Читаем без скачивания Разлучница - Эллина Наумова

– Господи, – взывала Ася, – милый, добрый, справедливый, единственный. Я знаю, что люди материальны, поэтому с ними всякое может случаться: болезни, гибель родных, предательство близких. Нет застрахованных от несчастий. Но, если они будут ниспосланы Тобой, я все приму безропотно. Нет, вру, поропщу, Ты уж прости. Я признаю Твое право распоряжаться моей душой. Твое, но не Киры Петровны. Она не в состоянии навредить мне, потому что я принадлежу со всеми своими потрохами Тебе, а не ей. Самое большое унижение, нет, самая большая низость – поверить в ее безраздельное влияние на мое настоящее и будущее. Ты только не карай ее: она, верно, свихнулась, раз надумала подменять собой Тебя. Она вообразила себя всемогущей, а Ты, получается, у нее на посылках. В общем, Ты делай со мной что хочешь. А ей не давай. Я прощаю ее, честно. Ты же прости нас обеих, обе дуры…

В ночи молельщице виделись кошмары: какие-то печальные блестящие глаза плыли сквозь маслянистую тьму, беременная женщина в старомодном клетчатом сарафане отрешенно смотрела мимо нее, черные крысы с белыми грудками шныряли в старинном комоде со снежно хрустящим постельным бельем. Ася схватила их за глотки, хотела задушить, но то ли пожалела, то ли побрезговала и выкинула за дверь. Она вставала, бродила по квартире, курила, пила кофе. Но ощущение, будто она бродит, курит и пьет во сне, а в реальности все еще душит крыс, было неистребимо. И до рассвета она повторяла вариации своей молитвы. И темень вдруг взорвалась необыкновенно яркими и чистыми красками: густо, сплошь, неостановимо валились откуда-то сверху на Асю игрушки и конфеты, звездочки и шарики… «Еще, еще, еще», – восторженно упрашивала Ася. Но поток постепенно иссяк, и только одна изумрудная хлопушка все падала, падала, падала… Ася спала часа полтора, но встала с кровати такой спокойной и радостной, какой себя уже забыла.

После завтрака позвонила Марта Павловна и предложила Асе заниматься с детьми в центре художественного творчества два раза в неделю. Наверное, самой Марте этот приработок был нужнее. Но Ася впервые не стала рассуждать, а сразу согласилась.

Какое-то время она упивалась воспоминаниями той ночи. Ей очень хотелось кому-нибудь о ней рассказать, но даже Марта Павловна не услышала ни слова. Что-то мешало Асе. И наконец, стоя перед зеркалом, она изрекла:

– Я – трусливое и примитивное создание. Я испугалась слабой, грубой старухи, проклявшей меня от отчаяния. А контакт с Богом мой мозг оформил конфетками, сыплющимися с небес. Мне просто стыдно за себя, вот я и молчу.

Но, признав это, Ася почувствовала необыкновенную легкость.

Тем временем у Саши с Мотей складывались какие-то необыкновенные отношения. Мотя была истеричным котенком. Болела она часто – то рвота, то понос, то запор, то насморк. Саша дрожащими руками впихивал в крохотную пасть четвертинки таблеток и вливал из пипетки суспензии. Мотя царапалась, кусалась, плевалась, исходила пеной и часами отсиживалась по темным углам. Она требовала еды властно и громко. Позволяла себя гладить или не позволяла – по настроению. Но зато в минуты просветленной нежности отдавалась хозяйским рукам без колебаний, доверчиво и заинтересованно. Мурлыкать, как все сиамы, она не умела, но урчала басовито и самозабвенно. И победно таращила раскосые голубые глазищи на проходивших мимо них с Сашей домочадцев. Она провожала и встречала Сашу у порога, неприятным голосом мяукала ему что-то строгое после даже краткой разлуки и отгоняла от него Асю и Дашу недовольным шипением.

Саша мог подолгу стоять перед кошкой на коленях, уговаривая съесть кусочек деликатеса. И преисполнялся неподдельной гордости, когда Мотя соизволяла откушать. Все, что выставлялось в дорогих зоомагазинах для маленьких хищниц, приносилось в дом и неутомимо обсуждалось. Мотя проигнорировала пластмассовый домик – Саша не поленился в тот же вечер съездить за деревянным. Моте не пошел алый ошейник – Саша купил голубой, лиловый и зеленый на выбор.

– Ты в нее влюблен, – шутила Ася.

– Кажется, да, – покаянно и удивленно признавался Саша.

Он понимал, что это глупо, но ничего не мог с собой поделать. Не кошкой он увлекся, но ее натурой. Асина с некоторых пор стала вызывать в нем трепещущее чувство досады. Мотя не анализировала прошлых Сашиных слов и поступков: лишь его состояние в секунду их встречи явственно волновало ее. Мотя ни за что не была ему благодарна. Она без устали давала понять, что он обязан кормить и развлекать ее. Но каждое утро гордячка возникала перед ним, и было видно, насколько важна ей его ласка, подтверждение вчерашнего расположения. Мотя не отказывала себе в потребности и удовольствии пустить в ход когти, когда была чем-то недовольна, хотя исход борьбы с крупными двуногими был предрешен. Она избрала Сашу своим повелителем, чем поработила его. Красавица спала по двадцать часов в сутки, а оставшиеся четыре капризничала и играла с хозяином – смыслом ее кошачьей жизни. Мотя стеснялась неудач. Промахнувшись лапой по мячику, она делала вид, будто вообще не пробовала достать игрушку, и норовила на время исчезнуть с глаз долой. И главное – домашняя избалованная Мотя погибла бы на улице без Сашиной заботы. Вот этим всем она от Аси и отличалась.

Неуемная Ася затеяла участие Моти в открытой выставке кошек.

– Хоть узнаем у специалистов, действительно ли она сиамская.

Беспаспортная Мотя равнодушно продемонстрировала себя именитым судьям и получила два отличных диплома международной кошачьей федерации. «Так не бывает», – ревниво бросила Ася и через полгода снова поволокла свою Золушку на показ. Мотя вернулась домой с двумя титулами кандидатки в чемпионки Европы. Саша был юно пьян и счастлив. «Порода, непобедимая порода», – восхищенно бормотал он. А вот его жена сникла.

– Сносил бы кто-нибудь на выставку меня, – разнылась она. – И подслушивал бы под дверью, за которой творится экспертиза, и подглядывал бы в щелочку ослепшим от волнения глазом, и напился бы за мой успех в хлам. А в случае моего провала плакал бы, материл судей и орал об отсутствии справедливости в мире.

– Зачем? – впервые неприязненно спросил Саша. – Ты ведь в состоянии сама с собой все это проделать.

– О, – насторожилась Ася, – тебе мало моей материальной зависимости. Еще и моральной захотелось.

«Мне просто иногда хочется, чтобы ты перестала умничать. Чем хуже у тебя дела, тем сильнее ты выпендриваешься», – мог бы заявить Саша. Но ответил иначе:

– Не обманывайся и не обманывай. Ты в состоянии заработать столько, сколько тебе нужно. Вон как бойко распродала сухие цветы в рамках и вышивки своих студийцев. Оборудовала помещение, наловчилась сдавать его изучающим английский. Твои питомцы обеспечены не только рисовальными принадлежностями, но даже компьютерами. Ну а морально ты изначально, по-моему, с самого рождения свободна до полной потери связей с реальностью. Ты, Ася, способна обойтись безо всех. Только не без самой себя.