Читаем без скачивания Газета День Литературы # 52 (2001 1) - Газета День Литературы

— Не знаю и знать не желаю, милый мой профессиональный палач, — бубнил я про себя, сжимая челюсти с пугающей свирепой основательностью.

И тут же рядом шла подобная мозговая служба: некий здравый участок разума отмечал и критиковал эту слепую дурную основательность, которая до добра не доведет: непременно какая-нибудь застарелая малонадежная пломба выскажет свой неверный хрупкий характер — и хрупнет, и допустит в живую нервную пульпу воздух и воду, и продуктовые частицы, которые возьмутся гнить и распространять зловоние и микробные эмфиземы, и прочие малоинтеллигентные эмфатические последствия…

— Ты бы, приятель, не мешал работать! А то твои просвещенные советы… лучше бы не упирался, а людей бы не мучил и себя…

— О ком беспокоишься, знаешь? О каких таких людях? Себя ты к людям не относишь. Брезгуешь, знаешь… А ноги будто горячим утюгом этак, знаешь… И никакого воспитательного болевого эффекта! Просчитались они голубчики, знаешь! Любительщина во всем потому, и туда же! Приговаривают, апломб свой прокурорский держат…

Сардонической, утерявшей всякую человеческую доброжелательность физиономии говорливого приговоренного я уже не мог въяве лицезреть.

Я ее изучал, пялясь в мини-экран, встроенный прямо у колонки штурвала. Изучал без интереса, по надобности, блюдя палаческую философическую флегматичность…

С неимоверным усилием, взгромоздившись катком на колени рассуждающей жертвы, наползая на ее казематные полосатые бедра, тщательно уплотнив их в рыхлую основу, мой карающий неповоротливый механизм вновь закапризничал, — и всей своей методичной многотонной тушей как бы завис над поверженной округленно мягкотелой, часто вздымающейся брюшиной…

Передний вал импровизированной чудовищной скалки, однако же, продолжал исполнять свою трамбовочную миссию, послушно проворачиваясь на своей оси, натужливо елозя и при этом чудесным образом оставаясь на месте, не впечатав в чернозем и причинного места саркастической жертвы…

— Я же твердил тебе, освой настоящую специальность! Огороды бабкам копай, знаешь… газеты, книжки торгуй! Любитель-массовик, вот твоя доля отныне, знаешь!

— Странная картина, дядя — ты никак заговоренный? По тебе что, уже проехать запрещается? Опозоришься тут с тобой на весь свет, — с нещадной громкостью причитал я вслух, про себя же позволял приемлемо ядреные партийные эпитеты…

Увы, не вырисовывалась из моего угнетаемого членокрушителя удище-скалка, — поторопился я со своим кухонно-литературным угодничеством, поспешил…

Мои голые руки безопасными плетьми лежали на черном, змеином, струящемся ободе, пальцы выбивали какой-то только им известный бесшумный марш… Марш побежденного непрофессионального палача. И даже не палача, а жалкого самоучки мучителя — убийцы…

Пора было просыпаться.

Пора было начинать жить по-настоящему.

По-настоящему страшно жить только в настоящем сегодня…

Настоящих несновидческих кошмаров в предстоящем дне будет предостаточно. Не хватало еще упиваться всякой дрянью во сне, во время волшебного времяпровождения, которое лично всегда мое и в которое непозволительно никакому чуждому и неприличному рылу стучаться…

Впрочем, постучаться никому не запрещается…

Впущу ли — вот в чем вопрос вопросов.

И все же отчего некоторые препошлые и преподлые вещи, предметы, представления, мысли, проникают порою так запанибратски, запросто, без спросу в тайное тайных моей сути, моей души, моего Я?

Пальцы продолжали неслышно маршировать, передний вал катка не прекращал своей показательной бессмысленной трамбовочной деятельности, не приблизившись и на спичечный коробок к основанию стыло подергивающегося туловища, обряженного в казенную матрацную пижаму…

Мои глаза машинально таращились в миниатюрный экран мобильного телевизора, регистрируя идиотский фарс — форсмажорную ситуацию при умертвлении профессионального ликвидатора…

Мертвые зрачки телекамер с туповатым недоумением фиксировали мою профнепригодную потерянность, путая ее с неумышленной задумчивостью неофита-экзекутора…

И буквально через мгновение я обнаружил себя прямо перед вхолостую прокручивающимся передним валом, который, оказывается, все-таки удосужился исполнить первично кровавую работу предварительного этапа экзекуции: вместо наглаженных полосатых ляжек жертвы моим брезгливым глазам предстал анатомический — судмедэкспертный слайд, на котором четко отпечаталось — черно-кумачовое мясистое месиво, из которого торчали отполированные обнажавшиеся бело-розовые берцовые кости…

Ну все, все! Пора, пора просыпаться…

Это уже, дядя Володя, не смешно. Это в самом деле попахивает патологией. Подобные сновидческие эмпирические упражнения и любования непременно спровоцируют какую-нибудь затейливую психопатологическую бяку с трусливым человеческим разумом…

Почему-то не просыпалось…

Чтобы окончательно удостовериться, что моя персона присутствует в очередном непрошеном сновидении, я попытался защемить правую мочку собственного уха… И не обнаружил искомого на привычном законном месте!

Ну, слава Создателю, — значит сплю! Следовательно, все происходящее не более чем обычный сновидческий бред…

Следовательно, в собственном сне я могу творить, как мне заблагорассудится. Не оглядываясь, так сказать, на общечеловеческие и прочие обычаи и правила жительства…

— Приятель, скажи как на духу — неужели совсем не больно?

Тон лица нормальный. Зрачки не расширены… Странно все это. Слушай, а тебе не приходило в голову, что ты спишь?

— Юродствуйте, господин любитель! Испоганил обе ноги, знаешь… такие дырки, я чувствую, не заштопать, а?

— Не знаю, я не лекарь… И палачом не получается потрудиться. Так, скуки ради согласился поучаствовать в шоу-казни… Идиот! Непонятно — почему этот сволочь-каток застрял тут? И тебя, приятель, и меня мучает почем зря. Впрочем, во мне каких только гадостей не встретишь… ладно, потерпи еще. Скоро все равно все кончится.

— Дай-ка закурить, знаешь! У меня свои, под мышкой, в мешочке припрятаны… Достань, сделай милость, знаешь. Сам видишь, — руки заняты. Затекли, черти, знаешь!

— Покурить захотелось… ну покури, покури! Где под мышкой, какой?

— Да здесь, под левой, в тряпичном мешочке. Жена озаботилась, знаешь.

Я с некоторым сомнением поиз

учал монолитный фасад методично буксующего, перепачканного грязью и сукровицей, жалкого полудохлого вала катка-убийцы и наклонился к жертве, одновременно запуская руку в распах его казенной тужурки…

Как и положено в нормальных сновидениях, я абсолютно игнорировал близстоящую праздную публику, в которой преобладали тележурналистская братия, чиновные сюртуки и обыкновенные стражи правопорядка при расчехленном штатном вооружении: каучуковые палки, автоматы со складными каркасными металлическими прикладами, прозрачные дугообразные пластиковые щиты, изукрашенные многочислеными боевыми шрамами-царапинами…

Вместо лиц, — сплошные круглые, овальные, расплывшиеся и аскетично подобранные личины, — маски-амплуа театра Кабуки…

Потыкавшись в потной тесноватой подмышке приговоренного, мои пальцы наконец наткнулись на нечто геометрическое, проминающееся, заключенное в мягкое, вроде как фланелевое…

И, зажав между пальцами похожее на примятую сигаретную пачку, потянул наружу…

И зачем-то поднял глаза на лениво ворочающийся вал катка, — хрустя подминаемыми и проминаемыми костьми, эта давильная малогабаритная игрушка обрела таки долгожданную инерцию…

И одновременно с моим ошарашенным взглядом-столбняком мою дурную филантропическую длань заклинило, заклещило…

Мой разлюбезный приговоренный ликвидатор, видимо, успел уловить, вернее, почувствовать своими заголившимися до неприличной жути бедрами начало поступательного (давильно неотвратимого) движения механизма и тотчас же выдумал жалобливую просьбу, на которую я, неофит-палач, разумеется, тотчас же (или спустя какое-то нерешительное мгновение) клюнул…

И это одно из последних осмысленных усилий примолкшей жертвы передалось и мышцам его раскинутых распятых рук, и — одна левая каким-то непостижимым чудом сумела вырвать из земли дюралевый метровый клин, к основанию которого была приторочена посредством браслетки из того же легкого авиаметалла…