Читаем без скачивания Феникс - Константин Калбазов

— Смеяна…

— Что Смеяна? Да сказывай, не клещами же из тебя слова тянуть.

— Она как его тогда увидела, так в глазах ее я такую жалость заприметил… Не жалеют так убогих да увечных. То иной взгляд был. Словно дорог он ей. Словно сердце у нее защемило. Да и в его взгляде было что-то похожее на боль утраты. Не знаю я, как это правильно объяснить. Взревновал я.

Говорят, баба сердцем видит. Правильно говорят. Вот только любящее сердце бывает в сто раз более зрячим, равно как и совершенно слепым. Не объяснить этого. Это даже не зрение, а чутье. Сама Смеяна не отдавала себе отчета в своих помыслах, да и не мыслила она о том: если что и было, то упрятано так глубоко, что и сама она ничего не видела. Она не видела, а вот Боян рассмотрел у обоих.

— Ты думаешь, что говоришь-то? — забеспокоился Градимир. — Ты дочку мою хочешь уличить…

— И мысли такой не было, — тут же встрепенулся Боян. — Верна она мне и верной останется до гробовой доски. И любит она меня, я это вижу, чувствую. Сам тем же отплачу. Но есть у нее в сердечке та заноза, а оттого и мне больно. Вот голову готов прозакладывать: отдай мы ему сейчас дочку — и никуда он не уйдет. Вывезет ее в безопасное место, но вернется и будет тут стоять насмерть, потому как Смеяна в крепости.

— Ничего не понимаю.

— Я и сам не понимаю. Но вот уверен, что так оно и будет.

— Ну а коли так, то отчего не воспротивился тому, чтобы кормилица девочку приняла? Ить дите от девки гулящей. Знаю, что тебе это не по нутру.

— Любовь и веру жены испугался потерять. Она материнским чувством преисполнена и искренне о малютке заботится, а сама-то и не ведает, что есть и иное. Его это дочь, вот главное. Хотя она и сама о том не ведает, — повторил Боян.

— А может, ведает?

— Да, о том, что это его дочь, ей ведомо.

— Я об ином.

— Нет. Не потому говорю, что поверить в такое не могу. Не может она так лгать. Я ить чую, что все между нами так же, как и прежде. То самое спрятано очень глубоко.

— А может так статься, что ты видишь то, чего и в помине нет?

— Может, и так, — пожав плечами, легко согласился зять. — Но вот вижу, и все тут.

— Ох, детки, детки. Это что же получается? Даже восхоти я услать его сейчас, он воспротивится. А пока тут он, так вам обоим несладко.

— Не о том думаешь, воевода, — приосанился Боян. По всему было видно, что он принял решение. — Переступлю я через себя. Слово тебе даю. Вот выговорился, и словно гора с плеч. Не было больше сил в себе все это носить. Оно, конечно, можно его и отослать, но твоя правда: нужен этот бывший скоморох тут и хитрости его нужны. Ловок он, а тут сейчас все потребно. Ворог у ворот.

Вот ведь. Выговорился. Самому полегчало — и пошел дальше службу справлять, расправив грудь так, словно и впрямь гору с плеч скинул. А что теперь делать ему? Ить та гора на плечи самого Градимира взвалилась. Если прав Боян, то самое малое, что нужно сделать, устроить так, чтобы между Смеяной и Добролюбом были сотни верст. Разумеется, можно и в ярость впасть, да только верно ли это? Эвон супруга его, мать Смеяны, всю жизнь другого любит, но Градимиру всей душой верна, заботу искреннюю о нем имеет, и сердечко ее за него болит, но права молва людская — сердцу не прикажешь. Неужто Смеяна, как и мать ее… Да нет же. Кто он и кто она, ей известно, и бесчестия она не допустит. Опять же за Бояна идти ее никто не заставлял, люб он ей, в этом воевода уверен.

— Дозволь, воевода.

Легок на помине. Иного времени не мог найти? Градимир против воли устремил на вошедшего хмурый взгляд. Мало того, что тот все время по грани ходит, только воеводе и подчиняется, так еще и вон чего удумал! «Погоди, — осадил сам себя Градимир. — То слова Бояна. Любящее сердце способно увидеть такое, чего и близко нет». Но для спокойствия потребно все же услать этого доброго молодца куда подальше. Куда? Время есть, вопрос еще решится, но услать надо обязательно. Может, и нет ничего, скорее всего это домыслы зятя, однако спокойствие в семье дочки дорогого стоит. Вот только разберутся с теми полками, и сразу надо будет решать.

— Чего тебе? Не все обсказал?

— Дума есть.

— Чего при Бояне молчал, коли думу имеешь?

— Невзлюбил он меня и любую мысль мою в пику примет. А ворога нужно бить, покуда он к стенам не подошел.

— Стало быть, об исполнении воли великого князя печешься?

— О людях думу имею, кои в крепости собрались. Крестьяне да мастеровые — они хлеб растить должны да ремеслами заниматься. Ворога бить и покой обеспечить — это забота не их, а воинов. Коли не по силам будет, то дело иное, но сдается мне, что сил у нас в достатке.

— Коли соотношение в численности будет один к одному, то гульды сильнее окажутся, выучка у них куда лучше. Эвон великий князь: народу поболее, чем Карл имел, а выстоять не сумел. Даже если ты не ошибся и действительно столько людей побил, они все равно числом нас превосходят. Понимаю, что хочешь сказать. У ворога трудности с огненным припасом, но на один бой по-любому хватит, а там и подвезут. Уверен, что гонец с донесением их королю уже отбыл.

— Значит, нужно будет уравнять силы и превзойти их.

— Мудрено говоришь. Ладно, сказывай, чего удумал.

— Я не раз посмеивался над стрельцами нашими, глядючи на то, как они таскают за собой здоровые и неуклюжие пищали, кои чуть ли не ядрами заряжать приходится. Но сейчас видится мне, что если это с умом использовать, то может получиться немалое преимущество.

— Да не тяни ты кота за непотребное место.

— Думаю я, что следует пищали с крупным калибром снарядить картечными зарядами. Один заряд семь картечин вместит, никак не меньше. Подступят гульды, чтобы устроить мушкетную стрельбу, как водится, встанут рядком для дружного залпа, а тут и мы ударим по ним картечью.

— Картечный бой не вчера придуман. Да, выгода будет немалой, вот только мушкет против пищали в скорострельности куда ощутимее выигрывает, а с багинетами может получиться и половчее, чем с бердышами.

— А если против одного залпа, скажем, дать пять? Да потом первая линия отойдет, а вторая еще пяток залпов даст. Первую линию как есть побьем. Да еще если наперед вывести пушки, картечью снаряженные…

— Это как же ты собираешься дать пять залпов? — От хмурого взгляда нет и следа, в глазах — заинтересованность.

— А все просто, воевода. На всю длину ствола протягиваем запальный шнур, а потом начинаем укладывать заряды один на другой. Я так разумею, чтобы дальность приличной оставалась, пяти зарядов будет достаточно. Запаливает стрелец шнур и ждет, пока он прогорит. Когда запал достигнет пороха, тот загорится и выметнет картечь. Шнур от этого не погаснет, а дальше гореть будет, и так, пока все заряды не выйдут.