Читаем без скачивания Операция «Перфект» - Рейчел Джойс

– Господи! – сказали женщины.

– Увы, иной раз перед ним предстают и женщины-преступницы. Иногда даже матери.

– Матери? – с недоверием переспросила Диэдри.

Сердце у Байрона свернулось, точно оладья, и рухнуло куда-то в желудок.

– Ну да, – подтвердила Андреа. – И эти матери полагают, что, раз у них есть дети, им можно безнаказанно совершать любые преступления. Но Энтони в этом отношении очень строг. Если нарушение закона имело место, кто-то должен за это ответить. Даже если преступник – женщина. Даже если она мать.

– И совершенно правильно, – сказала мать нового ученика. – Око за око.

– Иногда в суде они выкрикивают самые возмутительные оскорбления. Энтони даже не хочет при мне повторять, какие слова они произносят.

– Боже мой! – дружно пропели женщины.

Байрон просто смотреть не мог на Дайану. Он слышал, как она вместе со всеми тихонько охнула и сказала «боже мой», а потом поднесла к губам свою чашку и сделала глоток, ее розовые ноготки при этом слегка царапнули фарфоровую поверхность, а кофе еле слышно булькнул у нее в горле. Ему была совершенно очевидна ее невиновность, эта ее невиновность была прямо-таки физически ощутима, и все же при всей своей невиновности она, сама того не подозревая, совершила преступление и уже целых девять дней может считаться преступницей. Господи, до чего же ему было жаль, что все так получилось!

– Такова цена феминизма, – резюмировала Андреа. – Из-за него наша страна и летит ко всем чертям.

– Да, да, – заворковали женщины, окуная губы, точно маленькие клювы, в чашечки с кофе.

Байрон шепнул Дайане, что хорошо бы сейчас отсюда уйти, но она лишь молча покачала головой. Ее лицо было совершенно непроницаемым, глаза казались стеклянными.

– Вот что случается, – между тем продолжала Андреа, – когда женщины выходят на работу. Мы не можем стать мужчинами. Мы – женщины. И должны вести себя, как женщины. – Она особенно подчеркнула слово «женщины», сильно нажимая на слог «жен», как бы придавая этому слову дополнительное значение: жена. – Первый и основной долг замужней женщины – рожать детей. И мы не должны требовать для себя большего.

– Да, да, – загомонили женщины.

«Плюх, плюх» – это Диэдри бросила в чашку еще два куска сахара.

– Почему это не должны? – раздался вдруг чей-то тоненький голос.

– Простите? – Кофейная чашка, которую Андреа поднесла к губам, так и застыла в воздухе.

– Почему мы не должны требовать для себя большего? – снова послышался тот же тихий голосок.

Пятнадцать лиц мигом повернулись в сторону Байрона. Он покачал головой, желая сказать, что ничего не говорил и никого обидеть не хотел, и вдруг, к собственному ужасу, понял, что тихий голосок принадлежит его матери. Дайана, убрав за ухо непокорную прядь, сидела, вытянувшись в струнку, – так она обычно сидела за рулем «Ягуара», показывая мужу, что полностью сосредоточена на дороге.

– Я, например, не хочу всю жизнь сидеть дома, – продолжала она. – Мне еще очень многое хочется повидать. И когда дети подрастут, я, возможно, снова подыщу себе какую-нибудь работу.

– Вы хотите сказать, что уже когда-то работали? – спросила Андреа.

И Дайана, опустив голову, пробормотала:

– Я только хотела сказать, что это, возможно, было бы интересно.

Господи, что она делает?! Байрон смахнул с верхней губы капельки пота и поглубже забился в кресло. Больше всего ему хотелось, чтобы его мать была такой, как все. Ан нет, она заговорила о том, что хотела бы стать другой, хотя она и без того сильно выделяется среди этих женщин, она даже представить себе не может, насколько она другая. Ему хотелось встать, захлопать в ладоши или даже закричать на мать – просто чтобы отвлечь их внимание на себя.

Между тем Диэдри снова попросила передать ей сахарницу. А мать нового ученика снова демонстративно подняла руки, не желая даже прикасаться к сахарнице. Некоторые из женщин вдруг принялись сосредоточенно заправлять невидимую вылезшую нитку на рукаве кардигана.

– О, какое неожиданное заявление! – рассмеялась Андреа.

Они молча шли по Хай-стрит. Молчали оба – и Байрон, и Дайана. Солнце было похоже на какую-то слепящую дыру в небосводе, над пустошью парил канюк, готовый в любой момент камнем ринуться вниз. Воздух был такой горячий и плотный, что казалось – тебя вдавливают в землю могучим кулаком. И если в небе вдруг случайно возникало одинокое облачко, небо, казалось, успевало выпить из него всю влагу еще до того, как облачко было готово ее пролить. Интересно, думал Байрон, сколько еще простоит такая жара?

После того, что его Дайана сказала в чайной насчет возможного выхода на работу, беседа у собравшихся матерей пошла с запинками, словно все они вдруг слишком устали или разом плохо себя почувствовали. Байрон держал мать за руку и сосредоточенно смотрел под ноги, чтобы не споткнуться, попав в трещину между каменными плитами тротуара. Господи, сколько вопросов ему хотелось бы ей задать! Но она молча шла в своем лимонно-желтом платье мимо представительства партии Консерваторов, и ее пышные волосы так и сияли на солнце.

– Да они же вообще ничего не знают! – сказала вдруг она. Казалось, она смотрит строго перед собой.

– Кто не знает?

– Да эти женщины. Откуда им знать!

Байрон не вполне понимал, как ему быть со всеми этими новыми знаниями, а потому сказал:

– Когда придем домой, я, наверно, еще раз перечту письмо, которое королева прислала.

И мать ласково ему улыбнулась, словно он сказал нечто чрезвычайно умное. Ее улыбка была как нежное прикосновение.

– Прекрасная мысль, дорогой. У тебя письма всегда просто здорово получаются.

– А потом, может, попробую придумать новую медаль для «Блю Питера»[29].

– Но у них, по-моему, уже есть какая-то медаль?

– Есть. Они вручают и серебряные, и золотые медали. Но чтобы получить золотую, нужно сделать что-то выдающееся, например спасти кого-нибудь. Как ты думаешь, это реально?

Мать кивнула, но, судя по ее виду, она его уже не слушала или, по крайней мере, слушала не его. Они остановились у заднего номерного знака своей машины, и мать вдруг оглянулась через плечо и – тук-тук-тук – постучала острым носком туфли по бордюру.

– Подожди меня здесь минутку, будь умницей, – сказала она. – Мне нужно купить для уик-энда тоник и воду.

В ту ночь погода переменилась. Байрона разбудил яростный порыв ветра, настежь распахнувший окно. Занавески сразу надулись, как паруса. В небе сверкнула ветвистая молния, и в ее свете пустошь в оконной раме стала похожа на фотографию в синих тонах. Байрон лежал совершенно неподвижно и считал про себя, ожидая, когда прогремит гром. В воздухе повисли струи дождя. Капли залетали в открытое окно, и он понимал, что если не встанет и не закроет окно, то на ковре скоро будет лужа. Но он так и не встал, продолжая лежать поверх одеяла, не в силах ни уснуть, ни сдвинуться с места. Лежал и слушал шум дождя, который вовсю молотил по крыше, по деревьям, по каменным плитам террасы. Просто представить себе было невозможно, что такой дождь способен когда-нибудь кончиться.

В голове у Байрона крутились слова Андреа о женщинах-преступницах, которым не удастся уйти от наказания. Он не знал, что сделать, чтобы оградить мать от опасности. Ему казалось, что эта задача просто невыполнима для одного-единственного мальчика. Если вспомнить, как Дайана говорила про свой возможный выход на работу и как в прошлые выходные возражала, когда отец назвал их машину «она», получалось, что не только случившееся на Дигби-роуд делает Дайану отличной ото всех других матерей. В ней всегда чувствовалось нечто чистое и текучее, как родник, который невозможно удержать в закрытом сосуде. Если она узнает, что невольно совершила преступление, правда мгновенно выльется наружу, и она будет не в силах этому помешать. Байрон снова представил себе ее душу, как множество маленьких украшенных драгоценными камнями ларцов, но отчего-то – возможно из-за дождя – ему вдруг показалось, как эти ларцы по самые края заливает вода, и он громко вскрикнул.

И тут же в дверях его комнаты возник силуэт матери, казавшийся серебристым в полосе света, падавшего из гостиной.

– Что случилось, дорогой? – Он сказал, что просто испугался, и она бросилась закрывать окно. Потом поправила занавески, и они вновь повисли аккуратными синими складками.

– Тебя так легко встревожить, – улыбнулась Дайана сыну. – Хотя на самом деле жизнь никогда не бывает так плоха, как порой кажется. – И, присев на краешек его постели, она погладила Байрона по лбу и тихонько запела какую-то незнакомую песенку. Он закрыл глаза и подумал: ни за что, что бы ни случилось, нельзя рассказывать матери о происшествии на Дигби-роуд! И хуже всего, если именно она узнает об этом. Все остальные не в счет. Байрон все повторял это про себя, а ласковые пальцы матери все перебирали ему волосы, а дождь все стучал по листьям, и гром постепенно стихал, становясь ручным, и сон наконец взял над Байроном верх, управляя им, точно опытный кукловод марионеткой.