Читаем без скачивания Семнадцатилетние - Герман Матвеев

— А ты дай этому полезное направление… Стенная газета, пожалуй, не для них. Пресно! Надо что-то такое новое, с романтикой… И чтобы они сами были инициаторами. Ну, например, школьный сатирический журнал. Я тоже думаю над этим. Сатира, смех — незаменимая форма для воспитательной работы.

— Да. Это может им понравиться… — неуверенно согласилась Татьяна Михайловна, еще не совсем представляя, сумеет ли она организовать такой журнал.

— Но только нужно найти какой-нибудь любопытный образ, Танюша… Что-то вроде «Крокодила», но более близкий детям. Ты понимаешь? От его имени рассказывать о школьных делах.

Татьяне Михайловне понравилась мысль, и она все с большим интересом слушала мужа. О школьном журнале или альманахе она и сама думала раньше, но не о сатирическом. Среди ее девочек было немало пишущих стихи и рассказы, но сочинительство их носило подражательный характер и темы не имели ничего общего со школьной жизнью. Было бы очень хорошо переключить внимание детей на близкие им, знакомые темы. Если бы запечатлеть в художественной форме все значительные события и поучительные случаи учебного года, то такой журнал в конце концов мог бы стать историей школы.

— Мне почему-то кажется, что для успеха подобного журнала очень важно найти название, — продолжал Константин Семенович. — Я уверен, что это окажется совсем не легким делом. Надо будет как следует подумать об этом…

В этот момент в коридоре раздался звонкий голос дочери:

Я от бабушки ушел,

Я от папочки ушел,

Я от мамочки ушел,

Я от Ляльки ушел…

Татьяна Михайловна взглянула на мужа, и оба засмеялись. Песенка девочки была прямым ответом и случайным, но как будто очень подходящим предложением.

«Колобок», — подумал Константин Семенович. — Да ведь это как раз то, что нам надо. Какой советский ребенок не знает этой обаятельной русской сказки! Кругленький колобок — по характеру добродушный, озорной и насмешливый. Колобок может появляться где угодно. Он все видит, слышит и понимает. Катается из класса в класс, а на уроке лежит спокойно где-нибудь в парте или на окне. Он может бывать везде: в учительской, в семье ученика, в кино, на улице, на собраниях, на педсовете. От его имени можно составлять поговорки, песенки, задавать задачи, смеяться над провинившимися, разоблачать, критиковать. Колобок будет заступаться за обиженных, нападать на лентяев, на зазнаек, на лгунов, хвастунов. Колобок несложно и нарисовать».

— А ведь это, кажется, подходит, — задумчиво произнес он.

— «Колобок!» Конечно, «Колобок», — лучше и не придумаешь! — воскликнула Татьяна Михайловна.

Услышав название любимой сказки, Оля поспешно вбежала в комнату.

— Ну, мама-а! — недовольно вытянув губы, протянула она. — Зачем ты без меня?

— Что без тебя, Ляля? — спросила мать, не понимая, почему обиделась дочь.

— Что, что! Я же не глухая стала. Ты папе про колобок рассказываешь, а меня не позвала.

— Да-а! Это нехорошо, — оказал Константин Семенович. — Все сказки, какие есть на свете, принадлежат Лешке. Она их полная хозяйка… Ну иди сюда, моя детка.

Вытянутые губы расползлись в улыбку. Бросив свою куклу на диван, Оля подбежала к отцу и проворно забралась на колени.

— Что тебе рассказать? Про волка и козлят?

— Нет. Ты лучше расскажи… расскажи про соломинку, лаптя и пузыря!

— Про соломинку, лапоть и пузырь, — поправил отец. Константин Семенович знал много сказок и почти все их в разное время рассказывал дочери. Оля всегда слушала отца с наслаждением, хотя любила только немногие из сказок. Это была загадка для родителей-педагогов. Любимые сказки девочка знала наизусть, рассказывала сама, но готова была слушать их ежедневно. И каждый раз, когда «пузырь лопался от хохота», Оля хлопала в ладоши и смеялась, словно слышала сказку впервые.

Татьяна Михайловна сказку слушать не стала, а ушла на кухню помогать матери.

С минуту девочка возилась на коленях отца и, устроившись удобно, затихла. Прослушав сказку, она потребовала другую, но Константин Семенович, взглянув на часы, заторопился:

— Нет, родная, мне пора идти в школу. Скоро у меня урок. Вечером я тебе расскажу две сказки…

— Про медведей. Да?

— Хорошо. Расскажу про медведей.

— И про колобок. Да?

— Можно и про колобок.

— Только лучше пускай лиса не съедает его…

— Нет, нет. Колобок мы отправим теперь в школу, и пусть он там живет.

— Он, что ли, будет учиться?

— И сам будет учиться и других учить…

— Папа, а сколько колобку годов?

— Сколько колобку лет? О-о-о! Ему много лет! Больше ста, может быть, даже двести!

Такая цифра ничего не говорила Олиному воображению, и она оставила колобок в покое.

— Папа, а вечером ты расскажи, знаешь про что?

— Про Ивана-царевича и серого волка?

— Пет… Лучше про Красную Шапочку.

— Хорошо, милая, но сейчас мне надо идти. Вечером мы поболтаем с тобой подробно. Ну, поцелуй меня, Лешка.

Нагибаться ему было трудно, и поэтому Оля быстро вскочила на стул и обняла отца за шею.

— Я скоро вернусь. У меня только два урока, — сказал он. — А ты будь хорошей девочкой. Слушайся бабушку и не шали.

— Совсем не шалить?

— Немножко можно, но не очень.

— Чуть-чуть… да?

— Вот, вот… чуточку… Лешка ты моя, Лешка! Ну, до свиданья, солнышко…

Шагая по улице, он был под впечатлением этой сцены и думал о детских сказках. Ему, как педагогу, хотелось понять, почему именно те, а не другие сказки любила дочь.

Любимых сказок было немного: «Три медведя», «Пузырь, соломинка и лапоть», «Колобок», «Курочка ряба», «Волк и семеро козлят», «Красная Шапочка»… Вот, пожалуй, и все. В чем тут дело? В чем секрет успеха? Что нравится ребенку с этих сказках? Несколько раз наводящими вопросами он пытался выяснить эту загадку, но так ничего и не выяснил. Оля не могла объяснить, почему она любит эти сказки больше, чем все остальные.

ВЫСОКАЯ ОЦЕНКА

В большую перемену Катя, Женя и Тамара поджидали классного руководителя на площадке лестницы. Следующий урок — литература, и Константин Семенович должен был прийти с минуты на минуту. «Обещание», свернутое в трубочку, Катя держала в руках.

— Интересно все-таки, как он отнесется?

— Он скажет, что это глупость, — насмешливо ответила Тамара. — Плод незрелых умов. Скажет, что для пятых, шестых классов это подходит, но для выпускниц как-то неудобно…

— Не выдумывай, пожалуйста, — рассердилась Женя. — Даже рабочие дают такие обещания.

— Сравнила тоже! Хорошо учиться мы обязаны. Это норма. Если бы мы сверх нормы что-нибудь обещали…

— Довольно тебе болтать! — с досадой остановила Тамару Катя. — Вот Белова меня беспокоит…

— Силой же не заставить, — пожав плечами, сказала Тамара.

— Она мне говорила, что «Обещание» ее даже оскорбляет, — сообщила Женя, которая только что пыталась еще раз убедить Белову подписать «Обещание». — Она, видите ли, не нуждается в таком «подхлестывании».

— Неужели так и сказала! — удивилась Тамара. — В подхлестывании?

— Да.

— Вот дура упрямая!

— Это не упрямство, — возразила Катя. — Я думаю, что она обиделась на весь класс из-за истории с Аней. Пощечину она не скоро забудет, девочки.

— При чем тут пощечина?! Что, она теперь всю жизнь будет переживать эту глупую историю! Не хочет подписывать и не надо!

— Нет, я не согласна с тобой, Тамара, — горячо возразила Женя. — Так ставить вопрос нельзя. Это не по-комсомольски. К Беловой надо найти подход.

— Что такое? Подход? Очень нужно! Ты, конечно, готова всех под свое крылышко взять. У тебя самолюбия нет, Женечка.

— Не спорьте, — вмешалась Катя» — Подход не подход, а с Беловой нам придется повозиться. Вот увидите! На лестнице появился Константин Семенович.

— Здравствуйте, Константин Семенович! — издали приветствовали девушки учителя.

— Здравствуйте!

— Константин Семенович, нам нужно с вами поговорить, — сказала Катя.

— Пожалуйста! Если хотите, пройдемте в библиотеку.

— Константин Семенович, у нас есть ключи от химического кабинета, — сообщила Тамара.

Учитель взглянул на озабоченные лица девушек и молча направился вперед по лестнице.

— Вот затеяли мы такое дело, Константин Семенович, — нерешительно сказала Катя, когда они открыли дверь и прошли в кабинет.

Она развернула лист бумаги и, придерживая сворачивающиеся края пальцами, положила его на ближайший стол. Учитель неторопливо сел и внимательно прочитал документ.

— Вот оно что! То-то я смотрю — у вас вид заговорщиков. Рисовала Кравченко? — неожиданно спросил он, как будто это имело какое-то значение.