Читаем без скачивания Две Цены (СИ) - Йенч Вацлав

Собственное бессилие повергало в отчаяние. Он столько раз забирал чужую жизнь, но не мог спасти и одной, оказавшейся целиком в его руках. Рыцарь стоял на коленях и молил Создателя не забирать её. Часами он исступленно читал молитвы. А потом подавал ей пить едва теплую воду из ковша. В камине догорали последние поленья и разломанная мебель — больше жечь было нечего. Сидя на полу рядом с кроватью, воин гладил девочку по волосам и тихо просил: «Не уходи. Тебе еще рано, не уходи… Не уходи…»

Усталость, раны, бессонные ночи вконец измотали и сломили его. Он уснул. Тяжело и крепко. Когда очнулся — огонь в камине погас. До его слуха донеслись стоны и шепот, легкий, как дыхание свечи: «Пить… Пить…»

Ройгар все подгонял и подгонял коня. Ему никогда не забыть эту последнюю мольбу, обращенную к нему.

Рыцарь вскочил, схватил ковш, зачерпнул воды из ведра и протянул к дрожащей ручонке, которая тянулась из-под одеяла, пытаясь, видимо, разбудить его. Девочка испустила какой-то тяжелый, глухой хрип и маленькие пальчики безжизненно повисли.

Тогда ему был безразличен ветер, что холодными потоками пронизывал все тело. Безразличны скалившиеся волки, которые, поджав хвосты, бродили неподалеку от его одинокой фигуры, сгорбившейся над свежей могилкой с крестом, сделанным из двух тонких веток.

С тяжелым сердцем возвращался рыцарь в Шаргард, по дороге раздобыв себе коня и провизии тривиальным способом: убив одного заспавшегося мародера. Так-то… Война оказалось не только стягами, походным маршем, бодрыми голосами труб и прочим, что вовсю описывали придворные хронисты.

Занимался на редкость солнечный для зимы день. Рыцарь оказался в предместьях северной столицы. Вокруг было пусто. Нигде не было видно мужчин, только женщины редкими силуэтами переходили дорогу от дома к дому. Они подозрительно косились на одинокого воина, который нес своему повелителю дурные вести. Рыцарь спешился, давая отдых коню. Тот еле держался на ногах от долгой дороги. И вдруг, с противоположного конца улицы, раздался детский плач. Звук приближался к близоруко щурившемуся воину, в детстве слишком сильно увлекавшемуся книгами.

Мальчишка остановился, не веря своим глазам. Перед ним стоял мужчина, рыцарь в черных доспехах. В нерешительности парнишка подался вперед, обхватил ногу растерявшегося воина и закричал что-то.

— Что случилось? Кто тебя обидел? — опустился на одно колено Ройгар. Мальчик лишь плакал и поддерживал рукой свои штанишки, надорванные сзади. Воин замер от внезапной догадки. В глазах ребенка читалась обида. Это же служка из церкви, чей крест высился неподалеку!

Рыцарь встал и твердым шагом направился к распахнутым дверям. Его взгляд метал громы и молнии. Вот значит как! Пока они воюют на границе, здесь, где не слышен звон мечей и огонь не обращает дома в пепелища, прикрывшись саном, некий развратник удовлетворяет свою низменную похоть! Ройгару приходилось слышать о таких вещах, но он не верил. Слишком был далек от всего этого, но сомнения нет-нет да посещали его душу.

Входя в церковь он все равно осенил себя крестным знамением, и остолбенел, едва шагнув внутрь, когда увидел у дверей святого отца, спокойно оправляющего рясу и повязывающего на поясе веревку. Служитель церкви шарахнулся от рыцаря, когда тот схватился за меч. Все еще оправляя рясу священник пятился от наступающей на него фигуры. На бледном как мел лице с ввалившимися щеками сверкали безумием черные глаза рыцаря. Румянец исчез с толстых щек святого отца, а маленькие свиные глазки забегали, ища путь к спасению. Отпираться было бесполезно, будто сам дьявол подгадал момент и послал воина по его грешную душу.

— Ну, отче, твори молитву! Ибо смерть твоя пришла! — меч свистнул в воздухе. Развратник отскочил назад, споткнулся и повалился на пол. Отползая на четвереньках к алтарю, священник отчаянно звал на помощь. Видимо, позабыв, что в деревне остались только женщины и дети, чем он и пользовался, а потом замаливал грехи, словно это снимало с него всякую вину. Вот и сейчас молитвенно сложил руки с четками перед алтарем, взывая к разуму убийцы. Но рыцарь был глух к его мольбам, как и сам святой отец к плачу и просьбам маленького мальчика отпустить его.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Ройгар пустил коня в галоп. Точно так, как тогда, в деревне, ему пришлось вонзить шпоры в бока измотанного животного и гнать что есть духу прочь. И не от погони, которую еще не скоро снарядил нагрянувший разъезд, а от той правды, которая открылась ему, и, словно хлыстом, гнала прочь от всего, во что он раньше верил и во имя чего шел на смерть.

За перелеском показались руины Старой Башни.

* * *

Граница осталась позади. Обоз двигался дальше, и Тард довольно потирал руки. Теперь оставалось добраться до Шаргарда, а оттуда прямиком в дело. По морям до Северного Океана, а там топтать сапогами Пепельные Пустоши до самых гор Драконьего Проклятья.

Гном иной раз думал, что кто-нибудь из бродячих менестрелей смог бы написать про них сносную балладу. Одни зловещие названия мест, по которым приходилось путешествовать в поисках драконов, чего только стоили. Но, к сожалению, быть воспетыми в балладах теперешним убийцам драконов не светило. Во-первых, потому что их ремесло было почти государственной тайной, а, во-вторых, барды еще не оправились от потрясений прошлой эпохи и никак не могли привыкнуть к тому, что, вместо благородных рыцарей, города и тракты наводнили наемники всех мастей, которые чихать хотели на высокие идеалы. Золото в нынешний век решало многое, если не всё, ну и, разумеется, то было время, когда все, кому надо и не надо, сводили личные счеты. Отчего растерянность поэтов и музыкантов можно было понять и даже признать очевидной.

Лану, который со своей спутницей ещё крепко стоял в рядах тех неугомонных романтиков, которые несли свою музыку и песни в самые отдаленные уголки мира, приходилось несладко. Особенно там, где из всех мелодий помнили лишь громыхание колес осадных орудий да бряцание ржавых лат. Но в этот раз им посчастливилось. Публика в южном королевстве оказалась щедрой, и новый сюжет, родившейся из истории, рассказанной ему Карнажем, складывался в строки на листке бумаги под скрип гусиного пера Лана. Любимая сидела рядом и наблюдала за творением, что-то тихо наигрывая на струнах лютни.

За окнами постоялого двора ярко светило солнце, по голубому небу неторопливо плыли облака. С холма по ту сторону тракта слышался перестук молотков и громыхание балок — там поднимали из развалин некогда считавшуюся неприступной крепость.

Скоро городок в приграничье снова оживет и разрастется, а пока в него медленно и с опаской возвращались жители. С улицы доносился заливистый лай собак, кудахтанье кур и ржание лошадей. Дворовая живность возвещала о скором возрождении приграничных территорий. Глядишь, через десяток лет снова ввысь устремятся башни замка, улицы наполнятся людьми, раскинутся шатры рынков. Стоило лишь пережить зиму, которая едва ли выдастся здесь голодной. Сама земля будто бы поддерживала мирные устремления людей и награждала крестьян урожаем, пусть и не столь богатым, какой бывало здесь в лучшие годы, но юг Фелара всегда славился неиссякаемой силой почв.

Карнаж и Гюрза сидели под навесом недостроенного постоялого двора и дремали, пользуясь небольшим перерывом, который предоставил им Тард. Ведь обоз уменьшился на треть. Не все были способны выдержать темп, с которым двигались убийцы драконов. Многие оставались, чтобы переждать, так как ходили слухи, будто бы противостояние двух рыцарских орденов скоро закончится, так как силы у обеих сторон были на исходе, да и зима неумолимо приближалась. «Ловцу удачи» даже не верилось, что где-то поблизости кипит ожесточенное противостояние, глядя на эту пасторальную картину. Полукровка сидел на перилах лестницы открытой веранды постоялого двора, и разглядывал чернеющие на шарфе из красной ткани узоры. Они были словно бы высечены в глубине материала и ощущались теплом, когда он проводил по ним пальцами.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})