Читаем без скачивания Наследница. Графиня Гизела - Евгения Марлитт

— Я и сказала барыне, но она ответила, что все пройдет. Для этой девушки никогда еще не звали доктора — сорная трава не погибает, господин профессор. Если и обращаться с ней хорошо, так это ничуть не поможет, — добавила она, увидев, что лицо Иоганна омрачилось. — Она была с детства упрямым существом и держалась всегда в стороне, точно принцесса. Когда я жарила или пекла что-нибудь вкусное, я давала ей немножко, но она никогда не дотрагивалась. Так она поступала еще ребенком… А с тех пор как умер барин, она ни разу не ела досыта. Я своими ушами слышала, как она говорила Генриху, что когда она оставит наконец этот дом, то будет работать до кровавого пота и каждый заработанный грош будет посылать барыне, пока не уплатит за каждый кусок хлеба, который она съела в этом доме.

Старая кухарка не заметила, что во время ее рассказа кровь все более приливала к лицу Иоганна. Когда она кончила, он, ничего не ответив, направился к большому окну комнаты, в которой спали Фридерика и Фелисита. Она сидела у окна, положив голову на руку. Ее чистый профиль, печально опущенные уголки рта и закрытые глаза выражали невинное спокойствие и страдание.

Профессор тихо подошел и с минуту смотрел на нее, затем мягко и с состраданием сказал:

— Фелисита!

Она вскочила и посмотрела на него, будто не веря ушам, и вся ее фигура приняла такое выражение, точно она ожидала встречи с врагом.

— Фридерика сказала мне, что вы нездоровы, — произнес профессор обычным спокойно-ласковым тоном врача.

— Я чувствую себя лучше, — ответила она. — Покой лучше всего действует на меня.

— Гм… однако ваш вид… — он не докончил фразы и хотел взять ее руку.

Фелисита отступила вглубь комнаты.

— Будьте благоразумны! — сказал профессор серьезно, и его брови мрачно нахмурились, когда девушка не шевельнулась. — Иначе мне придется говорить не как врачу, а как опекуну. Приказываю вам сейчас же подойти ко мне!

Она вспыхнула, но не подняла ресниц, медленно подошла и молча протянула ему руку, которую он нежно взял. Эта узкая, маленькая, но огрубевшая от работы рука так сильно дрожала, что на лице профессора мелькнуло глубокое сострадание.

— Неразумный, упрямый ребенок, опять вы заставили меня обойтись с вами строго! — сказал он мягко. — А я бы хотел, чтобы мы расстались без вражды… Неужели вы не можете смотреть на меня и на мою мать иначе, как с непримиримой ненавистью?

— Что посеешь, то и пожнешь! — глухо ответила Фелисита. Она смотрела на пальцы, державшие ее руку, с таким ужасом, будто это было раскаленное железо.

Профессор быстро выпустил ее руку. Выражение кротости и сострадания исчезло с его лица, он сердито ударил палкой по траве, выросшей между камнями. Фелисита вздохнула свободнее: таким резким и суровым он и должен был быть, его сострадание приводило ее в ужас.

— Все тот же упрек, — холодно сказал наконец профессор. — Может быть, ваша непомерная гордость часто страдала, но приучить вас к невзыскательности было нашим долгом. Я могу спокойно относиться к вашей ненависти, так как всегда желал вам только добра. Не буду оспаривать, что заслужить любовь моей матери трудно, но она справедлива, и ее благочестие не допустило бы ее причинять вам горе. Вы собираетесь стать на ноги и выйти в свет, но для этого в вашем положении нужна прежде всего покорность… Как вы будете жить с вашими ложными понятиями, которых вы так упрямо держитесь?

Она подняла ресницы и спокойно посмотрела на него.

— Если вы мне докажете, что мои взгляды противны нравственности и разуму, то я охотно откажусь от них, — сказала она. — Ни один человек, кто бы он ни был, не имеет права обрекать других на духовную смерть только потому, что эти другие низкого происхождения. У такого несчастного существа, как я, принужденного жить среди бездушных людей, нет иного оружия, кроме сознания, что оно также дитя Господне. Для Него не существует ступеней и рамок человеческого общества — это человеческие выдумки, и чем мельче и ничтожнее душа, тем сильнее она придерживается их.

Фелисита медленно повернулась и исчезла за дверью. Профессор неподвижно смотрел ей вслед, затем надвинул шляпу на лоб и направился к дому. Неизвестно, что происходило в этой опущенной голове, но глаза потеряли свой блеск.

В сенях дома адвокат Франк разговаривал с Генрихом.

— Ну, профессор, у тебя и в своем доме есть пациенты? — спросил молодой человек, здороваясь с Иоганном. — Я слышал, что вчерашнее происшествие не прошло бесследно, и у ребенка…

— У ребенка сильная лихорадка, — сухо закончил профессор. Очевидно, он не хотел вдаваться в подробности.

— Ах, господин профессор, это бы еще ничего, — сказал Генрих. — Ребенок и так уж болен и по целым дням пищит, но когда такая девушка, как Фея, у которой никогда ничего не болит, вдруг повесила голову, тогда поневоле страх возьмет.

— Что-то я не заметил этого! — резко возразил профессор. — Можешь быть спокоен, Генрих, эта голова сидит крепче, чем всякая другая.

Он поднялся с адвокатом по лестнице. На верхних ступеньках им попалась навстречу Анхен — в одной рубашечке и босая.

— Мамы нет, Розы нет, Анхен хочет пить, — сказала она профессору. Тот испуганно взял ее на руки и отнес в спальню — никто не показывался. Он сердито позвал прислугу. Дальняя дверь отворилась, и Роза прибежала с красным лицом и утюгом в руках.

— Где вы пропадаете? Как вы могли оставить ребенка одного? — закричал Иоганн.

— Ах, господин профессор, не могу же я разорваться, — возразила девушка, чуть не плача от досады. — Барыне непременно нужно выгладить платье, и если бы вы знали, сколько работы с таким платьем! Барыня сказала, что у Анхен легкая простуда и она отлично может остаться на полчасика одна.

— А где же сама барыня? — резко перебил ее профессор.

— Барыня пошла с госпожой Гельвиг в миссионерское общество.

— Так! — отрезал возмущенный профессор. — Идите и кончайте ваши тряпки! — приказал он и позвал Фридерику Старая кухарка месила в это время тесто и послала Фелиситу.

Румянец внутреннего волнения еще лежал на ее щеках, но глаза холодно и серьезно скользнули по взволнованному лицу профессора. Она спокойно остановилась и молча ожидала его приказаний. Профессору понадобилось немалое усилие, чтобы заговорить с ней.

— Маленькая Анна осталась без присмотра. Не согласитесь ли вы побыть с нею, пока вернется ее мать? — спросил он наконец.

— С удовольствием, — ответила молодая девушка, — но дело в том, что госпожа советница не любит, чтобы ребенок оставался со мной. Если вы возьмете ответственность на себя, я согласна.