Читаем без скачивания Друзья и родители - Евгения Скрипко

«Саянов уже начинает приобретать героические черты! – подумала Варвара Трофимовна, выходя из класса. – Ничего, придет время и развенчаем мы нашего „героя“!

31

Как ни щедр был на советы Витя, а такая простая вещь, как паспорт или другой документ, удостоверяющий личность, выпал из его поля зрения. Он не знал, что не только на работу, но и в школу надо поступать с документами. У Вадика не было никакого документа, а табель с отметками за первую четверть он забыл в кармане пальто.

Продрогший и голодный ходил мальчик у вокзала, потом отправился на базар. Деньги, оставшиеся после покупки ватника, он уже проел, а больше взять было негде. Он задержался у ларька, где торговали солеными овощами. С жадностью смотрел Вадик на огурец, который лежал на земле, куда только что вылили из кадки рассол вместе с дубовыми листочками и стебельками укропа. Ему так хотелось взять и съесть этот огурец, но было стыдно. Он отошел. Когда же продавец запер ларек на замок и удалился, Вадик, оглядевшись по сторонам, поднял огурец и начал есть. Он не заметил, как приблизился к нему мальчуган в таком же, как у него ватнике, только в новом и, остановившись, наблюдал за ним.

– Ты фрей? – спросил он.

Вадик даже напугался. Он еще больше смутился, когда подумал, что этот мальчуган видел, как он поднимал огурец.

– Есть хочешь?

– Хочу.

– На, поешь.

И мальчуган протянул Вадику кусок белой булки, какие продавали в киосках. А когда Вадик доел булку, он спросил:

– Как тебя звать?

Вадик ответил.

– А меня зовут Петька, – объяснил в свою очередь мальчуган.

И мальчики разговорились. Пока они знакомились и беседовали, пошел снег. Его крупные хлопья так быстро покрыли землю и одежды людей, что Петя, спохватившись, удивился тому, как это произошло.

– Смотри, Вадька, мы с тобой на дедов морозов похожи!

Петя оказался простым и откровенным. Он не постеснялся признаться, что убежал из детского дома, что живет легкой жизнью, а попросту – ворует на базаре, но столько, сколько ему надо, чтобы поесть и на кино. Узнав, что Вадику негде ночевать, он позвал его к себе.

– Елки зеленые! – крикнул он, когда раздались свистки базарных, предупреждающие о конце торга. – Заболтались мы с тобой и на ужин ничего не прихватили. Ну, ладно, у бабки что-нибудь найдется. Пошли, Вадька.

Вадику не нравилось, что его новый знакомый – воришка, но что делать, если нет лучшего. К тому же Петя вовсе не уговаривал его красть, наоборот, он даже посоветовал: «Тебе бы, Вадька, лучше в детский дом податься, с голоду пропадешь один!»

До этого времени Вадик думал, что хорошо знает Одессу, а оказалось, что существуют какие-то «Ближние Мельницы». И никаких там мельниц нет, а просто улицы с белыми домиками по два-три на одном дворе, сады. А кладбище рядом такое большущее, что на нем заблудиться можно. Вадик удивился: «Как этого я не заметил, когда мы с Витей искали здесь могилу матроса Вакуленчука?» Оказалось, что Петя тоже знает, где похоронен этот героический матрос.

Старушка, у которой жил Петя, едва передвигалась на своих больных ногах. Вадику она напоминала Екатерину Васильевну. «Вот к кому надо было пойти, – подумал мальчик. – Но теперь уже поздно: в таком противном ватнике стыдно туда показываться».

Петина хозяйка торговала семечками у кладбища. Она жалела мальчугана. Он даже за квартиру ей не платил, а только добывал топливо и помогал разжигать казанок.

Комната у бабушки маленькая, с одним окном. Сама она спала на каком-то плоском сундуке, а Петя – на ее кровати со старым пружинным матрацем. Правда, Петя не каждую ночь спал у бабушки: без прописки жить опасно – управдом узнает, и в милицию.

Хозяйка уговаривала Петю вернуться домой, но он и слушать не хотел об этом, и старушка искренне огорчалась.

Петя с Вадиком легли на кровати. Пружины матраца врезались в бока, но Вадик был рад и такому ночлегу.

Мальчики долго не спали. Петя рассказывал о себе. За пятнадцать лет жизни он стал бывалым человеком и опытным «путешественником». У него еще до войны умерла мать, отец погиб на фронте. Мачеха отдала мальчика в детский дом. Петя убежал и вернулся домой, но ему даже дверь не открыли. «Ну и черт с тобой! – ругнул мачеху мальчик. – Максим Горький всю Россию пешком обошел, а я могу на поездах ездить, и это даже интересно!»

Петя вспоминал о своем странствовании по Украине и Крыму. Вадика особенно увлек его рассказ о Киеве: сколько там интересных мест! Он уже начинал жалеть, что тогда им с Витей Топорковым не удалось побывать в этом городе. Но тут же подумал: «А где бы с Витей стали жить? И денег у нас было мало. Нет, так ездить плохо: надо все время красть, как Петя… А ведь Горький, когда путешествовал, работал».

– Если бы не Гитлер, батько мой был бы жив, и я, может, тоже где-нибудь учился, – сказал Петя, отворачиваясь от Вадика к стене.

Вадик, лежа на спине, намеривался уснуть. В комнате было тепло: в казанке, накалившемся докрасна, еще горел уголь. За окном светила луна, ветер качал деревья, а их тени причудливыми узорами ложились на белую стену. А в окно, будто просясь на ночлег, царапала по стеклу и настойчиво стучалась голая тоненькая веточка. Вадику вспомнилась своя комната, мама, диван, на котором он спал. Дома вот так же, лежа на диване, он смотрел иногда на окно, за которым растут ветвистые тополи. Бывало, мама унесет лампу в кухню, и комната при лунном свете становится, как в сказке. Вадик в такие часы любил помечтать. «Как живут папа с мамой? Теперь им и лампу вторую покупать не надо». Вадик вспомнил, как папа был недоволен, что у них свет бывает только в комнате или только в кухне.

Казанок погас, в комнате стало прохладней, а Вадик все не мог уснуть. Он повернулся спиной к Пете, прижался к нему, так было теплей, подобрал ноги, чтобы они не высовывались из-под куртки, и, пригревшись, наконец, заснул.

– Вадька, а ты вшивый! – сказал утром Петя. – Гляди, какие звери по тебе ползают!

И Петя прижал ногтем снятое с ватника насекомое.

– Это не я, – смущенно оправдывался Вадик. – Это мне пиджак такой попался.

Петя и старушка посоветовали Вадику сходить в баню и отдать ватник в прожарку. Они пригласили Вадика и на следующую ночь, но мальчик не пришел.

32

Редко в Одессе бывают снежные и морозные зимы. О другой такой помнили лишь старики. Они рассказывали, что в ту лютую зиму, что была в пору их детства, на улицах Одессы жгли костры, чтобы прохожие могли обогреваться.

Но, когда Вадику Саянову негде было ночевать, не жгли костров на улицах Одессы. В эту тяжелую зиму некоторые одесситы даже не топили своих кафельных груб: нечем было топить. Более счастливые подставляли к кафельным печам такие же чугунные печурки, как у Петькиной хозяйки, с жестяными трубами, похожими на самоварные. Ничего экономнее и доступнее нельзя было придумать. От казана в комнате тепло, и обед на нем сваришь, а топлива требуется немного.

Такой казанок, накаленный докрасна, стоял у кафельной печи и в приемном покое больницы, куда скорая помощь привезла мальчика, подобранного на вокзале.

Разъездной врач еще на месте определил тиф и не хотел брать больного в карету. Как он ни доказывал, что это дело эпидемической станции, пришлось мальчугана везти: карета эпидемической станции, застряв в снегу где-то на окраине, поломалась.

Когда с мальчика снимали грязную одежду, он был без сознания. От больного так и не удалось узнать его фамилии, в одежде тоже не оказалось ничего, удостоверяющего его личность. И в книге поступающих больных, и в истории болезни первая графа так и осталась незаполненной. Вместо фамилии был поставлен вопросительный знак, чтобы следующая смена догадалась, что это не оплошность, а неизвестность и, при возможности, дописала все необходимые сведения.

В бреду проходили первые ночи, а днями мальчик лежал пластом с пересохшими губами и закрытыми глазами. Однажды ночью он соскочил с кровати и громко крикнул: «Петя!», но тут же упал и расплакался. С тех пор соседи по палате стали называть его Петей. Когда он приходил в сознание и ему говорили «Петя», мальчик не возражал. Так и появилось у него имя.

«Петя» был настолько слаб, что врачи не рассчитывали на выздоровление и не мучили его расспросами. Всюду о неизвестном мальчике было заявлено, но никто не справлялся о нем, не разыскивал и, казалось, ему даже фамилия не нужна. Во время обходов его называли «неизвестным». Кто-то из дежурных даже в истории болезни заменил вопросительный знак слозом «Неизвестный». Так у мальчика появилась фамилия, и все к этому привыкли.

Но миновал кризис, и признаки жизни стали возвращаться к Неизвестному. Теперь он подолгу лежал с открытыми глазами. Неразговорчивый, он почти не отвечал на вопросы соседей и только дежурной санитарке, которая кормила его с ложки, говорил еле слышно: «Спасибо, тетя».

– Давай-ка, сынок, с тобой сыграем! – предложил ему однажды пожилой выздоравливающий сосед по койке, замети», что мальчик не сводит глаз с шахматной доски и переживает каждый неверный ход.