Читаем без скачивания Чертовар - Евгений Витковский

И водяной, напружась, стал метать. Светло-серую белужью, конечно, так и не обучился, но черную простую — сумел. Богдан посадил пленника в водоем с природно соленой водой, бабы оттуда раньше воду для засола огурцов брали. Но Богдан бабам к водоему приходить заказал настрого: найдете соль и еще где-нибудь, не бедные. К концу месяца весь пруд был застелен плотным слоем мелкой черной икры, которую радостно лопали Черные Звери — как добавку к обычному рациону из овсянки со шкварками, вытопленными из чертова сала: огромным черным собакам, охранявшим угодья Богдана, водяной угодил. И работники этой икрой не брезговали, да и Шейла говорила, что могла бы иной раз подать ее к столу под графинчик калгановой. Но Богдан водки почти никогда не пил, так что и закуска была ни к чему. Давыдка же во всем подражал хозяину; впрочем, ни Варсонофий, ни Савелий не отказывались. Зачисленный в рыбы, водяной метал икру круглый год. И то польза. Но Богдан по сей день сомневался — правильно ли поступил, взяв на службу существо, которого не бывает. Зато не сомневались Черные Звери, а с их мнением Богдан считался.

Над хутором Ржавец, над чертоварней, над Арясинщиной, над всем бывшим Тверским Великим княжеством разгорался весенний день, трудовой день чертовара. Проведя бессонную ночь, Богдан и не думал ложиться спать. Со стороны Выползова несло чудовищной вонью тухлой и к тому же пригорелой мойвы; следовательно, Фортунат кого-то отловил и, возможно, приступил к разделке. А когда на чертоварне главный — не дело маять заместителя, он к тому же два дня с одним вешняком проваландается, даже если тот хилый. Богдан вспомнил, что на столике в чертоге остался драгоценный безоар, и заторопился — хотелось поскорей взять в руки. Кашу Глинского Шейла теперь сама выходит.

Богдан наспех съел бутерброд из половинки батона, выпил стакан чего-то густого белого, но вкуса не почувствовал. Шейла легонько толкнула его в спину: она знала, что чертовар без работы — не мужик.

— Езжай!

Тяжко груженный фургон покатил к чертогу.

5

С такой пищей можно перейти Альпы, перетащить через Балканы, под звуки дубинушки, пушки, отмахать поход в Индию.

Александр Энгельгардт. Из деревни. 12 писем 1872–1887 годов

Столь же солнечным апрельским, все еще великопостным утром поезд «Москва-Арясин» благополучно миновал и Клин, и Решетниково, и Донховку, а потом на Важном Повороте ушел налево, чтобы миновать Полупостроенный мост: так для железнодорожников мост именовался официально, чтобы не смущать народ отсутствием второй колеи, как бы положенной такому процветающему городку, как Арясин. Ибо оттуда мог отбыть по этой колее только тот же самый поезд, что ранее туда прибыл. Было в этом поезде всего четыре вагона: в первых трех ехали люди как люди, зато четвертый был обитаем народом странным и весьма разношерстным.

Начать с того, что народу в вагоне было очень мало, чертова дюжина, тринадцать душ, большей частью мужчины, меньшей — женщины. Из последних выделялись две: молодцеватая бабища с генеральскими погонами о двух битых змеях каждый, с большим портфелем, — и ветховатая старушенция, без портфеля, но с колоссальной, неприличных каких-то размеров тыквой. С тыквой ехала она одна, с прочими пассажирами были портфели и кейсы, с некоторыми даже по два. С портфельчиками ехали две барышни, примостившиеся в том углу, где вагонная скамья укорачивается на одно место и к двум пассажирам, сколько их ни жми, третий не подсядет. Еще один пассажир, лысоватый и тощий, с хохолком посреди головы, был, вероятнее всего, семитских кровей; другой, оплывший и холеный, видимо, принадлежал к распространенной в Москве мусульманской нации, а оттенял их азиатскую породу мощный, рекламного вида негр с очень толстыми, вывернутыми губами и с целой грудой портфелей. Среди прочих наблюдался еще один генерал, опознаваемый лишь по лампасам на брюках, имелся также одетый в полную форму полицейский — не только не генерал, но вообще человек звания очень мелкого. Были здесь, что греха таить, и таксист Валерик, и техник-смотритель Денис Давыдович, и сосед с последнего этажа Феоктист Венедиктович, и почтальон Филипп Иванович, — словом, все посетители, мародерствовавшие в квартире Кавеля Адамовича Глинского в памятную ночь беспамятного ареста. Почему-то за исключением сбежавшей жены Кавеля, Клары, осторожного человека в перчатках с когтями и подполковника, состоявшего при женщине-генерале. Не было здесь также пришедшего глубокой ночью мальчика, отсутствовали сотрудники неопалимовского вытрезвителя, но с ними-то дело было давно улажено. Не присутствовал и горбун Логгин Иванович, который ушел из квартиры несолоно хлебавши и ничего не укравши.

Отсутствие иных посетителей объяснялось просто: когтистый гость вообще ничего, кроме рыбьих глаз, не взял, — даром что исполнял не свою, а важную чужую волю; мальчик не прикасался к полкам, а жена Кавеля, Клара, как и шофер-подполковник, тоже исполняли чужую волю, хотя не такую важную и сильную: потому и вез вагон в Арясин только тринадцать пассажиров. Исключая двух сотрудниц музея Даргомыжского, пассажиры расселись так, чтобы находиться друг от друга подальше. Трехчасовая дорога от Москвы порядком утомила их, в особенности потому, что ни один не мог взять в толк — чего ради возникло в нем необоримое хотение нынче же ехать в неведомый Арясин, самого названия которого большинство из них никогда не слыхивало. Из видимого багажа провиантом могла, да и то условно, считаться лишь тыква в руках старушенции; пассажиры же хоть и оголодали, но не настолько, чтобы набрасываться на сырую тыкву. Часть пассажиров, к тому же, маялась не голодом единым.

Участковый Гордей Фомич именно тогда, когда поезд шел от Важного Поворота на Полупостроенный мост, не выдержал. Он расстегнул свой лопающийся портфель, извлек из него бутылку с темной жидкостью, — затем, аккуратно прикрывая этикетку волосатой лапищей, скусил укупорку и стал пить из горлышка. Акробат и владелец магазина деликатно отвернулись, оба генерала, видя, что младший по чину производит распитие неизвестно чего в присутствии старших по чину, — и делиться явно не собирается, раз уж пьет из горлышка, — забеспокоились. Когда в бутылке осталась половина, женщина сверкнула змеями на погонах и властно прервала упоительное занятие участкового.

— Отставить!

Гордей Фомич послушно отставил бутылку на скамью.

— Это что такое?

Гордей Фомич залился краской.

— Служу Российской Империи! — квакнул он не к месту, а потом вдруг запел фальцетом: — Как бы мне-е, ряби-и-не, к ду-у-бу перебра-а-а-а…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});