Читаем без скачивания Тарзан и сокровища Опара - Эдгар Берроуз

Негодование, злоба и ненависть кипели в душе верховной жрицы. Религиозное усердие фанатика, алтарь которого был осквернен, еще усиливалось гневом оскорбленной женщины. Дважды бросала она свое сердце к ногам богоподобного человека, и дважды он оттолкнул его.

Лэ знала, что она прекрасна; она действительно была хороша не только с точки зрения доисторических атлантов, но и на взгляд наших современников. Лэ была идеалом женской красоты. До первого прихода Тарзана в Опар Лэ никогда не видела человеческого самца, кроме уродливых, кривоногих мужчин ее народа. С одним из них она должна будет соединиться раньше или позже для того, чтобы не прерывалась прямая линия верховных жриц. Это неизбежно, если только судьбе не угодно будет привести в Опар других мужчин. До первого появления Тарзана в Опаре Лэ и не подозревала, что существуют такие мужчины. Она знала только своих отвратительных, маленьких жрецов да самцов больших человекоподобных обезьян, которые с незапамятных времен жили в Опаре и его окрестностях, пока жители Опара не стали смотреть на них, как на почти равных себе.

В легендах Опара говорилось о богоподобных мужах далекого прошлого и о черных мужчинах, которые приходили сюда не так давно; но эти всегда были врагами и приходили, чтобы грабить и убивать. Эти легенды поддерживали надежду в народе Опара, что в один прекрасный день неведомый материк подымется из волн Атлантического океана и пришлет свои резные, украшенные золотом галеры с рабами, прикованными у длинных весел, на помощь своим несчастным изгнанникам-потомкам.

Приход Тарзана пробудил в сердце Лэ безумную надежду на то, что исполнение древнего предсказания близко. Этот прекрасный, могучий человек зажег пламя любви в ее сердце, которое без него никогда не знало бы этой всепоглощающей страсти. Такое прекрасное существо, как Лэ, никогда не полюбило бы ни одного из отталкивающих ужасных жрецов Опара. Обычай, долг и религиозное усердие могли бы заставить ее взять себе в мужья одного из них, но о любви не могло быть и речи.

Лэ была холодной, бессердечной женщиной, дочерью тысячи других холодных, бессердечных, прекрасных женщин, которые никогда не знали любви. И когда любовь пришла к ней, она пробудила страсть, дремавшую в тысячах поколений, и Лэ превратилась в один пылающий, трепещущий порыв. И когда этот порыв встретил препятствие, вся великая сила любви, нежности и самопожертвования была переплавлена своим собственным пламенем в чувство великой ненависти и жажды мщения.

Обуреваемая этими страстями, Лэ вела свое шумное воинство, чтобы вернуть священный символ ее высокого назначения и наказать дерзкого злодея, причинившего ей столько мучений. Она мало думала о Верпере. Мысль о том, что нож во время бегства из Опара был в его руках, не возбуждала в ней желания отомстить ему. Конечно, он будет убит, когда будет схвачен, но его смерть не доставит Лэ никакого удовольствия. Но зато с какой радостью будет она смотреть на предсмертные судороги Тарзана! Какие пытки она придумает для него! Она заставит его умирать долгой, мучительной смертью. Он понесет наказание, равное по своей жестокости его преступлению. Он вырвал священный нож из рук Лэ, он осквернил жертвенник и храм – и потому он должен умереть. Но он к тому же еще презрел любовь женщины и потому умрет самой жестокой, самой мучительной смертью.

Лэ и ее жрецы не были знакомы с жизнью джунглей, редкий из них бывал когда-либо за пределами родного города; но их было много, и это уже само по себе было достаточной защитой. Они ушли уже далеко от дома и без особых происшествий продвигались по следам Верпера и Тарзана. Их сопровождали три большие обезьяны, которые должны были выслеживать их жертву, потому что жрецы не умели этого делать. Лэ шла впереди. Она определяла порядок их похода, она выбирала место для стоянки, назначала час для отдыха, и, хотя она была совершенно неопытна в этих вещах, она природным умом настолько превосходила своих жрецов и обезьян, что делала все гораздо лучше, чем сделали бы это они.

Лэ была жестокой и требовательной госпожой. Она с презрением и ненавистью смотрела на этих уродцев, в среду которых ее забросила жестокая судьба, и вымещала на них свой гнев и свое разочарование. Каждый вечер она заставляла их сооружать для себя нечто вроде палатки для защиты от зверей и поддерживать костер около этой палатки от сумерек до зари. Когда она уставала от ходьбы, они должны были носить ее на импровизированных косилках, и ни один из них не оспаривал ее права на власть и командование. Им и в голову не приходило, что могло быть иначе. Для них она была богиня, все они любили ее, и каждый в душе надеялся, что на него падет ее выбор, когда ей придет время выбрать себе товарища, и они раболепствовали перед нею и безропотно сносили ее неудовольствие и высокомерное презрение.

Много дней продолжалось их путешествие. Обезьяны легко находили следы. Они шли несколько впереди священного отряда, чтобы предупредить жрецов в случае опасности. И вот однажды во время полуденной остановки, когда все лежали, отдыхая от утомительной ходьбы, одна из обезьян внезапно поднялась и стала обнюхивать воздух. Несколькими гортанными звуками она приказала всем замолчать и, поднявшись на дерево, побежала в ту сторону, откуда ветер донес до нее запах человека. Жрецы безмолвно окружили Лэ и стали ждать возвращения человекоподобного. Им недолго пришлось ждать. Через несколько минут обезьяна появилась из густых зарослей джунглей, подошла прямо к Лэ и обратилась к ней на языке больших обезьян, который стал разговорным языком вырождающихся жителей Опара.

– Большой Тармангани лежит там и спит, – сказала обезьяна, указывая в ту сторону, откуда она сейчас пришла. – Пойдем туда и убьем его.

– Не смейте убивать его! – холодным тоном приказала Лэ. – Приведите большого Тармангани ко мне живым и невредимым. Месть принадлежит мне. Идите же, но только не шумите! – закончила она, властным движением руки приказывая всем жрецам следовать за обезьяной.

Зловещий отряд осторожно пробирался сквозь джунгли, предводительствуемый большой обезьяной. Она остановила жрецов неподалеку от большого дерева. На массивной низкой ветке лежал Тарзан, вытянувшись во весь рост. Даже во сне одна его рука обхватила толстую ветку, а сильная коричневая нога вытянулась вперед и тоже обвилась вокруг ветки.

Тарзан из племени обезьян спал сладким сном после сытного обеда. Ему снились Нума-лев и Хорта-кабан и другие обитатели джунглей. Он не видел ни кривых, волосатых фигур внизу неподалеку от его дерева, ни трех обезьян, которые вскочили к нему на дерево.

Он проснулся только тогда, когда три обезьяны навалились на него всей своей тяжестью и сбросили его вниз на землю. Он был совершенно оглушен своим падением и не успел еще опомниться, как пятьдесят ужасных волосатых мужчин окружили его. В один момент Тарзан стал центром кусающей, кричащей, дерущейся толпы. Они медленно одолевали его, хотя вряд ли нашелся среди них один, который не испытал бы на себе тяжелых кулаков и острых клыков Тарзана.