Читаем без скачивания Аплодисменты после… - Владимир Качан

Вот и Люба такая. Всего двое, представляете! Один эпизод танца с А. Мироновым – и влюблённость всей страны! С каменным, то есть неподвижным, лицом она изобразила эту клоунскую буффонаду, не позволив ни разу себе что-то в лице прибавить – и довольно! Покорила всех! А этот изумительный талант Насти Вертинской, который обнаруживал в ней такие ресурсы, такой потенциал, что потом возникал горький вопрос: почему это никак и нигде не использовалось? И у Любы – одна, всего лишь одна главная роль в кино! В то время как на неё персонально надо было писать сценарии! Если бы, предположим, эти две клоунессы-красавицы, проявив себя хотя бы на 50 процентов, сыграли в каком-нибудь толковом фильме, в какой-нибудь трагикомедии (жанр, который особенно ценила Люба), можно себе представить, какой продукт мы бы тогда получили! Но нет! Мы ленивы и равнодушны!

Существует история про большого русского артиста А. Кторова. После премьеры фильма Бондарчука «Война и мир» группа в неполном составе, сопровождаемая, как всегда, соответствующим офицером, прибыла в Голливуд. Фильм прошёл если и не триумфально, то очень успешно. Кто-то из видных американских продюсеров с живейшим любопытством стал расспрашивать руководителя советской группы, то есть того самого офицера, которого он, естественно, воспринимал как светоча русской культуры, про артиста, сыгравшего в фильме старого графа Болконского. Превосходно, отменно сыгравшего, даже прожившего эту роль. Офицер обрадовался тому, что ответить, не посрамив русскую культуру, – может.

– Это народный артист Кторов, – с удовольствием ответил он продюсеру, радуясь тому, что американцу не придётся объяснять, что такое «народный артист», ибо того интересовал исключительно Кторов.

– А где еще, в каких фильмах участвовал этот артист? – поинтересовался любознательный деятель американской культуры. – Он ведь у вас наверняка суперзвезда, – наивно предположил он.

Офицер смутился. Он, конечно, разбирался в кинематографе, но так глубоко вникать в него до этого момента не было необходимости. Да и в школе КГБ такого предмета не было, разве что – факультатив. Он стал напряжённо перебирать в памяти свои скудные сведения о Кторове, но ничего путного там не нашёл, кроме немого кино «Закройщик из Торжка». Но что делать, хоть так… И он «хоть так» и ответил американцу. Тот с такой задумчивой иронией посмотрел на майора и сказал:

– Да-а, вы, видно, всё-таки очень богатая страна, если можете себе позволить не использовать такого артиста, не снимать его…

В такой же мере это и к Любе Полищук относится. Наверное, там у них превращать в деньги мощный талант, да и вообще понимать, что талант – это деньги, потенциальная прибыль, – это само по себе тоже талант, но талант и интуиция уже продюсера. А у нас что? У нас талантов – как грязи! Не зря же в нашей Родине бытует поговорка, гласящая: «Незаменимых у нас нет». И Кторов, и Люба могли бы, конечно, украсить собой наш кинематограф, но просвистело мимо, и вышло так, что украсили, но минимально. А по-настоящему незаменимых у нас предостаточно, жаль только, что прижизненно их так не воспринимает почти никто. Только потом, в некрологах, панихидных речах и тостах. А чуть позже – вообще забывают. Жизнь кипит, и всё некогда.

Да и мне, пожалуй, пора… Пора прекратить назидательную часть моего рассказа о Любе Полищук, с бессмысленным упрёком неизвестно кому, что она не сыграла и трети того, что могла бы. Только вот подытожу эту часть цитатой из произведения отличного писателя, Ю. Нагибина, в которой каждое слово верно, справедливо и, похоже, актуально для нашей жизни во все века: «О, сколько слепоты, глухоты, необъяснимой тупости, ослиного упрямства и непросвещённости несёт в себе слово „современник“!»

И добавлю: не только в нашей стране. Но в нашей – равнодушия больше. Или нам так кажется, потому что мы здесь живём.

А ведь она, Люба, в числе других честных и неленивых артистов делает всё, чтобы не огорчить своего зрителя, свою публику. Помните, как Люба превозносила любовь как смысл жизни и спасительный щит от равнодушия и злобы. Для чего она хотела работать с полной отдачей и быть суперпрофессиональной? Да-да, именно для того, чтобы любила свою жизнь и свою работу не только она, но чтобы любили и её. Она совершенно справедливо хотела взаимности, и как славно, что она всё-таки этого добилась. А в чём честность и даже жертвенность у неё в отношении работы? Ну, например, в спектакле «А чой-то ты во фраке?» она ведь в танцевальном фрагменте спокойно могла бы обойтись без того, чтобы вставать на пуанты. Это с её-то ростом и весом! Но нет же! Там ведь имелся подзаголовок «Опера и балет для драматических артистов». Вот она и училась добросовестно – осваивать оперное звукоизвлечение и исполнять балетную свою партию на пуантах. В меру своих возможностей, разумеется, но ведь делала! Да никто бы в зале и внимания не обратил – на пуантах она или в тапках, – ан нет! Всё без всяких поблажек себе! Нагрузка на позвоночник – страшная, потом это в числе прочих факторов аукнулось в виде непоправимой болезни, но… «Пощади себя, Люба, ляг в клинику, подлечи спину» – такие призывы не для неё! Всю себя – в жертву! В жертву искусству, публике, своим зрителям! Никакой халтуры! Ну и в конечном счёте жертва состоялась, была принята… Лежала в гримёрной на жёсткой скамье между своими эпизодами и в антракте, потом вскакивала и влетала на сцену со своей обворожительной улыбкой. А было-то, между прочим, не только опасно, но и адски больно! А на сцене в том же спектакле, в дуэте с папой, вдруг очаровательная оговорка (но не поручусь, что она не выдумала её заранее). Там речь идёт о спорной территории, о Воловьих Лужках, и она должна была спеть «Владели клином триста лет, и вот, извольте, – клина нет». Вместо этого звучит: «Владели Крымом триста лет, и вдруг, извольте, – Крыма нет», – это звучит во время всем известных событий в Крыму. Зал лежит от хохота, партнёр не может продолжить, а у Любы, как ни в чём не бывало, – серьёзное и возмущённое выражение лица, она в образе, она сейчас воюет за аннексированную территорию – Воловьи Лужки.

Идёт ТВ-программа «Смак». Всё стряпает её муж, художник Сергей Цигаль. Режет там чего-то, строгает морковку. Люба стоит рядом и временами даёт ценные указания. Когда чувствует возрастающее вокруг недоумение – включает свою фирменную улыбку, и всё, достаточно! Она знает, что без этой приправы к готовящемуся блюду – блюдо не состоится. Конечно же потому, что эта кулинария должна тоже окрашиваться любовью – ну куда ж без неё! Любовью Полищук и любовью как таковой! И получается невероятно смешно и обаятельно! Как и всё другое.

Ну, вроде бы должно быть неловко, что ей некогда сходить и купить сапоги, потому что съёмки в разгаре, и она посылает Сергея совершить этот гуманный акт, что вполне возможно, так как у Сергея и Любы один размер – 42-й. И Сергей сидит в магазине женской обуви и, чертыхаясь, меряет сапоги. Продавщицы прячут улыбки и, еле сдерживаясь, дают советы. Ситуация двусмысленная: бородатого, вполне определённого мужика Сережу на первых порах принимают за гея, но дальше следует объяснение, что у жены тот же размер. «Жену зовут Василий», – шутит Серёжа, но сразу понимает, что шутка не прокатила и его вполне серьёзно принимают за представителя нетрадиционной сексуальной ориентации, и тогда он раскалывается и признаётся, что жена его – Люба Полищук и сапоги для неё. И моментально всё вокруг расцветает, лица продавщиц светлеют, а их улыбки становятся всё лучезарнее. А всё потому, что уже само её имя, даже не присутствие, а только имя – вызывает хорошее настроение, даже радость.