Читаем без скачивания Английский дневник - Елена Никова

– Лёш, дай руку! – Андрей порядочно застрял. – Ну, куда ж ты в брюках полез! Брюки сними.

Лёшка стаскивает с себя брюки, осторожно спускается ниже и протягивает отцу палку.

– Тяни! Что ж ты стоишь! – кричит Андрей.

Лёша со всей силы хватается за палку и помогает Андрею выбраться наверх.

Да, ну и приключение!

Когда грязь на руках и ногах обсыхает, Лёша одевается, а Андрей опускает штанины своих брюк. Но светлые брюки полностью измазаны грязью. Как же в таком виде возвращаться домой на автобусе? Да это просто невозможно – и они отправляются пешком.

Все это я узнаю, когда поздно вечером они, наконец, приходят домой. Андрей без сил, грязный и злой. А Лёшка умирает от смеха: я чистый, а папа как бомж…

– Иди сюда. Хочешь попробовать? – Андрей протягивает мне спиннинг. – Только держи крепко двумя руками. Давай, забрасывай!

Я делаю движение руками, и катушка со стрекотом начинает быстро крутиться. Спиннинг закидывается куда-то наискосок. Вроде, ничего не задела. Я начинаю вертеть катушку. Спиннинг тяжелеет каждую секунду. И когда я вытаскиваю его из воды, он прогибается дугой и обнажает одну за другой три рыбы, висящие на его крючках.

– Здорово! – говорю я.

Андрей снимает рыбу с крючков и складывает в мешок.

– Очень неплохо для первого раза, – подбадривает меня Стюарт.

В этот день общими усилиями мы наловили почти два мешка рыбы. Не знаю, как Стюарту и Сюзан, но нам эта рыбалка запомнилась на всю жизнь.

Люди в моей жизни приходят и уходят, как, впрочем, у каждого.

Все разные и все одинаковые. Все со своей историей. Часто она повторяется. Но иногда она совершенно особая. И тогда почему-то хочется об этом написать.

Но как? Ведь я ничего не пишу. А если напишу, то мне кажется, что, прежде всего, меня не поймут дома. И хотя я еще ничего не написала, мне уже нужен слушатель. Мое противное эго уже требует его.

Но кроме моего мужа, слушателей у меня нет. Что же делать? И я объявляю домашний конкурс на лучший рассказ.

Андрей пару секунд смотрит на меня с удивлением. И тут же:

– А что, давай. Это даже интересно. Ты, я и Лёша – все пишем рассказ. Срок два дня. А потом читаем друг другу. А тема?

– Тема? Тема у каждого своя, – я быстро направляю его нужным мне курсом.

Отлично, это то, что мне надо. Но всего два дня. А вдруг я не смогу написать? Может, надо выторговать больше…

Он сказал – два дня, значит, уже знает, о чем напишет. И сразу согласился…

Вся эта чушь заполняет мою голову, как пена от шампуня. При этом я понимаю, что это – игра, но она мой стимул. Я ведь этого хотела. Я заварила эту кашу. Обратного пути уже нет.

Кстати, я еще не знаю, захочет ли Лёша. Но и Лёша соглашается.

Я беру ручку, бумагу, иду к морю, пристраиваюсь на бетонной набережной и пишу…

– Так устала, ох, так устала, – говорила Елизавета, подкладывая подушки под спину, чтобы устроиться поудобнее на мягком диване. Она имела обыкновение по воскресеньям днем заходить ко мне.

Крупный нос, вздернутый кверху, большие, светло-зеленоватые, слегка прищуренные глаза, тонкие, накрашенные помадой губы, растянутые в улыбку, придавали ее лицу сходство с лисьей мордочкой, хитрой и лукавой.

– Ну, как вы?– следовал традиционный вопрос и, не дожидаясь ответа, Елизавета продолжала: – Все хорошо? Все хорошо… – как бы спрашивая и сама отвечая.

Ей было уже за семьдесят, хотя худощавость и короткая стрижка явно молодили ее, но глаза и морщинистое лицо упрямо выдавали возраст.

Елизавета достала пачку сигарет и, открывая, протянула ее моему тринадцатилетнему сыну:

– Ну, будешь?

Он как-то странно хмыкнул, не совсем понимая, то ли она шутит, то ли говорит серьезно, и вышел из комнаты.

Жмурясь и моргая, она прикурила от зажигалки, жадно втягивая дым, и пока я искала что-либо подходящее, что могло бы заменить пепельницу в доме некурящих, стряхивала пепел в свою ладошку.

– Ну, какие новости? – спросила Елизавета, отхлебнув глоток кофе и ставя чашку с блюдцем обратно на стол.

– Да вроде никаких. Уж какие тут новости, в этой глуши, – вздохнула я.

Разговор часто заходил о месте, в котором мы жили. Это был маленький городок на юго-востоке Англии, скучный, как все провинциальные городишки. «Как же я этого сразу не разглядела?» – думала я, живя здесь все эти годы. – «Все дело случая»… А случай был самый прозаический.

Однажды, оказавшись здесь в яркий солнечный день, увидев синий с бирюзой пролив Па-де-Кале, переполненный людьми огромный пляж, вальсирующих на набережной пенсионеров, у меня вдруг резко притупилось восприятие действительности. Возникло чувство умиления и нереальности этого мира после тревожной, наэлектризованной политическими волнениями России, как когда-то у профессора Плейшнера, оказавшегося в мирной Швейцарии в разгар второй мировой войны. Зависть к благополучному спокойствию и реальные возможности привели меня к желанию осесть в этом месте.

Через некоторое время выяснилось, что яркое солнце и синее море бывают примерно три недели в году. Вальсирующие пенсионеры, одинаковые, как близнецы, преимущественно живут в убогих терасхаусах на весьма скромную пенсию. А их количество, помноженное на число ненастных дней в году, плюс отсутствие работы, приводят в результате к повальной меланхолии, хандре и черной депрессии практически у всех жителей этой местности.

Елизавета докурила сигарету и сразу же взялась за другую. Она довольно много курила для своего возраста и если слышала о ком-то, что тот много курит, удовлетворенно говорила: «Курит? Это хорошо…»

Мы продолжали говорить ни о чем. Елизавета прекрасно говорила по-русски, но с мягким акцентом. Скорее, это была иностранная интонация человека, долго прожившего заграницей. Она сумела сохранить родной язык, хотя не говорила на нем на протяжении многих лет, и была рада знакомству с русскими и возможности, как она говорила, «поболтать» на родном языке. Иногда она забывала некоторые слова и даже фразы, заменяя их английскими, хотя, возможно, просто не знала, как это сказать по-русски.

Она родилась в Египте в 1924 году в семье русских беженцев. Ее родители познакомились уже в этой стране, но, может быть, даже находились на одном пароходе, спешно отплывающем от берегов Одессы в 1919 году. Дед по линии отца был управляющим шахт в Макеевке и принадлежал к дворянскому роду. Елизавета очень гордилась своим происхождением и, когда я называла ее дворянкой, удовлетворенно кивала головой.

Стройная, юная, очаровательная в свои восемнадцать лет, она замерла от волнения, когда ее пригласил на танец элегантный офицер Британского военно-морского флота, и закружилась с ним в роковом вальсе, связавшем их более чем на двадцать лет. Так она оказалась в Англии и поселилась в Лондоне.

Однако брак был неудачным. Англичанин вскоре стал выпивать, потом и вовсе запил, а когда он внезапно умер, он скорее освободил