Читаем без скачивания ...А до смерти целая жизнь - Андрей Черкасов

ПИСЬМО ДЕСЯТОЕ

Пусть все будет хорошо. А вдуматься, сын, — все до того глубоко, до того мудро. Чем выше любовь и чище, тем неотступней тревоги, которые приносит она сердцу. Мужественное, оно само знает, как переплавить эти тревоги в силу, в твердость и нежность, без которых нельзя солдату. Особенно, если счастье любимой стало для него надеждой и смыслом собственного.

«15 февраля.

Татьянка, родная! Я рад, что у нас с тобой во всем одинаковые чувства и мнения. Конечно, в настоящую любовь мы с тобой верим. Иначе ведь нельзя. А на вопрос «твоя цель в жизни» я тебе отвечу. Но тогда и ты ответь, хорошо?

Знаешь, может быть, это странно покажется, но ясной цели у меня нет. То есть она есть, но наполовину подсознательная, так что и выразить трудно. Основное, к чему я стремлюсь, — это то, чтобы делать счастье. И через это самому быть счастливым. Главное для меня в жизни — это чтобы была счастлива ты, единственная на всю жизнь! А если будешь счастлива ты, буду счастлив и я, и наше общее счастье даст нам силу делиться им с людьми. Может быть, ты расценишь это стремление как слишком субъективное и эгоистичное? Нет, не думаю. Что может быть лучше, чем счастье любимого человека? Ничего. Я в этом уверен крепко.

Пиши, я так жду твои письма! Сейчас еще одно занятие себе нашел: перед обедом, когда почтальон готовится относить письма, я проникаю к нему в каптерку и помогаю ставить на конверты штампы-треугольники. Организуем с ним такие соревнования: кто быстрей — он поставит штемпеля или я ему подам конверты. Он, как автомат, машет рукой, опуская ее поочередно на штемпельную подушку и на конверт, а я стараюсь еще быстрей подсунуть письмо. Когда все письма проштампуем, подсчитываем, на каком конверте больше штампов, чем один, а на каком вообще нет. Где стоит два штампа вместо одного, там мне минус, т. к. я зазевался и карающая рука почтальона опустилась на конверт два раза. Где ни одного — там уж минус ему, никуда не денешься.

Скажи, дураки мы, дурни, «с жиру бесимся». Как у нас говорят: «Чем бы солдат ни тешился, лишь бы домой не просился». Вот мы и тешимся. Кстати, почтальона зовут Саня, тезка, стало быть. Это человек, с которым мы держимся во многом одинаковых мнений. Он, как и я, имеет склонность к живописи и вообще к изобразительному искусству. Следующее письмо пошлю тебе в конверте, на котором будет «литография» Сашки, талантливо, хотя и нехитро сделанная. Достанем с ним резины, займемся приготовлением эстампов, точнее, «эстамповидных» конвертов. Опять же все сводится к тому же: «Чем бы солдат ни тешился…»

«16 февраля.

Ну и денек сегодня выдался! С утра как белка в колесе. А все сдуру, сдуру…

Стукнула в голову идея, проявил, так сказать, разумную инициативу. Утром встал, помыкался из угла в угол и до тех пор не перестал скучать, пока не осенило: решил поработать сам и ребяткам дать толчок к действию. Приехал в лабораторию и с порога заявил: «Застава, в ружье!» Они меня поняли.

Через пять минут я уже балансировал, стараясь не хлопнуться оземь, на высоком и довольно шатком помосте. Рукава засучепы, на голове газетная пилотка, в руках малярная кисть, «глаза мечут громы и молнии». А на полу уже красуется огромная лужа — пролитое ведро извести. Начало потрясающее.

Но это только цветочки. Не успел побелить и метра потолка, а был уже весь забрызган известью. Понял, что карьеру в малярной бригаде мне не пробить, загнал вместо себя на верхотуру другого, а сам сел в углу и закурил с горя. Не прошло и получаса, как злосчастный первый квадратный метр потолка был общими усилиями побелен. Оставалось еще 59 квадратных метров потолка, не считая 80 квадратных метров стен.

Но судьба издевалась над нами. Когда передвигали помост, ведро с известью грохнулось на голову моему тезке. Второе за день ведро с драгоценной известью! Сашка был беленький с ног до головы, как ангелочек, даже язык у него побелел. А что касается потолка, то он не побелел. Он был исполосован, как зебра.

Сашке объявил устный выговор без занесения в учетную карточку «за использование стройматериалов не по назначению», вместе с Юркой (тоже наш лаборант) отмыли его от извести и положили сушиться на подоконник. Я, опять поминая бога и всю его родню неласковыми словами, полез к заветной мечте — к потолку — и со злости побелил половину. Сходили пообедали, потом зашли взглянуть на наши труды; открыли комнату, и все трое одновременно сели на пол и закурили.

Потолок выглядел гениально: мы видели прекрасную картину тропического леса, чудесное сплетение линий и форм.

Потолка не было.

Мы все начали сначала…

А теперь я сижу и думаю о двух вещах: 1. Где достать извести? 2. Молю бога, чтобы мой начальник не появился дня два-три в лаборатории, иначе или у него будет инфаркт или у меня.

Извини, Татьянка, что пишу тебе эту чушь. Не суди строго. Хоть положение и не очень веселое, но я юморист, и сегодня я в ударе от событий дня. И просто захотел с тобой поделиться этой «юмористической трагедией». Главное — смотреть на вещи просто и не терять чувство юмора. Верно?»

Смотреть просто и не терять чувство юмора… С детства, с первых школьных лет начали мы замечать эту твою особенность. И недаром в одном из писем твоих домой ты писал, что «неопубликованная лирика Миши Виничио» привела тебя в дикий восторг. Это о тех летучих стихотворных экспромтах, сочиненных будто бы твоим любимцем котом. Я послал тебе несколько «его творений». А рубрику «из неопубликованной лирики» придумал для пущего смеху: смеяться ты любишь и умеешь.

Тебе особенно поправились два экспромта:

Я — юморист.Смешу я всех до смерти,Хоть тошно на душе бываетей-же-ей!Но пусть у самогодерутся в пузе черти —Я — юморист!И ник-ка-к-ких чертей!Философ я…На жизнь гляжу сквозь когти.Я понял всю ееИ смысл ее постиг.О нет — разуверять меня не могте— Философ я!..Господь меня прости.

И до того полюбилась тебе эта «философия под кота», что закончил письмо просьбой:

«Папа, сагитируй этого кота-мыслителя, если у него будет желание, а у тебя — свободное время, пусть он тебе продиктует «на машинку» еще что-нибудь лирическое».

Но продолжим твое письмо к Татьянке.

«…Ты пишешь, что тебе не хватает иногда моей бесшабашности? Да, я умею, хоть и не всегда, улыбаться, когда мне грустно. Но не всегда это легко дается. Помнишь слова Есенина:

В грозы, в бури,В житейскую стынь,В дни тяжелых утратИ когда тебе грустно,Казаться улыбчивымИ простым —Самое высшее в мире искусство.

Я этим искусством не обладаю, вернее, обладаю не в такой степени, в какой хотелось бы. Ведь чем бесшабашнее на вид человек, тем легче с ним окружающим, правда? А помнишь, как ты одергивала меня, когда я уезжал: «Не смеши, Сашка!» Да если б я не смешил, нам в тысячу раз тяжелее были бы эти последние минуты. Думаешь, мне легко было, когда я отговаривался на все шутками?..»

Отговаривался на все шутками… Сколько ты умеешь прятать за нею, за шуткой! Сам вроде бы умею шутить, а тебе завидую. До того светло, до того ясно в письмах твоих, до того залиты они любовью и верой… И сверкают, будто луг, ополоснутый грибным дождичком, опоясанный радугой, забрызганный отчаянным солнцем.

Как непроницаем, оказывается, и до чего глубок человек — даже в письме любимой непроницаем, где самая святая, на пределе искренности правда. Значит, есть на душе такое, чего и любимой не скажешь. Ты солдат, а солдату доверено так много: покой Родины, в безбрежности которой величайшее — покой матерей и невест, чей каждый день, каждый миг жизни натуго перетянут негасимой тревогой и неизлечимой надеждой.

«17 февраля.

Сегодня состоялось первое занятие наших самодеятельных курсов по подготовке к поступлению в вузы. Два часа физики. Сидел, не пропуская ни одного слова, и вспоминал, как слушал эти же вещи давным-давно, на первом курсе нашего техникума. Ведет занятия представительный молодой человек в очках, окончивший физмат — факультет пединститута (я тебе уже писал о нем как-то). Его «подпольная кличка» — Миша. Ведет занятия очень интересно — заслушаешься. И знаешь, о чем я еще подумал? О том, что когда-то мы с тобой будем сидеть рядом на лекциях в Пермском политехническим Это будет. Обязательно будет. Пусть даже не там, не в Пермском, но будет. Верь в это.

Извини, что письмо будет коротким: до понедельника должен выполнить «спецзаказ» — написать одному вояке (он учится к вечерней школе) сочинение по пьесе Горького «На дне». Работа предстоит адова… «Проблема истинного и ложного гуманизма». Сейчас буду читать, выписывать, суммировать, анализировать — в общем, писать сочинение по тем законам, которым учил меня Леонид Иванович. Халтурить не могу, не хочу и не буду, а чтобы толково написать, поработать придется… А Витька (тот, кому пишу) ответит за мои муки на том свете. Дурацкий у меня характер, слишком мягкий… Не смог отказать парню. Да и мне тренировки и экскурсы в область эстетики пригодятся. Для общего развития полезно.