Читаем без скачивания Зенитчик: Зенитчик. Гвардии зенитчик. Возвращенец - Вадим Васильевич Полищук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ладно, что-то я отвлекся.
– По самолету над первым!
– Темп десять!
– Огонь!
Это тренируются расчеты ПУАЗО и дальномера, только в воздухе ни одного самолета нет, ни нашего, ни немецкого. А я плавно вращаю маховик привода и совмещаю стрелки. Сначала грубой наводки, потом точной. Тяжело в учении.
Хрясь, ш-ш-ших, хрясь, ш-ш-ших. Опять копаем. Лопата с трудом втыкается в суглинок. Не могли почву помягче выбрать. Хрясь, ш-ш-ших. На этот раз по полной программе – пять с половиной метров в диаметре и метр в глубину, огневая позиция орудия СЗА. Копают все, расчеты орудий, расчеты ПУАЗО и дальномера. Прибористам проще, объем земляных работ на человека у них в разы меньше. В расчете ПУАЗО одиннадцать морд, вместе с сержантом, а окопчик у них всего четыре на три, правда, в глубину полтора метра. Когда прибористы заканчивают, Костромитин восстанавливает справедливость и отправляет их на помощь орудийным расчетам. Копают все. Чмыря пытался отлынивать, осуществляя общее техническое руководство, но комбат загнал его ко всем в яму. Но и в яме толку от него немного, быстро выдыхается и норовит устроить перекур.
На новом месте мы обустраиваемся всерьез и надолго. Батарею вывели на южную окраину города, огневая позиция находится в двух километрах от железнодорожного узла, который мы должны прикрывать. Заодно прикрываем и железнодорожный мост через речку Свень. Немцы днем пока не летают, только ночью, да и то не каждую. Рядом с нами разворачивается прожекторная установка из Витебского батальона. А вчера в полк прибыли остатки отдельного артиллерийского дивизиона из армии, оборонявшей Могилев, этот город наши оставили три дня назад. Хрясь, ш-ш-ших, хрясь, ш-ш-ших.
Вся тяга батареи это СТЗ Петровича. Он по одной таскает на позиции пушки, привозит приборы управления огнем и снаряды. Едва успели отгоризонтировать орудие на позиции, как к нам подъезжает трактор со снарядами.
– Принимай боезапас.
– Петрович, лучше бы ты пожрать привез, – приветствую я приятеля.
Между тем тракторист подходит к пушке и решительно начинает восстанавливать свои художества. Чмыря попытался что-то вякнуть, но Петрович пообещал ему вылить краску на бестолковую голову, если еще раз что-нибудь вякнет под руку. Поясняю расчету значение звездочек на стволе. Расчет одобрительно гудит, и мы начинаем разгружать снаряды.
– Заградительным!
– Заградительным! – дублирует команду Чмыря.
– Азимут пятнадцать десять!
– Азимут пятнадцать десять! – вопит наш командир.
Я кручу маховик горизонтальной наводки.
– Взрыватель девяносто четыре!
Чмыря старательно повторяет команду, но я бросаю установщику:
– На два меньше.
Номер нашего орудия – четыре, наш снаряд должен взорваться в самой нижней точке зоны заградительного огня, поэтому и взрыватель устанавливается на два меньше скомандованного комбатом.
– Угол возвышения семь десять!
– Угол возвышения семь десять! – опять включается наш ретранслятор.
На этот раз свой маховик вращает Паша.
– Шесть семьдесят, – напоминаю я ему.
– Помню, – откликается четвертый номер.
– Шкала три!
– Шкала три!
Уж лучше бы промолчал, я поворачиваю маховик на два оборота вправо. Лязгает затвор.
– Готово! – четырехкратным эхом проносится по батарее.
– Огонь! – командует Костромитин.
– Огонь! – дублируют команду сержанты.
Г-г-г-гах! Глушит расчеты батарейный залп.
– Откат нормальный, – докладывает третий номер.
Лязг затвора.
– Готово!
Я без Чмыриного напоминания поворачиваю маховик на один оборот влево.
– Огонь!
Так и есть, опять забыл указать поправку, придурок. Вот так и стреляем. Батарея дает пять залпов и переносит огонь в следующую зону. Палим даже не в белый свет, а в черную ночь. Где-то над нами гудят немецкие бомбардировщики, но мы, оглохшие от выстрелов, их не слышим. И не видим. Шарящие по небу лучи прожекторов иногда захватывают крестик немецкого самолета, но пока специально выделенная батарея переносит огонь на подсвеченную цель, она успевает выскользнуть из луча в спасительную тьму. На моей памяти всего пару раз удавалось обстрелять попавшийся прожектористам самолет, но оба раза безрезультатно. Начальство утверждает, что мы кого-то все-таки сбили, но я в это не верю. Это они нам говорят для поддержания боевого духа.
Каждую ночь батарея дает тридцать-пятьдесят залпов, но немецкие бомбардировщики все равно прорываются к станции и подвешивают над ней «люстры». По этим «люстрам» яростно лупит МЗА. В отличие от нас, они попадают чаще и успевают погасить, по крайней мере, часть подсветки. Потом из темноты на станцию сыплются бомбы. К счастью, самой станции достается немного, гораздо больше приходится на жилые кварталы вокруг. Станция забита войсками, эшелоны прибывают и днем и ночью, поэтому даже несколько бомб, упавших на ее территорию, приводят к серьезным жертвам. А мы палим, палим, почти каждую ночь палим, но все без толку.
В верхах произошли перемены. Теперь мы запасной зенитный артиллерийский полк Брянского фронта. Нашу батарею, которую изначально планировали включить в один из отдельных дивизионов армейского подчинения, оставляют в системе ПВО железнодорожного узла Брянска. Мы понемногу обживаемся на новом месте. Вырыли в твердом суглинке землянки, соорудили в них нары. Воду берем из колонки городского водопровода, три раза в день из полка приезжает полевая кухня, да трактор Петровича привозит снаряды, пополняя израсходованный за ночь боекомплект. Раз в неделю – баня. Словом, служить можно, если бы не ночной образ жизни. Казалось бы, жизнь пошла по накатанной колее, но тут я вляпался в дерьмо, в прямом и переносном смысле.
Для нужд красноармейцев в полусотне метров от огневой позиции был построен освежитель типа «сортир». Пользовались им все, а раз это сооружение было общим, то за него никто конкретно не отвечал, ну и загадили, естественно. Когда старшина Пилипец, продолжавший обитать в расположении полка, где у него была батарейная каптерка, прибыл в расположение батареи и решил «освежиться», то возмущению его от состояния места общего пользования не было предела. Первым, кто подвернулся под его горячую руку, оказался наш Чмыря. Уяснив причину начальственного гнева, он тут же мобилизовал на ее устранение самого образованного номера расчета, то есть меня.
Задача оказалась не самой простой. Продукты жизнедеятельности командирских и красноармейских организмов успели засохнуть до каменной твердости. Я попробовал пустить в ход лопату, но в тесной будке орудовать ей практически невозможно. Тогда на помощь пришло инженерное мышление. Я сбил с топорища наш орудийный топор, привязал его к короткой палке и начал орудовать им, приговаривая:
– Зенитчики хреновы, по самолетам палят, а в
