Читаем без скачивания Вечные следы - Сергей Марков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И где было Пояркову знать, что он едва не замкнул цепь первых европейских исследований на Тихом океане. Ведь он плыл по Амуру к океану навстречу голландским кораблям из Батавии, которые были посланы к Японии в тот год, когда Поярков пустился из Якутска в Пегую орду. Совсем незадолго до выхода поярковцев в устье Амура вымпелы голландских судов развевались у берегов Сахалина и посланцы Ван-Димена разглядывали темные морские просторы.
…Было ли известно о Пояркове иноземным ученым? Этого никто никогда не выяснял. А вот у японского историка Окамото Рюуносукэ я прочел поразившую меня фразу: «Русский подданный Юуфуру (?) путешествовал по Камчатке и впервые узнал о существовании этой земли, то есть Курильских островов…» Пусть Рюуносукэ спутал Курильские острова с Шантарскими, которые действительно видел Поярков (об этом мы скажем ниже), но кто этот загадочный Юуфуру?
Мне кажется, что о Пояркове могли прослышать сахалинские гиляки, они и занесли к японцам весть о таинственном русском. Имя же «Юуфуру» очень похоже на исковерканное «Юрий», уж не посылал ли Поярков верного Юшку Петрова сведать Сахалин, Шантары или Курилы? Японская запись хронологически совпадает по времени с амурским походом Пояркова.
Всю весну строил письменный голова лодки в устье Амура. На утлой посудине он пустился в открытое Ламское море и тогда-то увидел Шантарские острова. Кормчие правили все время к северу. Три месяца плыли удальцы по Охотскому морю, любуясь блеском запоздалых льдин. Лодки вошли в устье Ульи-реки, где в заброшенном зимовье Поярков нашел казаков Москвитина, обживших новый край. Прав был Москвитин, прав был и тот «язык» из тунгусов, который когда-то говорил о «хлебной реке Шилке»; москвитинцы видели теперь первых русских людей, приплывших с Амура бурным Ламским морем.
ЧЕРЕЗ ТРИ ГОДА…На Амур пошли думу думати,У Амур-реки крута гора,Крута гора, высокая.На той горе распрощалися,Друг другу поклонилися…
Может быть, эта песня появилась на свет вместе с возвращением поярковской вольницы в Якутск?
12 нюня 1646 года письменный голова вступил вновь на родную землю. Он рассказывал про свой обратный путь, как волокся нартами с Ульи на Маю, плыл по ней к Алдану и Лене…
Новостей в Якутске за три года было много. С тех пор как ушел Поярков, якутские землепроходцы преуспели во многом. Мишка Стадухин не только сыскал новых «неясачных людей», но и принес в Якутск весть об открытии Колымы и первый сообщил о неведомом народе, именуя его «чюхчи». Курбат Иванов пришел в Якутск с Байкала и написал «чертеж Байкала-озера и рекам, что в него падают, и землицам разным, и расспросные речи про Мугал и про Китайское государство, и про иные землицы и на Байкале, где мочно быть острогу…» Мезенский человек Исайка Игнатьев впервые пустился в плавание по Ледяному морю на восток от Колымского устья и упромыслил моржовую кость.
Несколько землепроходцев уверяли якутского воеводу, что видели большой остров в океане против устья Колымы.
Нетерпеливый Поярков жадно расспрашивал о своих друзьях. Покровителя Пояркова, воеводы Петра Головина, уже не было в Якутске. Еще в 1644 году, в сентябре, был издан указ о новых якутских воеводах — Василии Пушкине и Кирилле Супоневе.
А походы служилых людей продолжались. Мишка Стадухин пошел из устья Колымы искать загадочную «реку Погычу…». Ловцы соболей на Олекме сыскали короткий путь к Амуру — рекой Тугирь. Семейка Дежнев совершил дерзновенный подвиг, проникнув на дощатом коче в воды, разделяющие Старый и Новый Свет.
После смерти Василия Пушкина на его место был назначен новый воевода — Дмитрий Францбеков. Еще в дороге он встретился с кряжистым солеваром Ярофеем Хабаровым, который решил вернуться на родину — в златоглавый Устюг Великий. Но, вдохновившись рассказами Пояркова, передумал. Мечта о тучных колосьях в Пегой орде не давала Ярофею покоя. И он бил челом Францбекову, чтобы наместник позволил «ему, Ярофею, идти на реку Амур на своем коште, с охочими людьми, и государевым счастьем тамошние народы покорять и ясаки с них брать…».
И идут, идут русские люди на Север и Восток… В 1649 году Семейка Шелковников находит себе могилу в зимовье на берегу Охотского моря, Дежнев странствует по Анадырю. Проходит год, и Тимошка Булдаков, не ставя ни во что свою жизнь, пробиваясь сквозь плавучие льды, огибает Святой Нос, или мыс Северный.
Мы не знаем, где был в тот и последующие годы письменный голова Василий Поярков. Ушел ли он в Тобольск или Москву, но по его следу двинулся в Пегую орду такой же неистовый открыватель Ярофей Хабаров. Он проходил по улицам покинутых даурских городов, искал владения князя Лавкая, видел сады и башни Пегой орды. Устюжинский грамотей и пахарь в первых своих донесениях подтверждал все то, что до него говорил Поярков о Даурской земле: «…луги великие и пашни есть, и лесы по той великой реке Амур темные, большие, соболя и всякого зверя много».
Знал ли обо всем Поярков? Судьба его сложилась причудливо. Чернильница письменного головы, меч воина, холщовое знамя открывателя побывали в его нетерпеливых жилистых руках. Но для потомков его главная заслуга в том, что он указал русскому народу путь к Восточному океану по великой реке, открытой вольницей из Тобольска и Якутска.
ПОХОДЫ СЕМЕНА ДЕЖНЕВА
До появления в Якутском остроге Семен Дежнев находился на службе в Тобольске и Енисейском остроге. Что он там делал — в точности неизвестно. Перейдя в Якутский острог, казак служил до 1640 года в крепостном гарнизоне и в дальних походах не бывал.
В зиму 1640/41 года Дежневу поручили сбор ясака (пушной подати) на реке Яне. Река эта лежала «за Камнем», как тогда назывался Верхоянский хребет. Горные громады «Камня» поднимались вверх версты на полторы. Дежнев дважды переваливал через хребет и вернулся со своими двумя спутниками-казаками, доставив в Якутский острог 340 соболей, собранных на Яне.
После возвращения с Яны Дежнев был назначен для службы на реку Оймякон, которая была открыта, вероятнее всего, в 1640 году отрядом Елисея Рожи, Третьяка Хомяка и Григория Летиева, Дежнев был одним из первых русских людей, побывавших на Оймяконе. Его товарищи, а возможно, и он сам, ходили оттуда на реку Охоту и были лишь в трех днях пути от Охотского моря. Путь к Охотскому, или Ламскому, морю от Оймякона был прегражден хребтом Джугджур, и, хотя до «Ламы» напрямик было рукой подать, идти туда было трудно. Поэтому для поиска новых земель и рек русские решили плыть с Оймякона по Индигирке.
Рушились на землю вековые сосны Оймяконского плоскогорья. Из крепкого леса казаки строили большое, поднимавшее до 2000 пудов груза и до 50–60 человек судно — коч, специально приспособленное для плавания во льдах и обладавшее килевым устройством. Паруса тогда обычно делали из оленьих шкур, снасти — из ремней, а якоря были деревянные, и к ним для тяжести привязывали камни. На таком корабле оймяконские зимовщики прошли Оймякон-реку до устья, пока их не вынесло в русло Индигирки, сжатое скалистыми берегами.
«…А по Индигирке выплыли в море», — так скупо писал Семен Дежнев о своем замечательном плавании. Дежнев становился мореходом. К востоку от Индигирки, в двух неделях плавания под парусом, лежало устье реки Алазеи. Старый приятель Дежнева Дмитрий Михайлов Зырян, он же Дмитрий Ерило, лишь незадолго до этого построил на Алазее острог. Друзья встретились там и вскоре порешили сообща идти морем к устью незадолго перед тем открытой Колымы. Михайло Стадухин, бывший тогда начальником Дежнева, дал на это согласие.
В свое время Стадухин, Ерило и Дежнев были в числе тех двенадцати человек, которые открыли Колыму. В устье реки было построено русское зимовье, куда стекались вести об окружающих землях. Русские узнали, в частности, о существовании реки Чендона (Гижиги), впадающей, подобно реке Охоте, в Ламское море. Казаки и промышленные люди старались пройти в новые края, где «зверь не прорыскивал и птица не пролетывала».
В 1646 году, спустя три года после открытия Колымы, Евсей Игнатьев Мезенец с восемью своими товарищами вышел из устья этой реки на восток и «бежал» на коче «подле Каменю» два дня. В итоге он достиг Чуанской губы, проплыв верст 400 по «большому морю». Большое впечатление на Мезенца произвело обилие дорогой моржовой кости во вновь открытых местах.
Семен Дежнев решил тоже пойти «морем вперед» на восток от Колымы и подал челобитную, в которой ручался, что на новой реке Анадырь соберет семь сороков соболей. Тогда Дежнева причислили к отряду Федота Алексеева Попова Холмогорца, под начальством которого были четыре коча. Летом 1647 года корабли вышли в плавание, но крепкие льды закрыли им путь. Федот Попов и Дежнев возвратились на Колыму и стали дожидаться более благоприятного для похода времени.