Читаем без скачивания Наша тайная слава - Тонино Бенаквиста

— Вы могли бы к нам заглянуть, нам это доставило бы удовольствие, познакомились бы за стаканчиком сангрии.

— Спасибо, но уже поздно. Лучше вы загляните ко мне как-нибудь на днях выпить чаю. И добро пожаловать, соседка.

Одно только присутствие женщины — и все мои чувства вновь пробудились. Взгляд может быть столь же сильным, как и духи, он возвращает вас на столько лет назад, когда все возможно, когда ты все еще актер этого мира, когда мечта у тебя под рукой. Одно только лицо — и моя память воспламенилась настолько, что не находит отдыха. Я любил женщин, я превращал их в неотразимые создания. Всякий раз, когда одна из них роняет капельку моих духов себе за ухо, я словно немного сопровождаю ее в этом мире. Этого должно бы мне хватать. Луиза веселится наверху. Смеется, танцует, пьет, вовсю пользуется своей соблазнительностью. А меня завтра ждет тяжелое пробуждение.

Последнюю женщину, которая прикасается руками к моим ягодицам раз в неделю, зовут Брижит. И объединяет нас не аромат орхидеи каттлеи, а запах эфира. Мое тело не внушает ей никаких особенных эмоций, но признаю, что делать уколы она умеет бесподобно. Эта странная близость, которая нас объединяет, частенько сопровождается болтовней, которой ей будет не хватать, когда меня не станет.

— Ну что, Брижит? В полдень побаловали себя домашним супчиком с овощами?

— ?..

— Ваш свитер.

Она нюхает рукав и понимает, что ее выдало.

— Я сейчас слежу за собой. Надо сбросить пять кило к лету. Не то чтобы я очень любила супы, но это успокаивает аппетит.

— Свой аппетит вы успокоили пирожным с черным шоколадом. Я чувствую его даже отсюда, еще тепленькое, прямо с пылу с жару. Шерстяные вещи удерживают все. Что это было, муалё?[8]

— Брауни[9].

— Можете на меня положиться, я умею держать язык за зубами.

— Сатана, изыди из этого тела, пораженного артритом!

На Новый год я подарил ей халат для кухни, весь белый, с ее именем, вышитым на кармашке. Брижит — один из маленьких солдатиков здоровья, которые приносят гораздо больше утешения больным, чем своей собственной семье. К тому же у нее все еще красивые ноги.

— Теперь-то, после стольких лет, я вполне могу вам признаться, мсье Пьер. Когда вы мне сказали, что были парфюмером, я не поверила. Думала, что у них огромные носы, которые они укутывают тряпками. А у вас совсем скромный, хорошо очерченный. Почти женский.

— Брижит, вы меня встревожили. Всю жизнь женщины твердили мне, что размер органа не имеет значения. Неужели они меня обманывали?..

— Знаю, это глупо.

— А вы воображали себе протуберанец, как у Сирано? О нет, это отнюдь не полуостров, в крайнем случае маленькая дюна, которая сопротивляется непогоде. Вы сказали «женский» и не ошиблись. С точки зрения его исключительной точности я унаследовал нос своего отца, но вот очертания — это от матери. Если бы произошло обратное, лицо мира изменилось бы.

Обычно я пускаю в ход все свое коварство, чтобы задержать ее подольше, потому что, когда она уйдет, у меня не будет случая переброситься словом с живой душой до следующего четверга. Но сегодня после полудня придет наконец на чаепитие эта барышня — Луиза.

Она хочет, чтобы я сообщил ей, куда можно сходить в квартале, какие тут есть достопримечательности — все, что может знать старожил этого берега. Я не тороплю события, подпускаю ее к себе, как приручают воробья; держусь учтиво, но отстраненно, будто скрываю ужасные тайны за своими дверьми. Едва усевшись, она догадывается о необъятности моей берлоги и удивляется, что я живу тут один. Сразу же определяет меня на роль почтенного старца, много пожившего и достойного уважения, а себе отводит роль юной девушки на выданье, которой надо всему научиться. Решительно, эта малышка хорошо воспитана, но сам я не уверен, что хочу корчить из себя мудреца, готового поделиться опытом. Какой же актер хочет закончить жизнь в шкуре суфлера? И какая инженю нуждается в том, чтобы узнать про ловушки, в которые попадет? Кроме моего отца с его наукой, я не признавал никаких советчиков, никаких любителей читать лекции, никаких брадатых зануд, которые учат правилам, но никогда тому, как надо их преступать. Нет, красивая Луиза, последний удел старика отнюдь не пресловутая мудрость, которая мне ни к чему, а способность прислушаться наконец к своим ощущениям. Он оставляет их интенсивность ради чего-то неуловимого, летучего. Когда его разрушающееся тело перестает на мгновение донимать его, он успевает дать название какому-нибудь оттенку цвета или расслышать песнь дрозда, заглушенную гулом города. Он млеет при виде дерева, восторгается ветром или просто овощем, и ничто не чарует его сильнее, чем возможность вновь обрести вкусы и удивления детства, всего того, что он утратил в пути, но что его чувства никогда не забывали.

— Благодаря всего лишь запаху размоченной в чае мадленки можно написать тысячи страниц и отправиться на поиски утраченного времени…

Ей ни о чем не говорит этот отсыл к Прусту, но она выходит из положения, назвав меня поэтом. А ведь я и в самом деле был им, по-своему, — сочинял свои александрины из редких эссенций, рифмовал благоухания и в конце концов исчерпал все фигуры стиля. Смешивая перец с корицей, я получил оксюморон; добавив штришок мяты к орхидее — гиперболу. А сколько метафор, сколько образов были внушены утонченным осмосом ароматов? Я знал, что ваниль, смешанная с амброй, добавит нотку меланхолии, что любая красная ягода — малина, вишня, смородина — в сочетании с производными от гераниола пробудит детские воспоминания и что ничто лучше не напомнит звездное небо, чем фиалка, затерянная среди королевского папоротника.

Наше первое свидание продлилось до наступления вечера. Я не допустил ошибки, не искал десять поводов увидеться снова. Мне ведь еще помнятся эти богатые и стареющие женщины, которые пытались меня соблазнить в те времена, когда большие парфюмерные дома носились со мной, как с вундеркиндом. Еще привлекательные, породистые, но патетичные из-за того, что слишком хотели изображать из себя роковых красавиц в возрасте, когда уже балуют своих внуков. Немного чересчур накрашенные, подчеркнуто элегантные, вечно ничем не занятые и готовые на все, лишь бы стать необходимыми, они беспрестанно ловили искорку желания, которое могли бы заронить во мне. Сегодня мне удалось не повторить их ошибок, я по-прежнему придерживался своей стратегии и вел себя как вельможа, замкнувшийся в башне из слоновой кости. Собственно, она сама решила в следующий раз принести абрикосовый пирог к «Дарджилингу». После ее ухода я чувствую себя опустошенным из-за усилий выглядеть любезным, чуточку отстраненным господином, тогда как на самом деле я во всех подробностях изучал малейший изгиб ее тела. Мои пальцы все еще дрожат после того, как я пожал ее руку, а гостиная больше, чем когда бы то ни было, похожа на палату умирающего.

Мне вдруг хочется успокоить себя насчет того, кем я был так долго — волшебником, который всякий раз, представляя свою новую работу, вызывал столпотворение на Елисейских Полях. Я перетряхиваю ящики и нахожу забытые флаконы с почти выдохшимися духами, но мне довольно открыть «Шарм» — и мои пятидесятые годы разом возвращаются ко мне. Всего одна капелька на моем запястье — и тысячи женщин окружают меня и прославляют. Гордые и элегантные, все звезды. В превосходных нарядах, под которыми я воображаю их нагими и уже обращенными к Новому Свету, тому, что поглотит нашу старушку Европу. Мэрилин Монро сказала про «Шарм», что он пахнет сладко, как грех. Его доминирующей нотой была тинктура мускуса в сочетании с ветивером, слегка подчеркнутым нюансом апельсина. Сегодня это классика, которую девушки хотят заполучить, став женщинами. Каждые три-четыре года новая рекламная кампания вновь выводит его на сцену. Но самая прекрасная дань признательности — это мои клиентки, почитающие мой «Шарм» своей кожей, мои живые цветы, мои пьянящие посланницы, моиатласные футляры, мои благоуханные пейзажи, одновременно музы и творения. Когда одна из них невзначай задевает меня на улице, у меня возникает ощущение, будто я овладел ею — на время вздоха.

Каждое утро я, как старый привратник, подстерегаю миг, когда Луиза пройдет через мою лестничную площадку. Там, где другой прижался бы ухом к своей двери, мне достаточно втянуть в себя след ее прохода по лестнице. Она душится какой-то туалетной водой с эссенцией бергамота, которую считает свежей и бодрящей, но это все равно что орхидея, принявшая себя за герань. Кожа Луизы приходит в противоречие с любой кисловатой доминантой, она требует, скорее, какого-то травяного и маслянистого оттенка. Я видел мало женщин, которые умели бы сразу попасть в цель. Часто их выбор кажется им любовью с первого взгляда, хотя это была всего лишь неудачная встреча. Я уже давно научился подбирать им спутника жизни; может быть, они и изменят своему мужу, но моим духам — никогда.