Читаем без скачивания Слуховая трубка - Леонора Каррингтон

Свидетельство матери Марии Гилермы упоминает непотребства в покоях доньи Розалинды, которые она подсмотрела через замочную скважину в покоях аббатисы. Замочные скважины впоследствии стали своего рода obscurum per obscurius[18] после того, как две монахини лишились каждая по глазу, выколотому при помощи серебряной иглы проницательной аббатисой.

Они увидели Розалинду и епископа, вдыхающих «Мускус Мадлен», которые в процессе анфлеража[19] оказались настолько пропитаны парами снадобья, что их окутало голубое облако ауры. Оно, очевидно, сообщало твердым телам способность летать, и епископ с аббатисой, поднявшись в воздух, застыли над ларем сандалового дерева и поедали из него сладости. Скромность не позволяет нам привести все подробности о том, какие пируэты они выполняли в воздухе.

В тот период я был слишком под властью священного достоинства епископа, чтобы продолжать расспросы.

В течение некоторого времени после возвращения епископа аббатиса изредка устраивала в назидание специально собравшейся для этой цели общине особые показы. Она освещалась ярко-голубым светом и воспаряла над алтарем, а монахини от наполнявших часовню испарений масла приходили в обморочное состояние. За этим следовали такие ужасные оргии, что целомудренными чернилами не передать. Однажды из почтения к епископу я и сам против своей воли принял в них участие.

Незадолго до праздника Тела Господнего аббатиса получила письмо, которое привело ее в великое волнение. Письмо до сих пор у меня, и вот его содержание:

Его королевское высочество принц Тит Зосима только что ступил на испанскую землю и, выражая искреннее уважение госпоже аббатисе донье Розалинде Альварес Круз делла Куэва, настоятельнице монастыря Святой Варвары Тартарской, уведомляет, что он прибыл в Испанию с намерением вернуть себе двадцать один сосуд с «Мускусом Мадлен», которые являются его законной собственностью и за которые он отдал пятнадцать верблюдов, центнер пшеницы и пять ангорских коз. Неподалеку от Ниневии на караван его высочества вероломно напали, как он решил, бандиты из местных головорезов. Каким же неприятным было его удивление, когда от посланного вслед за негодяями шпиона он узнал, что дородный предводитель бандитов не кто иной, как Тревле Фрель. Проявив усердие и не поскупившись на известные траты, его высочество выяснил, что сосуды с маслами направляются в испанскую Кастилию, в монастырь Святой Варвары Тартарской.

Его королевское высочество принц Тит Зосима не имеет непосредственных намерений действовать враждебно и нападать на обитель и уверен, что добрая воля и великолепная репутация госпожи аббатисы — залог того, что его собственность будет ему возвращена.

Его высочество имеет честь довести до сведения аббатисы доньи Розалинды Альварес Круз делла Куэва, что вместе со своими придворными нанесет ей дружеский визит через несколько дней, то есть через тот срок, который ему потребуется, чтобы добраться от Средиземноморского побережья до холмов Кастильи.

Принц Тит Зосима будет счастлив погостить у аббатисы недолго, прежде чем вернется в свою страну с двадцатью одним глиняным сосудом, соответствующим образом запечатанным и наполненным «Мускусом Мадлен».

Принц просит госпожу аббатису принять уверения в его весьма высоком уважении, и прочая, и прочая…

На послании стояла печать с изображением вздыбленного морского единорога и словами: Nulla aqua fit quelles, nisi ilia que fit de Monoceros aquae nostrae[20]. Это был герб королевского дома Тита Зосимы.

Донья Розалинда надолго уединилась с епископом и, посовещавшись, велела готовить экипаж и, прихватив припасы, в тот же вечер покинула монастырь. Тайный характер ее миссии потребовал изменить внешность, и она приняла облик бородатого дворянина, одетого в дорогой, но скромный темно-фиолетовый бархатный камзол, отделанный соболями и присборенными у ворота ирландскими игольными кружевами цвета львиной шкуры, которые в то время были в Испании большой редкостью.

Карета аббатисы предназначалась специально для тайных выездов. Она никогда не покидала монастырь при свете дня и поэтому не примелькалась в округе. Богатая отделка внутри соответствовала вкусам настоятельницы: благовонное сандаловое дерево было обито украшенными драгоценными камнями шкурами антилоп, лимонного цвета подушки и шторки расшиты золотыми и серебряными нитями — мечи и плоды граната сверкали жемчугом, опалами и рубинами. Однако снаружи экипаж был обманчиво прост — обшит серебряным листом без украшений, если не считать ободка вокруг крыши, изображающего русалок и ананасы. Карету влекли две великолепные арабские кобылы, белые, как молоко, и несравненно быстрые.

Бесстрашную аббатису в ее ночном путешествии на юг сопровождал всего один верный слуга и кучер.

Не прошло и девяноста часов, как донья Розалинда перехватила наемную карету принца. Его высочество оставил свою небольшую армию мавров в Гранаде ждать распоряжений, и его охраняли только два верховых. Слуга аббатисы, дон Венансио, считался лучшим фехтовальщиком в Кастилии, и вскоре оба конных отправились на тот свет. Прошло совсем немного времени, и принц оказался в карете аббатисы пленником, а белоснежные кобылы повернули назад в обитель Святой Варвары Тартарской.

Принц был так юн и миловиден, что донья Розалинда не захотела наносить ущерб его телу. Его богатый наряд, темная кожа, маленькая жесткая бородка и сверкающие глаза произвели на нее такое благоприятное впечатление, что она решила постоянно держать его при себе. А то, что Тит Зосима категорически отказался от такой чести, нисколько ее не поколебало. Она улыбалась своим мыслям, пока принц ругался на своем языке и бился в крепких руках фехтовальщика дона Венансио.

Все же обратный путь в обитель прошел не без некоторой перчинки. Дома аббатиса ничего не объяснила и не хотела, чтобы ее расспрашивали. Но по едким замечаниям епископа и поведению принца Тита Зосимы можно было составить ясное впечатление, что произошло.

Реконструируя проездку в общих чертах, я рисую себе ситуацию так: мало-помалу принц осознал, что рядом с ним в экипаже находится улыбающийся кавалер. И этот господин, которым, разумеется, была переодетая донья Розалинда, пробудил в молодом человеке извращенный интерес. Его мужское естество уже было подвластно восточным привычкам определенного толка, и он принялся заигрывать с аббатисой, которая, решив, что он распознал в ней женщину, охотно ответила на ухаживания красивого юноши. Но ухаживания далеко не зашли, однако, и, прибыв в монастырь, принц по-прежнему считал, что его спутник — мужчина. Когда же аббатиса предстала перед ним в дамском платье, принц лишь холодно отстранился и стал бросать недоверчивые взгляды на епископа. А обнаружив, что попал в пленники к той, которая украла у него драгоценные сосуды с «Мускусом Мадлен», впал в такую сильную меланхолию, что под угрозой оказалась сама его жизнь. Отказывался от еды и питья и оставался недвижим, распластавшись на ложе из драконова дерева в покоях аббатисы. Через несколько дней его темная кожа пожелтела, сияющие глаза ввалились и казались колодцами с застойной водой.

Аббатиса, которой всегда владело безбожное любопытство, решила дать ему в отваре немного «Мускуса Мадлен». До этого никому еще не приходилось употреблять снадобье внутрь. Донья Розалинда и епископ добивались желаемых результатов, просто вдыхая его пары. Произведя в обсерватории наверху требуемые подсчеты, аббатиса смешала ингредиенты: листья вербены, мед, несколько капель розовой воды и столовую ложку «Мускуса Мадлен». Епископ, успевший почувствовать к принцу отцовскую теплоту, несомненно, воспрепятствовал бы опыту, но в это время уехал ненадолго в Мадрид. Его туда потребовали церковные дела — возникшие в епархии Святой Варвары проблемы: расходы на роскошную жизнь в монастыре привели к увеличению налоговых поборов с мелкой знати. Аристократы пожаловались архиепископу, и он вызвал епископа в Мадрид. Это было обыкновенной проформой, поскольку сам архиепископ любил комфорт и не собирался снижать налоги. Но требовалось успокоить мелкую знать и внушить, что все хорошо, раз верховные церковные власти занимаются подобными делами и проводят в столице важные совещания.

Заварив ведьмино зелье (иначе его не назовешь), аббатиса призвала меня к себе. Мне вменялось разжимать принцу челюсти, пока она не вольет ему в пищевод ужасную жидкость. Несчастный юноша так ослаб, что операция оказалась несложной, если не считать того, что совесть моя была неспокойна. В глубине души я считал, что греховному снадобью не место в христианском обществе, но не решился противиться настоятельнице — ее сильный характер всегда подавлял мою волю.