Читаем без скачивания Привести в исполнение - Данил Корецкий

В этом месте никогда не было милицейского поста. Больше того, его и не должно быть. Викентьев тщательно готовил операции, и спецперевозка назначалась в такую ночь, когда не проводилось никаких рейдов, засад, прочесывании. Несколько часов назад подполковник уточнял в дежурной части оперативную обстановку и убедился, что на трассе все спокойно.

Сивцев чуть качнул руль влево и, не сбавляя скорости, объехал милиционера, чуть не задев его будкой фургона.

— Что за дурак! — бормотнул водитель, выравнивая машину. — Еще погонится с сиреной… Или по рации поднимет въездной пост…

— Нету у него сирены, — задумчиво сказал Викентьев.

Второй номер успел рассмотреть сержантские погоны, близко посаженные глаза, злой оскал рта. Наткнувшись взглядом на подполковника милиции, сержант отпрянул.

— И почему ночью без светящегося жезла? — продолжал бурчать Сивцев.

Викентьев промолчал. Ему не понравился неожиданный милицейский пост в неположенном месте и в неурочное время. И машина у них не служебной раскраски — темный, кажется, красный «жигуль», поставленный неприметно в тени. Засада? Преступники в форме? Но они не сделали реальной попытки напасть на фургон. И зачем им «Волга»? Скорей всего милицейские шакалы вышли на ночной промысел: сшибать с припозднившихся водителей трояки и пятерки.

— Так и есть, преследуют! — выругался Сивцев.

Викентьев взглянул в правое зеркальце заднего обзора. Пара огней уверенно нагоняла спецмашину. Подполковник несколько раз нажал маленькую кнопку, вделанную в заднюю стенку кабины, миганием лампочки передавая в бронированный кузов условный сигнал «внимание».

Попова опять мутило: к мучившей его духоте добавился новый раздражитель. Так бывает, когда дождливым днем в дежурный «УАЗ» сажают овчарку и резкий запах псины заставляет морщиться членов оперативной группы. Но исходящий от смертника камерный дух, который густо заполнил весь объем спецавтозака, был гораздо отвратительнее. Попов несколько раз сглотнул. Дело было, конечно, не в запахе — чего только не доводилось нюхать за годы службы, сколько покойников осматривать, утопленников ворочать, «парашютистов» из петли вынимать, а «рельсовые» трупы чего стоят…

Сергеев с кривой усмешкой продолжал рассказывать что-то забавное, явно пытаясь отвлечь товарища от тягостных мыслей. Попов прислушался.

— …А один, пока помиловки дожидался, крысу приручил — кормил ее каждый день, разговаривал… Всю жизнь свою рассказал, жаловался на судьбу, от признаний, что на суде давал, отказывался. Как с адвокатом советовался, мол, что теперь будет, да пересмотрят ли приговор. Он долго сидел, больше года…

Сергеев говорил тихо, чтобы не было слышно в запертой камере, Попову приходилось напрягать слух.

— А тварь эта здоровая, как кошка, сидит, слушает… Вроде и понимает! А знаешь, что самое интересное? Когда мы его забрали, крыса все равно приходила, шныряла по углам, нары обнюхивала, беспокоилась и пищала, прямо выла, вроде как плакала… От этого воя у дежурного наряда аж мурашки по коже… Застрелить хотели, да в особом корпусе сам понимаешь… Яду потом ей насыпали…

Рассказ Сергеева был прерван тревожным миганием матового плафона. Третий номер открыл узкую щель в своем борту автозака, неловко склонив шею, выглянул в темноту. Попов сунул руку в карман, нащупал пистолет и обнаружил, что не поставил его на предохранитель. Осторожно, чтобы не щелкнуть, перевел переключатель в верхнее положение, потом отодвинул полоску стали в правой стенке кузова. Ночное шоссе было пустынным, только черная «Волга» обгоняла спецмашину, но ничего угрожающего в этом факте не усматривалось.

Попов подставил лицо под упругую струю прохладного воздуха, провожая взглядом резвую легковушку.

Из кабины Викентьев внимательно наблюдал, как фары идущей следом машины становились все ярче, потом на миг пропали, и в лобовом стекле появились красные габаритные огоньки, стремительно уходящие к Тиходонску.

— Не они, — выдохнул Сивцев, и начальник спецопергруппы заметил у него на лбу мелкие бисеринки пота. — Что-то быстро отпустили.

Подчиняясь внезапному импульсу, Викентьев запомнил номер вторично обогнавшей их «Волги» и даже записал на одном из ровных маленьких листочков, вставленных в обложку записной книжки для текущей фиксации событий, которые могли не означать ничего, а могли — очень многое. Он вспомнил одну из версий розыскного дела «Трасса», и, хотя не вникал в подробности, ему показалось, что подозрительный милицейский пост может заинтересовать отделение по борьбе с особо тяжкими преступлениями. «Закончится эта кутерьма, передам Сергееву, — подумал он. — Пусть разбирается со свидетелями…»

Странные милиционеры больше заинтересовали бы не Сергеева, а Попова, если бы он увидел лицо сержанта, то наверняка потребовал бы остановить машину. Однако это было невозможно: неплановые остановки при этапировании объекта исполнения категорически запрещались. Поэтому то, что капитан Попов не увидел подозрительных милиционеров, было даже к лучшему.

Лампочка под плафоном промигала отбой. Сергеев с лязгом захлопнул бойницу, Попов неохотно сделал то же самое.

Свежий воздух вновь вернул его в нормальное состояние.

«Эти бы дела лучше делать на улице», — подумал капитан и поймал себя на том, что примирился с предстоящей процедурой. Только кто будет стрелять? Впрочем, такую сволочь он бы, пожалуй, и сам отправил на тот свет, рука бы не дрогнула…

Сейчас он понял, что означали слова Сергеева про везение. Чем отвратительнее и опаснее объект исполнения, тем легче выполнить свои обязанности. Но происходящее по-прежнему казалось сном, и он предчувствовал, в какой момент нереальность и действительность сольются воедино. Хватит ли сил выдержать то, что произойдет в реальности? Вот Сергеев, видно, готов ко всему, лицо совершенно спокойно, и думает он, наверное, о чем-то постороннем…

Но Сергеев думал о том же самом. О том, что с сегодняшним объектом повезло им всем. Это не шестидесятилетний Генкин, у которого подламывались ноги и отнялась речь, — жалким безвольным кулем висел он между третьим и четвертым номерами, еще живой, но уже расставшийся с жизнью. Сколько он там расхитил? Кажется, — вменяли пятьсот тысяч, а в приговоре осталось сто двадцать…

У Белы Ахундовны Таранянц сумма побольше — под миллион… Хотя тоже доказана половина… Королева общепита, Золотая Бела… Без парика, грима, нарядов… Жалкая, бьющаяся в истерике старуха…

Бр-р-р! Сергеева передернуло. Это самые жуткие исполнения. Даже первый номер потом отчаянно матерился: «Да разве можно за деньги расстреливать, туды их перетуды! Этого бы судью сюда, пусть полюбуется!» И глотал жадно едва разбавленный спирт.

Правда, расхитителям редко исполняли высшую меру — почти всегда приходит помиловка. А последние годы такие приговоры в их зоне обслуживания вообще не выносились. Дело прошлое, но ходили слухи, что и Генкин и Золотая Бела были связаны с очень крупными верхами… И что кому-то было выгодно отправить их на луну… Болтовня — она болтовня и есть, но, с другой стороны, больше по хищениям исполненных расстрельных приговоров и не припоминается.

А может, и правильно, чтобы вообще убрать высшую меру… Дело-то противоестественное, кровавое, всех причастных людей корежит и калечит… Вон Титкин — здоровенный был мужик, смелый, а теперь ходит трясется да плачет все время: мол, руки по локоть в крови… И у Фаридова крыша поехала… Да если и нет ничего такого, все равно, разве прежним человек остается? Тот же «первый» — с головой все нормально, а с душой как? Туда не заглянешь, конечно, но наверняка душа вся выжжена да перекорежена. О своей душе Сергеев не думал, но считал, что там все в порядке.

— Эй, начальники, — раздался вдруг из камеры голос Удава. — Зачем в наручниках держите? Что я, дурак — срок на пулю менять? Снимите — руки отваливаются!

«А с такими зверями что делать? — подумал Сергеев. — Их-то никак оставлять нельзя! Таких гадов только уничтожать! Для них какую-нибудь машину специальную придумать, что ли…»

А вслух лениво сказал:

— Сиди, сволочь! Кто мне чуть глотку не перегрыз? То-то! Разбежался я тебе браслеты снимать! Еще палкой пару раз перетяну на прощание!

Как ни странно, такой грубый ответ Удава обрадовал. Всю дорогу он лихорадочно думал: не обвели ли его подлые менты вокруг пальца? За его дела вряд ли миловать станут… Хотя у них сейчас гуманность всякая, послабления. И в газетах сколько раз читал, мол, надо «вышака» совсем отменить. Может, и отменили? И правильно, как в Америке: что хошь делай — посадят пожизненно, и живи! Хоть там такая лафа тоже не везде… Но если разобраться: какое право они имеют у человека жизнь отнимать? Чего бы он ни сделал! Он ведь не правильный, потому и преступник, а они правильные, потому и судьи, и менты. Другой вон шмонает по квартирам всю жизнь, так менты же его хату не бомбят!