Читаем без скачивания Каньон-а-Шарон - Арнольд Каштанов

Он измерил стену рулеткой, перемножил в уме цифры и сказал:

- Тысячу двести.

- Идет. Когда начнешь?

- Сейчас. Привезу камень, завтра с утра приду с другом, вечером кончим. Кофе есть?

Мы выпили кофе. Он заторопился:

- Давай деньги. Поеду в Тайбу за камнем.

Тайба - арабский городок, до него - минут двадцать. Надо было заехать за деньгами в банк. Когда я припарковался, Асаф сказал:

- Возьми тысячу шестьсот.

- Мы же договорились: тысячу двести.

- Я не все посчитал. Там еще внизу веранды три ряда.

- Нет, - сказал я. - Мы договорились.

- Ты не понял... - Он стал делать какие-то расчеты на листке бумаги, что-то втолковывал.

Я уперся:

- Нет.

- Ты не понял... - он начал объяснять сначала.

Это повторилось несколько раз. Наконец, мне надоело:

- Раз так, я не продаю машину. Не хочешь - до свидания.

- Порядок, - немедленно согласился он.

Ждал в машине, пока я получал деньги. Я сел за руль, и он спросил:

- Не получил?

- Почему не получил?

- Так давай, - удивленно сказал он. - Меня друг ждет, он в Тайбу едет.

Я-то думал, мы поедем на моем "фиате"! Только тут сообразил, что должен дать тысячу двести шекелей совершенно незнакомому человеку. Что было делать?

- Пиши расписку.

Он написал. Прочесть расписку на арабском языке я не мог. Показать удостоверение личности тоже не попросил: и неудобно, и все равно эти бумаги доверия не вызывают. Говорят, у каждого араба ворох таких удостоверений.

Асаф пересчитал деньги и выскочил из машины:

- Через два часа привезу камень.

Я вернулся домой и стал ждать. Прошло два часа. Я проклинал себя: надо было взять в залог удостоверение личности! Надо уметь делать такие простые вещи! Пусть у него их сотня, но это, все же, какой-то след!..

Через час приехал Яков с сыновьями. Я рассказал все, он покачал головой:

- Нельзя так! Ни с арабами, ни с евреями! Человек, которого ты не знаешь! Ни в коем случае нельзя!

Прошел еще час и - ах вы, мои хорошие, - подкатил минибус, выскочил из него Асаф. Он привез камень. Выгрузил у калитки и сел в машину.

- Завтра с другом, значит, все сделаем.

Я не стал спорить - день все равно кончался. Наутро Асаф пришел - один.

- А где друг?

- Подойдет попозже.

Друг так и не пришел. Асаф, кажется, и не ждал его. Выпив кофе, сказал, что идет за белым цементом, и исчез на полдня. Принес на плече полмешка белого цемента, спросил, где мелкий песок. Удивился, что его нет, и снова исчез. В этот день так и не вернулся. Мне эти уловки были знакомы, маляры тоже так делали: главное - нахватать побольше заказов, получить деньги на материалы, а там как получится. Наверно, он работал еще где-нибудь неподалеку и выкручивался и там, и здесь.

На следующий день Асаф пришел в семь. В калитку не зашел, хоть мы ее не запираем. Звал меня с улицы. Пил кофе и рассказывал о себе: живет в деревне под Шхемом, у него пятьдесят соток земли, большие дом и сад.

Я заметил:

- У тебя полно земли. А говорят, евреям тут места нет.

Он сморщил лоб, пытаясь понять.

- Ты хочешь купить землю на территориях? Но еврею нельзя!

- Да зачем мне она? У меня и денег нет.

- Ну да, - сказал он озадаченно.

Я понял, что попал впросак. Это издалека, до того, как приехали сюда, нам могло казаться, что на этой земле люди враждуют из-за дунамов и квадратных километров. Но дунамы-то и километры поделить было бы несложно. Их, пустых, незасеянных и незаселенных, тут вдоволь, на всех могло хватить. Не из-за них вражда.

На работу Асаф добирался полтора часа. Странно было, что после такой дороги - много километров пешком по жаре, - он еще способен был что-то делать. От еды отказался и, выпив кофе, ушел за песком. Принес его в двух двадцатилитровых ведрах из-под краски откуда-то с соседней улицы. При изящном его сложении это был большой груз - жилы выпирали под смуглой кожей, как на анатомическом муляже. Еще не начался рабочий день, а его уже водило от усталости, как пьяного. Он беспрерывно и страшно кашлял. Ира прислушалась:

- Да у него, наверно, пневмония!

Сбегала за стетоскопом, послушала...

- Вам надо провериться рентгеном.

- Потом, - сказал он. - Если есть таблетки, дай.

Она принесла антибиотик, рассказала, как принимать, он сразу проглотил две таблетки. Приготовил раствор на белом цементе и начал кладку. Я сам вызвался принести ему еду из магазина. За едой он все повторял, что просчитался и я должен ему четыреста шекелей. Я не поддавался. Подошла Дашка, он умудрился незаметно поговорить с ней и охмурил - она эти четыреста шекелей пообещала.

Вместо одного дня Асаф проковырялся четыре. Я нетребователен, но то, что он делал, не лезло ни в какие ворота, ряды шли вкривь и вкось. Асаф никогда не спорил, переделывал тут же. Дело свое знал. Хорошо работать умел, но умел и плохо, если сходило. Это меня изумляло. Мне всегда казалось, что тот, кто умеет сделать хорошо, не может работать плохо. Я сам такой. Если делаю плохо, то от неумения. Плохая работа меня мучит, и постоянные клиенты это видят и понимают: он не может работать плохо, он педант. Упрекнуть Асафа в педантизме никак было нельзя. Приходилось бросать свои дела и наблюдать за ним.

На четвертый день выработался белый цемент. Асаф ходил куда-то и вернулся ни с чем. Предложил поехать и купить. Мне надоело оставаться в дураках, и я сказал:

- Ты все время пользуешься моим материалом. Мы так не договаривались. Поехали, но за это ты оштукатуришь стенки в ванной на втором этаже.

- Нет проблем.

Оставалось работы на день. Асаф сказал:

- Завтра кончу. Справка на продажу машины есть?

- Завтра дашь мне удостоверение и получишь машину.

Рано утром Асаф принялся за работу, а я поехал за справкой. Выстоял очередь к прилавку, за которым сидела дежурная чиновница, протянул ей удостоверение Асафа.

- Ты не имеешь права продать машину арабу с территорий, - сказала она.

- Но этого не может быть! Почему?!

- Есть закон. Нельзя.

Это был удар! Я не знал, что сказать Асафу.

Он, однако, был к этому готов:

- Ты должен взять справку, что машина сломана и номер ее аннулируется. Ты продаешь ее мне на запчасти.

- Завтра попробую. Завтра ты кончишь?

- Да тут делать уже нечего.

- Мы еще на штукатурку договаривались.

- Я помню, не волнуйся.

Перед уходом он попросил пятьдесят шекелей:

- Надо же мне домой добраться.

- Пятьдесят шекелей на дорогу? У меня только двадцать.

- Давай двадцать.

На следующий день мне выдали справку. В ней стояло ивритское слово мет, мертвый. "Фиат-124" No 58-127 мертв. В русском языке это слово относится только к одушевленным предметам. Возможно, у "фиата" и была душа. Чего-чего, а души я вложил в машину много - выискивал у старьевщиков запчасти, сам поменял всю систему охлаждения.

Асаф опять не кончил работу. Он очень хотел кончить, но заходился кашлем, и руки дрожали. Он так расстроился, что не получит машину... Ира не выдержала:

- Да отдай ты ее.

- Но он же не кончил.

- Завтра кончит. Отдай.

Я вручил Асафу справку и отдал ключи: машина твоя, кончишь работу завтра.

Он удивился. Не обрадовался, не кинулся благодарить, а просто глубоко удивился. Ира приготовила ему кое-какие вещи для детей, еще что-то, нам не нужное, он погрузил все в машину и сказал:

- Отец, я тебе подарю часы. Старые, большие часы, - он показал на уровне груди, какие они большие.

Он сел за руль и покатил в сторону Бейт Лид, помахав на прощанье. Мой "фиат" кончил свою вторую жизнь, в Тулькарме пересек зеленую черту и со справкой, что он мертв, помчался навстречу жизни последней. Мы с Ирой загрустили, будто расстались с близким человеком.

Асаф исчез. Нам с Ирой было нехорошо. Даже не в незаконченной работе было дело. Он словно бы предал нас. Привязались мы к нему, что ли... Месяц спустя он появился и с порога рассказал, что возил мать в Иорданию, там ей сделали операцию на сердце.

Я решил, что он извиняется.

- Почему в Иорданию?

- В Израиле надо двадцать тысяч шекелей, а в Иордании - шесть. У меня там брат живет.

- Как машина?

- Отлично. Сто двадцать на шоссе запросто дает.

- Кофе выпьешь?

- Почему нет?

Пришла Ира. Обрадовалась, увидев Асафа, вынесла ему новую порцию вещей. Асаф медлил. Я понял, что он пришел просить денег, и ждал, когда начнет. Он начал:

- Отец...

Я отрезал:

- Нет.

Он хватал меня за руку и весело кричал:

- Ты же не знаешь, сколько я скажу! Не знаешь!

Я отворачивался, он выпалил, как что-то очень смешное:

- Десять шекелей!

Я дал и проводил его до ворот. Не успел вернуться в дом, как он окликнул:

- Отец!!!

У ворот остановился полицейский мотоцикл. Полицейский в каске, соскочив, остановил Асафа и обыскивал. Тот послушно поднимал руки и поворачивался.

- Покажи, что в пакете, - приказал полицейский.

Асаф торопливо вывалил содержимое прямо в грязь.

Полицейский брезгливо трогал вещи ногой.