Читаем без скачивания Солнечная ночь - Нодар Владимирович Думбадзе

Нас четверо в этом мире: я, море, Батуми и она...

Ну, как? — спросил Саша, сощурив глаза.

— Знаешь, где-то в чем-то напоминает Галактиона, — ответил я.

— Разве это плохо? — обрадовался он.

— Наоборот, очень хорошо! — хлопнул я Сашу по плечу.

— Раз так, будь другом, не поленись передать стихи редактору «Мнатоби». Не стесняйся, он меня знает, каждое лето отдыхает в нашей гостинице.

— С удовольствием!

— Гонорар могут выслать в адрес «Интуриста»... Да скажи, чтобы стихи подписали псевдонимом.

— Каким?

— Он знает.

— А все же?

— «Дельфин».

— А может, «Ставрида»? Или «Барабулька»?

— Делай, что тебе говорят!

— Воля твоя. До свидания!

— До свидания!

Я положил стихи в кармам и вышел из гостиницы.

ТАВЕРА 

Было, наверно, за полночь, когда меня разбудила мать.

— Встань, сынок, тебя спрашивают.

Я быстро надел брюки и удивленно сказал:

— Кто это может быть? Пусть войдет.

— Не входит. Просит тебя выйти на минутку...

Мать была испугана. Я вышел в коридор. В темноте стоял мужчина среднего роста в надвинутой на глаза кепке. В руке он держал небольшой чемоданчик.

— Вам кого? — спросил я.

— Извини, Темо, я думал, ты один дома... Я уйду...

Голос был удивительно знаком. Я замялся.

— Простите, не узнал...

— Не узнал?

— Н-нет...

Гость криво улыбнулся. Боже мой, эта улыбка... Да, да... Девятый класс. Парта в заднем углу... Большая перемена... Голуби... Рамаз! Рамаз Корсавели! Тавера!

— Тавер! Это ты? — заорал я, заключая в объятия школьного друга. — Где ты пропадал, Тавер, как ты живешь? Заходи, заходи же!

Тавера смущенно улыбался, отнекивался. Я втолкнул его в комнату и усадил на свою кровать.

— Мама, у тебя не найдется чего-нибудь?.. Тавер, это моя мать.

Тавера вскочил, поклонился.

— Сиди, сиди, сынок, — кивнула мать и вышла.

— Тавер, черт ты этакий! Откуда ты взялся? Освободили? Рассказывай!

— Как живешь, Темо?

— Так себе!

— Ну ладно. Теперь я пойду...

— С ума сошел! Куда ты пойдешь?.. Мама, как там у тебя? — крикнул я.

— Пойду я, Темо. Завтра увидимся. Дело у меня к тебе, серьезное дело...

— Говори!

Вошла мать, разложила на столе хлеб, сыр и головки лука.

— Ешь, Тавер, ты, наверное, голодный!

— Спасибо.

Он ел медленно, сдержанно, хотя и чувствовалось, что голод давно уже мучил его. Я молчал.

Покончив с едой, Тавера достал папиросы. Мы закурили.

— Ну, рассказывай! — сказал я.

— Пойду я... Спасибо...

Мать с недоумением смотрела на нас.

— Мама, это мой школьный товарищ, Рамаз Корсавели. Помнишь? Мы его называли Таверой.

Мать улыбнулась и отрицательно покачала головой.

— Ну как ты не помнишь! Тавера Корсавели! У него водились голуби! Мне подарил двух почтовых голубей! С первого класса учились вместе. Вспомнила?

— Нет, не помню... — Мать направилась к балкону. — Я лягу там, а вы ложитесь здесь.

— Нет, нет! Я сейчас уйду! — встал Тавера.

— Останься, сынок! — улыбнулась мать. — Места хватит всем... — Она вышла.

Я не сводил с Таверы глаз. Он кончиком ножа собрал на скатерти хлебные крошки. Катал шарики, разрезал их, снова собирал. И молчал.

— Говори, Тавер!

— Дошел я, Темо, больше не могу. Десять лет — это очень много...

В голове у меня промелькнуло страшное подозрение...

— Хватит с меня шести лет... Еще четыре года — и пройдет вся жизнь... Не нужны мне ни их «право», ни их «рамки»! Ничего не нужно. Я не вор, Темо! Хватит! Или должны, наконец, поверить мне, или я умру! Все! Конец!

— Тавер, — прошептал я, — ты что, сбежал?

— Я, Гижо, Гиви, Красавчик Вахо и Ирача...

— Как?!

— В зоне стоял «студебеккер». Ключ зажигания торчал в гнезде... Стоял час, другой... Шофер все не появлялся... И мы решились... Гижо сел за руль, я рядом, Гиви, Вахо и Ирача легли на дно кузова... Гижо включил мотор, никто не обратил внимания... Гижо подался назад, потом дал полный газ вперед и с разгона пошел прямо на ворота... Ворота настежь, мы вырвались и пошли!.. С вышек грянули автоматы... Мы выскочили на Кахетинское шоссе, бросили машину... Красавчик Вахо и Ирача были мертвы... Красавчику размозжило голову... Мы разошлись. Вот и все! — Тавера умолк, схватил лезвие ножа, согнул его так, что металл со звоном сломался. — Это было третьего дня... Теперь меня ищут... Не могу я больше!.. Нет сил моих!.. Туда не вернусь! Поверят — хорошо, нет — к черту все!

Тавера встал, снова сел. Я вытер со лба холодный пот.

— Вот, поговорил с тобой, теперь уйду... Но ты знай: туда я не вернусь... Не могу... Я тоже хочу жить, как живут другие, хочу иметь теплую постель, хочу учиться, работать... Хватит с меня шести лет, хватит! Пусть поверят мне, поверят и простят!.. Я жить хочу!.. Повешусь, но туда не вернусь!..

— Успокойся, нужно что-то придумать, — сказал я и сам же улыбнулся своей глупости: что тут можно придумать?

Тавера начал опять катать хлебные шарики. Я вертел в руках обломки ножа, стараясь соединить их. Мы долго молчали, и наконец молчание стало нестерпимым.

— Мама, — тихо позвал я.

— Да, сынок.

— Ты слышала?

— Слышала.

— Все слышала?

— Все.

— Что же нам делать, мама?

А мать не отозвалась. Тавера поднял голову и с надеждой посмотрел туда, где лежала мать. Что он хотел услышать от моей матери, чего он ждал? Совета? Помощи? Сочувствия? Мать долго не отвечала.

— Мама! — не выдержал я.

— Трудное это дело, сынок...

— Как ему помочь?

— По-моему, такие вещи не прощаются...

— Почему?!

— Не знаю... Но уверена — не простят...

— Но если человек решил учиться, если он не хочет воровать, если ему