверительностью начал доктор, – но я хотел сказать вам, мистер Грант, что сделал – э-э – обескураживающее открытие насчет мистера Чэдда.

Бингем угрюмо посмотрел на говорившего.

– Конечно, алкоголь, как я и опасался.

– Какой там алкоголь! – воскликнул доктор. – Если бы!

Как видно, это было бы еще не худшее. Встревожившийся Бингем немного сбивчиво и торопливо продолжал:

– Суицидальные намерения?

– Да нет! – нетерпеливо отмахнулся доктор.

Но Бингем лихорадочно перечислял:

– Наверное, говорит, что он стеклянный? Считает себя Богом?

– Ничуть, – резко оборвал его доктор. – Мое открытие совсем другого рода, мистер Грант. Ужасно то, что он не сумасшедший.

– Не сумасшедший?

– Есть хорошо известные физические признаки безумия. – Доктор был краток. – Ни одного из них у него нет.

– Почему же он танцует? – вскричал отчаявшийся Бингем. – Не отвечает на вопросы – ни нам, ни своим сестрам?

– Не берусь сказать, – холодно ответил доктор. – Я занимаюсь сумасшедшими, а не глупцами, а этот человек не сумасшедший.

– Да что же это значит наконец? Как нам заставить его слушать? – убивался Бингем. – Неужто с ним никак нельзя связаться?

Ясно и резко, словно дверной колокольчик, прозвучали слова Гранта:

– Я буду счастлив передать ему все, что вы захотите.

Его собеседники изумленно воззрились на него.

– А как вы это сделаете?

В ответ Бэзил медленно улыбнулся:

– Ну, если вы и впрямь хотите знать…

– Еще бы! – словно в бреду вырвалось у Бингема.

– Тогда я покажу вам.

И Грант вдруг вскинул ногу вверх, громко притопнул обеими ногами и снова стал как цапля. Лицо его было сурово, но впечатление ослаблялось тем, что он отчаянно вращал ногою в воздухе.

– Вы довели меня до этого. Вы вынуждаете меня предать моего друга, – промолвил он. – И я предам его ради его спасения.

На лице Бингема, чутко отражавшем обуревавшие его чувства, явственно проступило огорчение человека, который приготовился услышать неприятное.

– Должно быть, что-нибудь еще ужаснее, – только и выговорил он.

Тут Бэзил грохнул об пол башмаками с такой силой, что доктор с Бингемом застыли в самых странных позах.