Читаем без скачивания Дойти и рассказать - Сергей Анисимов

В принципе, по некоторым параметрам моджахеды были похожи и на него самого, но список общих черт кончался очень быстро – за ростом, да цветом волос и глаз. До средне-, го веса наблюдающих за его работой вооруженных мужчин он недотягивал килограммов двадцать, а ощущение собственной немытости, вшивости и оборванности на фоне чистых и ухоженных бойцов, с небрежной уверенностью таскающих на себе по десятку килограммов оружия и боеприпасов, переводило его в другую категорию с ироничной непреклонностью Майка Тайсона, в два часа ночи приглашающего «Мисс Чёрная Америка» в свой гостиничный номер попить кофейку.

Спасало всё-таки проходящее в виде какого-то фона иллюзорное ощущение себя чужим, временно вовлечённым в происходящее человеком, который на самом-то деле вовсе и не заморенный раб, а уверенный и готовый к схватке нелегал во вражеском тылу. Это ощущение было бы смешным, если бы не имело своим результатом совершенно недвусмысленные плюсы – в первую очередь, возможность держать себя в настоящей, а не только воображаемой готовности, непрерывно прокачивая через оперативную память информацию и готовя мозги и мышцы к тому шансу, который в любой момент может представиться. Бывший студент-старшекурсник, ни разу не попадавший в подобные переплёты и еще пару месяцев назад даже не представлявший себе, что такое вообще может с ним когда-либо произойти, Николай всё же был уверен в своём психическом здоровье. Пока он осознавал реальное положение вещей и свои реальные шансы, всё было нормально. Воображение в данной ситуации являлось всего лишь инструментом, облегчающим давление обстоятельств на психику, тогда как само его поведение контролировалось совершенно другими механизмами. В своей способности не дать мозгу соскользнуть в сладость иллюзорного мира, где всё хорошо и спокойно, он был уверен. – Давай, сука русская! Быстрее! Быстрее! Если оскаленный «воин аллаха», размахивающий руками, как разминающийся перед кролем пловец, считал, что парой убогих слов способен оскорбить второй месяц живущего в рабстве человека, то он заблуждался. С этим заблуждением, к сожалению, сочетался висящий на плече автомат и полная готовность отвесить нерадивому русскому несколько пинков – безнаказанных, потому что ожидать какого-то недовольства со стороны раба было бы смешно, а остальные вокруг были свои. Поэтому Николай внял реальной угрозе и постарался побыстрее проскочить мимо чересчур внимательного бойца, изображая если не усердие, то во всяком случае подчинение.

Этот моджахед был точно таким же, как и все остальные, но вот в трёх метрах от него, в особняком стоящей группе, не вовлечённой в общую муравьиную суету, стоял тот самый здоровяк, которого они с Игорем видели ещё из окна. Похоже, он куда-то на время отходил, потому что не первый уже час мотавшийся здесь Николай близко наткнулся на него впервые. В этот раз никакой возможности рассмотреть интересного типа не было, и Николай, наоборот, попытался пройти мимо побыстрее – равно как и оказаться чуть подальше, возвращаясь за очередным мешком. Зато за несколько следующих ходок ему удалось уловить немалое количество интересных деталей. Наиболее важной из них было то, что говорить на местном языке богатырь не умел, что заставляло его использовать язык Шекспира и Маклина. Впрочем, и тот не был для него родным. Акцент звучал бы даже забавно, если бы не был настолько неприкрыто восточноевропейским. Этим Недостатком Николай страдал и сам, поэтому деревянность произношения, встреченная в таких необычных обстоятельствах, заставила его сморщиться от злости. «Поляк или чех» – решил он через несколько минут, уловив несколько не особо связанных друг с другом фраз, перемежающихся мычанием и «эканьем», иллюстрировавших подбор слов. Как обычно, ему захотелось закончить фразу за явно мучающегося человека, но обстоятельства этому явно не способствовали.

– Mne-e… I guess it will be enough for our… Mne-e… Field period… What are you saying? (Ну… я думаю, этого достаточно для нашего… выхода в поле… Что ты сказал? (англ.)

Вскоре знание английского продемонстрировал ещё один человек в прибывшем отряде – но тот, во всяком случае, был явным чеченцем. Минут за пять хождения взад и вперёд с бугристыми мешками выявился второй столь же образованный местный житель, говоривший по-английски почти свободно, что заставило Николая отказаться от неудачной идеи невзначай проявить собственные языковые способности.

К этому моменту до него дошло, что ни один житель бывших так называемых «стран народной демократии» не стал бы мучиться так сильно, поскольку наверняка владел русским лучше, чем английским. После распада Советского Союза знать язык тиранов и оккупантов в резко осознавших свою национальную самобытность странах стало почти неприлично – но в данной ситуации любой, кто учил русский хотя бы на уровне школьной программы, предпочёл бы для общения именно его. Из тех чеченцев, кто был старше десяти-двенадцати и младше семидесяти лет, русский знали почти все.

Западный немец? Скандинав? Албанец? Ни разу в жизни не встретив албанца, Николай понятия не имел, как может звучать албанский акцент, поэтому плюнул на свои попытки опознать персонажа, сразу ставшего менее интересным. Пересыпанных меканьем фраз из разговора было ему вполне достаточно для того, чтобы понять, что иностранец не выделяется в отряде ничем, кроме несомненной физической силы. В го же время ему недоставало ауры мужской агрессивности и уверенности в себе, присущей всем без исключения кавказцам – так что и для местных он был, скорее всего, просто экзотическим «братом по оружию». Или наоборот, оплатившим своё участие в войне любителем экзотики. Хрен его знает. Это он сейчас такой чистый и сильный. Посмотреть бы на него после встречи с нашими…

Несмотря на всю трагичность собственного положения, Николай, так же как и большая часть остальных бойцов «Спарты», попавших в эту дыру, предполагал, что вся напускная вольность и самоуверенность чеченцев, вся их демонстративная презрительность к низшей расе – это лишь до поры, до времени. Было глупо сравнивать маленькую горную страну, угробившую собственную экономику непрерывной войной, с той огромной мощью, которую бывшая империя, пусть даже разваленная предательствами и коррупцией, могла обрушить на неё в любой момент – если бы только захотела. Почему она этого не хочет – это был другой вопрос, и вопрос больной, но ощущать способность России превратить мятежную «республику» в пыль, растёртую между катками авиации и пехоты, хотелось мучительно.

– Ye… Ye… I'll go, sure… (Да, да, конечно, я схожу… (англ.).

Бородатый здоровяк, покивав в ответ на какую-то фразу владеющего английским языком местного, поправил на плечах пулемёт и тубус и куда-то направился. Николай как раз шёл навстречу, демонстрируя телодвижениями свою озабоченность исключительно попытками устроить груз на плечах поудобнее. Они разошлись буквально в паре метров, причём этот тип даже приостановился на мгновение, давая ему пройти. Чеченец никогда бы так не поступил.

Когда после очередной полусотни ходок с грузом навстречу ему попался Игорь, они, сманеврировав, благо никто не смотрел, начали таскаться от машин к домам вдвоём. Никто не придрался.

– Говорила мне мама, учи английский… – пробурчал любитель штанги и спортивной медицины, отряхивая плечи от мучной пыли в ту минуту, когда они, расслабленно волоча ноги, плелись за очередной порцией.

– Без разницы. Здесь это без разницы.

Игорь был одним из немногих бойцов его бригады, не относившийся к «тяжёлой артиллерии», как внутренние шутки Первого Меда обозначали людей, знающих английский на уровне «I am a table» и неспособных подняться выше, несмотря на все свои старания. И в данной ситуации он был прав. Ранее непонятный местным язык был нужен самим пленникам, и тот факт, что кто-то его здесь, оказывается, знает, следовало обдумать в более спокойной обстановке. А вот лишний раз обращать на себя внимание в их положении было неразумно. Полезнее для здоровья было молчать в тряпочку, стараться быть незаметными и ждать момента. А пока работать.

Было даже удивительно, какое количество явно цепных вещей переходило из рук в руки без видимого учёта, расписок или чего-то подобного. Мешки, коробки и ящики не кончались очень долго. Уже начинало темнеть, когда движение замедлилось, и всё больше людей начало ходить от машин к домам и обратно не с ношей, а просто так, убивая время, а другие просто стояли покуривая и наблюдая за работающими. После того как движение остановилось совсем, расползающихся в разные стороны обессилевших русских почти беззлобно погнали прочь – в сторону дома, где они проводили ночи. По пути никто не разговаривал, да и дорога была короткая, и лишь в самом конце дороги Игорь всё же неосторожно произнёс пару коротких английских фраз в опасной близости от Анзора. Николай напрягся – само существование непонятного языка местные воспринимали со злобой. Но повезло, всё обошлось. Им дали сходить «до ветру», выдали бачок с кукурузной кашей и в течение пяти минут загнали в подвал с мисками в руках.