Читаем без скачивания Первая оборона Севастополя 1854–1855 гг. «Русская Троя» - Николай Дубровин

Много было совершено в этот день отдельных подвигов, мы приведем некоторые из них:

1. 29-го экипажа боцман Алфимов состоял комендором при бомбическом орудии на 4-м бастионе и неустанно наводил свою пушку на 2-ю амбразуру французской батареи. Неприятельское ядро оторвало ему ногу; Алфимова понесли на носилках. «Стой! – крикнул он. – Эй, Семен, поди-ка сюда». Подбежал матрос, занявший место комендора. «Слушай! – говорил раненый. – Если ты мне к вечеру не подобьешь второго орудия, я приду и поссорюсь с тобой… Ну, теперь пошел, неси на перевязку».

2. Бутырского пехотного полка денщик Федор Аверьянов нес во время бомбардирования полную миску со щами для своего офицера, у которого собралось несколько товарищей. Аверьянову надо было пройти через большую площадь у Корабельной слободы, на которой ложилось такое множество неприятельских снарядов, что еще долго после бомбардирования все это пространство было усеяно ядрами и нелопнувшими бомбами и гранатами. Бомбы и ядра падали со всех сторон, но усердный денщик устремил все внимание на миску и только искоса поглядывал на падавшие снаряды. Дойдя до землянки, в которой сидели офицеры, он тщательно поставил щи на лавку и, перекрестившись, сказал: «Ну, слава богу, не пролил».

3. 5 октября утром капитан 1 ранга Керин крикнул своему денщику: «Михайло, чая!» «Ваше высокоблагородие, – отвечал денщик, – чая не будет, ядро снесло трубу с самовара». «Пошел, – сказал капитан, – и как хочешь, а чтоб был чай!» В это время летела мимо корниловского бастиона неприятельская ракета. Увидев ее, денщик сказал: «Сейчас будет!» – и бросился бежать по направлению ее полета. Через несколько минут исполнительный матрос устанавливал железную гильзу ракеты на пораненный самовар своего капитана.

4. На 3-й бастион упала огромного размера английская бомба и, крутясь, грозно шипела возле собравшейся толпы матросов. «Не сердись, толстуха, – сказал один из них, – никого не испугаешь. У меня теща сердитее тебя, а я и ее не боюсь», – и с этими словами залепил трубку бомбы грязью.

Глава IV

Последствия бомбардирования 5 октября. – Исправление укреплений. – Деятельность Севастопольского гарнизона. – Балаклавское и Инкерманское сражения

Умолк гул выстрелов, рассеялся пороховой дым, и наступила всеобщая тишина.

Некоторые из нижних чинов, истомленные продолжительным боем, бросились в изнеможении на землю тут же, в нескольких шагах от орудий, чтобы перевести дух и отдохнуть хотя несколько минут. Другие, еще не выбившиеся из сил, пошли утолить голод и жажду, потому что с самого утра, с открытием стрельбы, никто не брал в рот ни куска хлеба, ни капли воды. Подкрепив себя пищей, матросы и солдаты с чувством довольства и гордости вспоминали о небывалом в их жизни дне, который казался им страшным, тяжелым сном. Страшен сон, говорит русский человек, да милостив Бог. И действительно, после столь горячего боя, взрывов, шума ядер, гранат, ракет и рева нескольких тысяч пушек поразителен был переход к тихой прохладе, небу, усыпанному блестящими звездами, отражавшимися в зеркальной поверхности моря. Поразителен был переход от всеобщего шума и жара к тихой и довольно прохладной ночи.

Не отдых и спокойствие принесла она защитникам, а, напротив того, призывала их к величайшей деятельности – к исправлению всех повреждений, к замене подбитых орудий и к пополнению израсходованных снарядов. Малочисленному гарнизону приходилось в одну ночь исправить то, что разрушали сотни тысяч снарядов в течение целого дня. Единодушное желание удивить врага и расстроить его расчеты сделали то, что в течение ночи гарнизон уничтожил все следы разрушения, и на следующее утро перед глазами изумленного неприятеля наши батареи явились сильнее прежних.

Получившие значительные повреждения 3-й бастион и Малахов курган (Корнилов бастион) были исправлены и усилены. Всю ночь кипела на них самая деятельная работа: заваленные землей орудия отрывали, строили пороховые погребки, исправляли насыпь, очищали засыпанные рвы, насыпали взорванную часть 3-го бастиона и ставили новые орудия большого калибра.

Для вооружения батарей большими орудиями приходилось снимать их с кораблей, выгружать на пристани, тащить несколько верст до оборонительной линии и затем ставить на укрепление. Только беспримерное усердие и деятельность войск могли совершить в одну ночь столь значительные работы.

Самое раннее утро застало 3-й бастион и Малахов курган совершенно готовыми опять бороться с английскими батареями. Такая же точно деятельность кипела и по всей оборонительной линии: все повреждения были исправлены и все орудия по возможности были заменены другими, более дальнего полета, так что к утру следующего дня мы готовы были по всей линии отвечать неприятелю с большей силой, чем накануне.

С рассветом 6 октября англичане снова открыли жестокий огонь по 3-му и 4-му бастионам и по Малахову кургану. Французы молчали. Сильно пострадавшие накануне, они исправляли еще свои повреждения, строили две новые батареи и траншею против 4-го бастиона. Несмотря на усиленное действие английских батарей в течение целого дня, повреждения в бастионах были незначительны. В следующую ночь повреждения эти были снова исправлены и заложены новые батареи. В 6.30 утра 7 октября с обеих сторон закипел такой же ожесточенный бой, как и 5 октября. В это время на улицах Севастополя проходящих почти не было; одни только носильщики таскали раненых да убитых. Изредка кто-нибудь спешил на бастионы, и то только с экстренным приказанием. Для уменьшения убыли в войсках ротам приказано было располагаться за закрытиями. Кучками сидели солдаты у стен, положив ружья перед собой из предосторожности, чтобы неприятель не заметил войска и составленных в козла ружей. Ядра свистели со всех сторон, но нестрашны были они русскому солдату. Шутки, прибаутки и разные присловья сыпались со всех сторон. Иногда, по большей части ночью, говорились сказки с применением их к окружающей обстановке.

– Вот летит Змей Горыныч, шумит, гремит, точь-в-точь, как эта бомба, – говаривал рассказчик, указывая на пролетавшую над головами бомбу.

В это время некоторые из молодых солдат, заслыша свист снаряда, невольно приклонились. Хладнокровный рассказчик замечал и это.

– Не наклоняйся, – подшучивал он над молодыми. – Всякому ядру станешь кланяться – свихнешь шею; погоди, коли попадет – само сломит.

Несколько взрывов на французских батареях заставили их замолчать, и к вечеру канонада прекратилась по всей линии. В оба эти дня нашими батареями было выпущено 24 000 артиллерийских снарядов.

После двух столь сильных бомбардирований союзные главнокомандующие убедились, что Севастополь нет возможности взять открытой силой, и потому решили приступить к правильной осаде. Французы повели свои подступы против 4-го бастиона, англичане – против 3-го бастиона и Малахова кургана. С этого времени началась та однообразная, тяжелая и утомительная жизнь севастопольского гарнизона, которую он нес в течение одиннадцати с половиной месяцев. Ежедневно тысячи снарядов, наших и неприятельских, бороздили воздух с раннего утра до поздней ночи. С наступлением сумерек противники принимались за работы: севастопольцы исправляли повреждения, возводили новые укрепления, а неприятель с каждым днем хотя и медленно, но все-таки ближе подвигался своими подступами к нашим бастионам.

Чтобы отвратить внимание неприятеля от города, необходимо было действовать наступательно, но незначительность сил заставила князя Меншикова выждать прибытия новых войск. В начале октября стали подходить к Севастополю давно ожидаемые подкрепления. Прежде других явилась в Крым 12-я пехотная дивизия под начальством генерал-лейтенанта Липранди. Двинувшись из Кишинева в полном составе, она быстро достигла Севастополя, совершив этот длинный путь по-суворовски. Как только князь Меншиков узнал, что передовые полки этой дивизии появились у Перекопа, он тотчас же решился атаковать неприятеля с тыла, со стороны деревни Чоргун, по направлению к Балаклаве, где находились все склады английской армии.

С утра 11 октября войска стали спускаться в долину Черной речки и располагались бивуаком у селения Чоргун. Перед ними на возвышениях находились небольшие неприятельские кавалерийские пикеты, а за ними виднелось несколько укреплений, расположенных в одну линию. Приходившие полки составляли ружья в козлы, разбивали коновязи, расседлывали лошадей, и скоро между солдатами завязалось обширное знакомство. Пехотинцы сновали между коновязями, кавалеристы бродили между бивуачными кучками, отыскивая земляков и знакомых. Через четверть, а много через полчаса все было в самых приятельских отношениях, и разговорам не было конца. Прибывавшие на бивуак войска встречались как давно знакомые и родные. К вечеру собралось здесь 16 батальонов пехоты, 22 эскадрона кавалерии, 8 сотен казаков и 52 орудия полевой артиллерии, всего до 16 000 человек.