Читаем без скачивания Реализация (СИ) - Дашко Дмитрий Николаевич

- Скоро, Степановна, скоро! Выведу главных гнид в городе и сразу за тобой, — пообещал я.

- Так одних выведешь, другие сами заведутся, — философски заметила Степановна.

- Заведутся, но прежней силы уже не получат.

- Голодный небось?

- Есть такое дело, — признался я.

- Эх, жаль, раньше мне не сообщил, я бы пирогов тебе напекла. Чтобы и тут поесть, и с собой взять, — захлопотала добрая женщина. — Ты когда назад вертаишьси?

- Сегодня, — вздохнул я.

- Что, не могут без тебя в Рудановске энтом?

- Я всё-таки начальник.

- Одно слово, что начальник. Небось за всех сразу работу делаешь. Так и надорваться недолго.

- Не надорвусь, Степановна. Главное, всё правильно организовать. Тогда будет полегче.

- Организует он! Что, я твоего начальства не знаю, что ли? Стоит тебе только в Рудановске дела наладить, так тебя сразу в другую дыру отправят порядок наводить. Ох, не рвался бы ты так, Жора! Твоя работа все жилы из тебя вытянет. Невесту бы себе нашёл, что ли? Она бы поучила тебя уму-разуму… Негоже бобылём столько ходить. А я б, глядишь, детишек твоих потом понянчила бы. Всё радость на старости-то лет!

Степановна снова завела свою «шарманку». Толстые и тонкие намёки насчёт моей личной жизни я слышал от неё не раз. Она даже пыталась познакомить меня с несколькими девушками, но я сослался на страшную занятость и пообещал решить вопрос самостоятельно.

- Успеешь ещё в няньках походить, — улыбнулся я.

Женщина вздохнула.

- Ить время-то летит, я с годами моложе не становлюсь. Совсем старухой скоро стану.

Я хотел сказать что-то хорошее, подбодрить Степановну, но та командным тоном произнесла:

- Не надо ничего говорить, Жора. Сама знаю. Давай руки мой и за стол.

Мы вместе перекусили, потом я стал собираться.

- Пора, Степановна. На поезд нужно успеть.

Мы обнялись, и я вышел из такого тёплого и гостеприимного дома на холодную улицу.

Дойдя пешком до вокзала, купил билет и, чтобы не было совсем скучно, взял у симпатичной киоскёрши несколько свежих газет.

Читал медленно, вглядываясь в каждую строчку.

Вспомнилась фраза из булгаковского «Собачьего сердца» — «не читайте перед обедом советских газет». Лично у меня претензий к прессе не возникло. Содержание статей, заметок, очерков и фельетонов оказалось вполне злободневным. Если сейчас и существовала какая-то цензура, то действовала она на изумление тонко. Даже у меня, человека, пережившего газетную и журнальную вакханалию времён перестройки (пусть маленькая буква в начале слова отразит моё мнение к ней), а потом сверхлиберальные девяностые, возникло ощущение практически полной свободы у журналистов двадцатых годов прошлого века.

Объявили посадку на мой поезд, я сложил газеты и отправился на перрон.

Вагон оказался забитый битком. Люди разве что на головах не сидели.

Кое-как примостившись между полной дамой с усиками над верхней губой и не менее дородным мужичком, я, незаметно для себя, задремал под стук колёс.

День выдался напряжённым, неудивительно, что стоило немного расслабиться, как усталость тут же взяла своё.

Проснулся я от страшного рёва паровоза, звук был такой мощный, что уши заложило. Состав резко дёрнулся, с верхних полок попадали люди. Со всех сторон послышались недовольные возгласы и крики.

- Боже мой, что происходит?! — взвизгнула дама.

Сосед неистово закрестился.

- Свят, свят, свят…

Я почувствовал, как вагон уходит куда-то вбок, как что-то трещит и ломается. Наверное, в действительности это происходило быстро, какие-то секунды, но у меня возникло странное впечатление, что я словно смотрю замедленную съёмку.

Прежде мне только лишь доводилось слышать о крушении поездов, а теперь я попал в самый эпицентр событий.

Стены накренились с диким треском и хрустом, где-то «выстрелили» сломавшиеся доски, всех качнуло, а потом пол и потолок как будто поменялись местами. Я не ощутил, скорее догадался, что поезд валится с насыпи.

Люди дико заорали, где-то заплакал ребёнок.

Мощный удар. Меня сорвало с места, ударило в мужчину, сидевшего напротив, прокрутило как в барабане. Сверху посыпались какие-то узлы, чемоданы, коробки… Одна треснула меня по голове.

Вагон оказался на боку. Воздух наполнился пылью.

Ненадолго наступила тишина, потом разорвавшаяся десятками голосов: испуганных, близких к панике, взбудораженных, молящих о помощи. Они сливались в общую симфонию страха.

Я попытался встать на ноги, это у меня получилось с первой попытки. Меня не качало, ничего не болело. Знаю, впечатления могут быть обманчивыми, но интуиция подсказала, что, кажется, я легко отделался.

Бросил взгляд на усатую соседку, её лицо было перемазано в крови, но она находилась в сознании, только смотрела на меня как-то странно. Словами это не передашь.

- С вами всё в порядке?

- Кажется, да, — всхлипнула она.

- У вас кровь?

Она провела рукой по лицу.

- Это… не моя кровь.

А вот другому соседу повезло намного меньше. Я потрогал жилку на его шее. Она не пульсировала. Вот так… ехал себе человек по своим делам, ни о чём плохом не думал, а оно вон как повернулось.

Лишь бы это была единственная жертва крушения.

Тут до меня дошло: сейчас начнётся настоящий кошмар, народ запаникует, хлынет к выходу: полезет в тамбур, станет выбираться через окна, причём неважно какими способами — всех будет заботить только одна мысль: поскорее оказаться снаружи. Кто-то покалечится ещё сильнее, кого-то затопчут.

И этого было необходимо избежать любыми средствами.

- Без паники, товарищи! — громко приказал я. — Всем оставаться на своих местах. Всё страшное, что могло случиться, уже произошло. Покидать вагон будем в организованном порядке.

Мои слова подействовали, люди привыкли слушаться.

- Медики в вагоне есть?

Ответом стала тишина.

- Стало быть, медики отсутствуют, — резюмировал я. — Выходить будем из окон. Мужчины разбивают стёкла и помогают женщинам и детям выбираться наружу, а также доставать раненых.

Про трупы я умолчал, упоминание о мертвецах могло резко качнуть чашу паники в другую сторону.

Я покинул перевёрнутый вагон последним, словно капитан с затонувшего судна. К несчастью, погиб не только мужчина из моего купе, мы вытащили трупы ещё двух женщин.

Картинка с насыпи открывалась невесёлая: лежащий на боку паровоз, несколько обрушившихся вагонов и вереница мертвецов на земле.

Больше всего в сердце кольнул вид плакавшей над телом погибшей матери девочки. Я заскрипел зубами от тоски и злости.

Неужели машинисты накосячили?

С этим предстояло разобраться.

Я побежал вдоль состава и наткнулся на чумазых машиниста и его помощника. Они стояли и жадно курили, с тоской глядя на разрушенную кабину паровоза. Выбраться живыми оттуда они могли только чудом.

- Я начальник милиции Рудановска. Что произошло?

Один из мужчин, бросил окурок на землю и затоптал его ногой.

- Начальник милиции говоришь? Тогда чего твоя милиция не ищет сволочей, которые шпалы на пути кинули? Из-за этих уродов поезд под откос пошёл, люди погибли… — взволнованно заговорил он.

- У вас есть предположения, кто это мог быть?

- А ты на шпалы погляди, начальник, — в его устах это слово звучало издевательством. — Видишь, там три буквы намалёваны — «ЦКШ»?

- Вижу, только пока не знаю, что это означает, — признался я.

- Ну и милиция же у нас пошла, — сплюнул собеседник. — Простых вещей не знает.

- Не гоните коней, товарищ. Я всего два дня в Рудановске.

- Тогда понятно. В общем, ЦКШ — это сокращение от «Центрального Комитета Шпаны». И до нас эта зараза добралась, ничего не боятся, гады, даже не скрываются… хулиганы! — в сердцах вымолвил он.

Я вспомнил, что хулиганство стало сущим бичом в эти годы, приобретя такой размах, что органы правопорядка не могли справиться с ним до конца тридцатых. Все эти многочисленные «Мишки Квакины» буквально затерроризировали мирных граждан. Издевательства, побои, даже массовые акции устрашения…