Читаем без скачивания Мистер Мерседес - Стивен Кинг

Все это проносится в его голове, когда он смотрит на синий зонт и падающие капли дождя. Проносятся и другие мысли, рожденные той частью разума, что занималась расследованиями. Совсем недавно она крепко спала, а теперь проснулась и бодра как никогда.

Может, Мистер Мерседес хочет поговорить? С другой стороны, вдруг он действительно хочет заглянуть в окно, упомянутое Джеромом?

И вместо того чтобы кликнуть «НАЧНИ ПРЯМО СЕЙЧАС», Ходжес уходит с сайта, берет мобильник, нажимает одну из кнопок быстрого набора. В этот режим у него внесено лишь несколько номеров. Он слышит голос матери Джерома. После короткой и приятной болтовни ни о чем она передает трубку мистеру Конюху.

Ходжес тоже пытается перейти на язык конюшни:

– Эй, друга, ты держать своих кобылок в узде? Они зарабатывать? Ты представлять?

– О, привет, мистер Ходжес. Да, все хорошо.

– Тебе не нравится, когда я так говорить по трубе, браток?

– Э…

Джером явно сбит с толку, и Ходжес его жалеет.

– Лужайка выглядит потрясающе.

– Да? Я рад. Спасибо. Могу я что-нибудь еще для вас сделать?

– Скорее да, чем нет. Не мог бы ты заглянуть ко мне завтра после школы? Одна компьютерная проблема.

– Конечно. А что на этот раз?

– Я бы не хотел говорить об этом по телефону, но, думаю, тебе будет интересно. В четыре часа?

– Договорились.

– И сделай мне одолжение, оставь тайронских[21] массу и са дома.

– Хорошо, мистер Ходжес, будет исполнено.

– И когда ты просветлишься и начнешь называть меня Билли? «Мистер Ходжес» звучит так, будто я – твой учитель по американской истории.

– Может, когда закончу школу, – совершенно серьезно отвечает Джером.

– Главное, чтобы ты знал, что можешь перейти на «Билли» в любой момент.

Джером смеется. Смех у него отличный, такой заразительный. У Ходжеса поднимается настроение всякий раз, когда он его слышит.

Он сидит за компьютерным столом в кабинете-клетушке, барабанит пальцами, думает. Вдруг ему в голову приходит мысль, что по вечерам он эту комнату практически не использует. Если просыпается в два часа ночи и не может заснуть – тогда другое дело. Приходит сюда и где-то с час раскладывает пасьянсы, прежде чем вернуться в постель. С семи вечера до полуночи он обычно в старом кресле, смотрит старые фильмы, которые показывают по Эй-эм-си и Ти-си-эм, и набивает живот жирным и сладким.

Он вновь берет телефон, набирает номер справочной и спрашивает у робота на другом конце, знает ли тот номер телефона Джанель Паттерсон. Особых надежд Ходжес не питает: теперь сестра миссис Трелони – разведенная обладательница дома стоимостью семь миллионов, так что практически наверняка сменила прежний номер на другой, который в списках не значится.

Но робот выкашливает номер. Ходжес так удивлен, что ему приходится искать ручку, а потом нажимать кнопку «2» для повтора. Он снова барабанит пальцами, обдумывая, как подступиться к Джанель Паттерсон. Возможно, проку от этого не будет, но именно таким стал бы его следующий шаг, служи он в полиции. Поскольку он в ней не служит, требуется найти убедительный повод.

И он изумлен радостью, которую ощущает, столкнувшись с необходимостью решить эту проблему.

Брейди заранее звонит в «Пиццерию Сэмми» и по пути домой забирает маленькую пиццу с пепперони и грибами. Если бы надеялся, что мать съест пару кусков, взял бы пиццу побольше, но знает: это вряд ли.

«Может, будь эта пицца с пепперони и водкой, – думает он. – Если бы они продавали такую, я бы пропустил среднюю и сразу заказал большую».

Дома в Норт-Сайде в основном типовые. Их построили между Кореей и Вьетнамом, а это означает, что выглядят они одинаково и все постепенно превращаются в говно. Перед большинством на лужайках, заросших ползучими сорняками, валяются пластмассовые игрушки, хотя почти стемнело. Хартсфилды живут в доме 49 по Элм-стрит, улице Вязов, хотя никаких вязов здесь нет и скорее всего никогда не было. Просто в этой части города – раньше ее знали как Северное поле – улицам давали названия в честь деревьев.

Брейди паркуется впритык к ржавеющей материной «хонде», которой требуется новая выхлопная система, новые тормозные колодки и новые свечи. Не говоря уж о наклейке инспектора технического контроля.

Пусть сама об этом заботится, думает он. Но она палец о палец не ударит. Придется заботиться ему. И он позаботится. Как заботится обо всем остальном.

Как позаботился о Фрэнки, думает он. Давно, когда подвал был подвалом, а не командным пунктом.

Брейди и Дебора Энн Хартсфилд не говорят о Фрэнки.

Дверь заперта. Хотя бы этому он ее научил, пусть, Бог свидетель, было непросто. Она относится к тем людям, которые думают, что слово «ладно» решает все жизненные проблемы. Говоришь ей: Поставь пакет молока обратно в холодильник, после того как налила себе стакан. И она соглашается. А когда приходишь домой – пакет стоит на столешнице, и молоко прокисло. Говоришь ей: Пожалуйста, постирай белье, чтобы завтра я мог надеть чистую униформу продавца мороженого, – и она снова соглашается. А когда вечером заглядываешь в комнату-прачечную – все по-прежнему в корзине.

Его приветствуют голоса из телика. Что-то насчет проверки иммунитета, то есть она смотрит реалити-шоу «Последний герой». Он пытался объяснить ей, что все это лажа, обман. Она отвечает: да, конечно, так и есть, – но все равно смотрит.

– Я дома, мама!

– Привет, милый! – Язык лишь слегка заплетается, и это хороший признак, учитывая, который час. «Будь я ее печенью, – думает Брейди, – выпрыгнул бы ночью через открытый храпящий рот и удрал бы куда подальше».

Тем не менее, входя в гостиную, он ощущает, как внутри что-то трепещет от предвкушения, а это он ненавидит. Она сидит на диване в белом шелковом халате, который он подарил ей на Рождество, и он видит еще кусочек белого между распахнувшимися на бедрах полами. Ее нижнее белье. Он отказывается использовать слово «трусики» применительно к матери, оно слишком сексуальное, но слово это все равно копошится в глубинах сознания: змея, прячущаяся в ядовитом сумахе. И он видит маленькие круглые тени ее сосков. Все это не должно его возбуждать: ей под пятьдесят, она начинает расплываться в талии, она, в конце концов, его мать – но…

Но.

– Я принес пиццу, – говорит он, поднимая коробку, и мысленно отвечает за нее: «Я уже поела».

– Я уже поела, – произносит она. Вероятно, так оно и есть. Несколько листочков салата и чуть-чуть йогурта. Так она бережет то, что осталось от ее фигуры.

– Это твоя любимая, – говорит он, думая: «Съешь ее сам, милый».

– Съешь ее сам, дорогой. – Она поднимает стакан и делает маленький глоток, как и положено даме. Пить залпом она начнет позже, когда он ляжет в кровать и она решит, что он уже заснул. – Возьми себе колу и посиди со мной. – Она похлопывает по дивану. Полы халата раскрываются чуть шире. Белый халат, белые трусики.

«Нижнее белье, – напоминает он себе. – Нижнее белье, только так, она моя мать, она мама, а когда речь о моей маме – только нижнее белье».

Она видит, куда он смотрит, и улыбается. Не поправляет халат.

– В этом году они выживают на Фиджи. – Она хмурится. – Я думаю, это Фиджи. Во всяком случае, один из этих островов. Иди сюда, давай посмотрим вместе.

– Нет, пожалуй, я пойду вниз и немного поработаю.

– Какой проект на этот раз, милый?

– Новый вид маршрутизатора. – Она не отличит маршрутизатор от видеорегистратора, поэтому он ничем не рискует.

– Когда-нибудь одно из твоих изобретений сделает нас богатыми, – говорит она. – Я знаю. И тогда – прощай, магазин электроники. Прощай, фургон мороженого. – Смотрит на него широко раскрытыми глазами, лишь чуть затуманенными водкой. Он не знает, сколько она выпивает в обычный день – ему не удается подсчитать бутылки, поскольку пустые она прячет, – но понятно, что пьянеет она все быстрее.

– Спасибо, – отвечает он. Испытывает удовольствие, пусть ему этого и не хочется. Испытывает кое-что еще, чего ему совсем не хочется.

– Поцелуй свою мамочку, красавчик.

Он подходит к дивану, прилагая усилия, чтобы не заглянуть в разрез халата, и стараясь игнорировать ощущения пониже пряжки ремня. Она отворачивается в сторону, а когда он наклоняется, чтобы поцеловать ее в щеку, поворачивает голову обратно и прижимает полураскрытые влажные губы к его рту. Он улавливает запах спиртного и аромат ее духов. Она всегда душится за ушами. Душится и в других местах.

Она кладет ладонь ему на загривок и пальцами ерошит волосы, отчего по спине бегут мурашки. Прикасается кончиком языка к его верхней губе, только на мгновение – было и уже нет, – потом отстраняется и смотрит на него широко раскрытыми глазами старлетки.

– Мой красавчик, – выдыхает она совсем как героиня какого-нибудь пустопорожнего романтического фильма, где мужчины размахивают мечами, а женщины носят платья с низким вырезом, из которого чуть ли не вываливаются их буфера.