Читаем без скачивания Дитя в небе - Джонатан Кэрролл

– А как бы ты поступил, если бы я стал настаивать на том, чтобы снять этот фильм?

– Ну, разумеется, продал бы свою коллекцию мебели Легендарных Пятидесятых, чтобы выручить бабки, ты, кретин. Сам же знаешь. Но это вовсе не означает, что я не сунул бы тебе в глаз ствол «узи», если бы мы прогорели!

Шучу, шучу. Хочешь – снимай. Кому какое дело? Повтори, как, как ты там собираешься его назвать, «Засоня», что ли? О, Господи!

– СПРОСОНЯ. Слушай, Мэтью, у меня есть предложение. Я напишу сценарий четвертой серии «Полуночи» и сначала мы снимем ее. А уже потом мой фильм. Идет?

– Конечно, идет! Я уже целых два года и думать не думал, что когда-нибудь смогу убедить тебя снова загримироваться под этого гнилорожего ублюдка. Как я его, а? А ведь в последнем выпуске «Фангории» именно так тебя и обозвали

Я начал набрасывать заметки по поводу «Спросони „ и мира известных лишь двоим тайн в перерывах во время работы над «Полночь убивает. « Труднее всего было вспомнить, как именно она выглядела. Совершенно ясно я смог ее вспомнить лишь через много месяцев в Югославии, когда мы вели переговоры о правах на съемку там отдельных фрагментов нашего следующего «полуночного“ хита.

Помню, я набросал ее на бумажной салфетке, сидя за столиком какого-то уличного ресторанчика в Дубровнике. Мы ели «сеvарсiсi» и запивали их добрым югославским «рivо'м». Закончив набросок, я свернул салфетку, сунул ее в бумажник и хранил там до самой смерти. Сам не знаю почему.

Кровавик. Возвращение к нему и в мир «Полуночи» явилось для меня тяжким испытанием. И вовсе не потому, что написать сценарий четвертого фильма было таким уж трудным делом: ведь мне нужно было лишь оказаться на месте, а уж здешнюю географию и в какую сторону двигаться я знал преотлично

Больше всего мне претила необходимость вообще снова отправляться туда Отвратительнее всего был сам факт того, что я никак не могу расстаться с этой частью своей жизни, похожую на тот захолустный городишко, где я вырос, но с которым расстался сразу по окончании школы.

Где-то на середине добротного и замечательно посредственного сценария, я вдруг взял да и выбросил его в корзину и начал работу заново, поставив перед собой новую цель: если, как я надеялся, «Полночь убивает» станет последним из «этих» фильмов очень надолго, почему бы мне не постараться и не сделать ее лучшим фильмом всего сериала? Сделать фильм ужасов мощный и страшный, как атомная бомба, фильм с таким количеством разных трюков и ловушек, чтобы люди до самого конца пребывали в неведении и страхе! Пока у меня не появится возможность приступить к серьезной работе над «Спросоней» такое вполне стоило бы сделать.

Я поселился в доме Мэтью в Малибу84 и три дня просто наблюдал за океаном. Это не помогло. Морской ветерок так и не наградил меня вдохновением.

Разочарованный я вернулся домой и обнаружил там то, что было мне необходимо на обороте открытки от Уэбера. В Европе он открыл для себя Элиаса Канетти и теперь периодически посылал мне открытки с цитатами из его произведений, иногда аж по три штуки в неделю.

Наружность людей настолько обманчива, что, если хочешь прожить жизнь скрытно и никем не узнанным, достаточно просто выглядеть самим собой.

Я перечитал эти слова трижды, потом выключил единственную в комнате лампочку и улыбнулся, как довольная гиена. В висках стучала кровь, и мне даже казалось, будто я свечусь в темноте.

А что, если на сей раз, я выпущу Кровавика на улицы в консервативном синем костюме, с потрепанной Библией в руке: Гнилорожий в честном, потном, лицемерном облике телевизионного проповедника? Что, если в этот раз, он, такой, как он есть, будет вызывать у людей не страх, а преклонение?

Он станет объектом преклонения общества, кото-рому больше всего хочется, чтобы и Бог, и спасение были такими же понятными и отвечающими их чаяниям – доступными – как пышный чизбургер с картошкой фри. Одним словом, этакий спаситель с хлебами и чудесами.

Вот только Кровавик будет преподносить себя, как оборотную сторону спасения.

… Взять хоть меня, братья и сестры! Я пошел по кривой дорожке, и вот, смотрите, что со мной стало! Я видел Ад, конец, безысходность. Да-да, это именно так ужасно, как вы и думали. Да, там и впрямь водятся дьяволы – взгляните на меня. Пламя? Вглядитесь в мое лицо. Присмотритесь ко мне – да ведь я же самая, что ни на есть, живая виза из этих самых стран. Подтверждение ваших самых худших страхов. О'кей. Смотрите, но и слушайте меня: я был там и могу помочь вам обойтись малой кровью. Лео Нотт. Такое вот имечко, друзья, самое обычное американское имя, такое же американское, как и у вашего закадычного друга. Такое же американское как и ваше.

Лео Нотт. Вот как меня звали. Это был я.

Вовсе не тот Кровавик, что теперь стоит перед вами. Вовсе не этот вопль ужаса в человеческом обличий, с похожим на лужу блевотины лицом и душой, смердящей горклыми старыми духами и падалью.

Нет, это был просто Лео Нотт, проповедник Божьей милостью, отправившийся по верной стезе. А потом вдруг кое-что случилось, друзья. Лео Нотт неожиданно понял, что может употребить данную ему силу убеждения на то, чтобы получать все то, чего ему хочется. Исполнять не волю Господню, а волю собственную, волю Лео Нотта.

Вы спрашиваете, использовал ли я свой дар, чтобы грешить с женщинами? Да мой дом был просто битком набит блондинками. Пришлось даже отключить телефон, потому что они звонили буквально дни и ночи напролет. Не поверите, но у меня было аж две толстые черные записные книжки с телефонами!

Использовал ли я его, чтобы купаться в деньгах? Да у меня карманы постоянно просто оттопыривались от денег, будто я все время таскал в них пару сэндвичей!

Ну как, поняли, наконец, в чем фокус? Стоит только промолвить «Бог», и к вам со всех сторон начнут бегом сбегаться добрые люди. Они будут продавать свои фермы и фирмы, слать вам чеки. Раз уверовав, они настежь распахивают свои сердца, и тебе только и остается просто протянуть руку и взять все, что ни пожелаешь. Именно так я и делал. Я брал у них все самое лучшее без малейших угрызений совести. Я отбирал у них их любовь, доверие и, ну разумеется, их кровные денежки. Не для Господа, а для Лео Нотта.

Я истратил все! Спустил в дорогих магазинах и мягких постелях. Профукал на ночи, от которых наутро не оставалось ни малейших воспоминаний, кроме разве что переполненных окурками пепельниц да следов розовой помады на стаканах из-под виски.

Надеюсь, понимаете, о чем я?

Именно так ''Полночь убивает» и начинается: Кровавик самоуверенно прохаживается по кафедре занюханной церквушки в Уоттсе. А его слушатели – отвратительное сборище наркоманов, придурков, нищих, разного отребья, не знающего, как убить остаток дня в этот вторник в ожидании бесславного конца своей бессмысленной жизни – в ожидании раздачи бесплатного супа, внимают какому-то толкующему им о Господе уроду.

Мы набрали толпу самых отвратительных мужчин и женщин, каких только смогли найти в трущобах. Я хотел, чтобы все в них выглядело как можно правдоподобнее: их лица, одежда, выражение полной безысходности на лицах.

Обращаясь к ним, я не испытывал ни малейшей необходимости притворяться или играть. При всей его бесчеловечности, Кровавику ничего не стоило оставаться «собой», поскольку его ненависть была пронзительной и резкой, как запах дерьма. Да в общем-то, он и был дерьмом: полное отсутствие тонкости, внутреннего спокойствия, никакой маски. Одна лишь ненависть, которой от него буквально разило, и если даже вы отказывались ее обонять, то делали себе только хуже, потому что она смердела вам прямо в лицо.

Я знал его как облупленного, поскольку меня роднила с ним моя собственная дикая ненависть, хотя, вы, скорее всего, будете разочарованы, если решите, будто я тем самым признаю, что я и являлся своим собственным чудовищем, что я сам был Кровавиком. Ни в коем случае. Я никогда не бродил по улицам со скрюченными, как у Дракулы, пальцами и каменным сердцем в поисках жертв. И у меня никогда даже и в мыслях не было совершать те же грехи, что и он, и желать, чтобы у меня хватило смелости или извращенности совершать их.

Но должен заметить вот что. Сутью чудовищности или банальности зла является не что иное, как самое обычное любопытство. Уже одно то, что мы без малейшего удивления взираем на ужасы, совершаемые в наши дни некоторыми людьми, является достаточным доказательством, что нас интересуют подобные вещи.

Как там сказал Гете: «Даже представить себе не могу преступления, которое я сам не мог бы совершить при определенных обстоятельствах»? А теперь переиначьте это на современный лад: «Не могу представить себе преступления, которое, в той или иной степени, не привлекало бы меня «, и вот вам наш современный мир. Людям «нравился « Кровавик и творимые им ужасы именно потому, что он брал отдельные моменты нашей извращенной вдохновенной ярости и растягивал их на целую жизнь. Короче, нежтесь на здоровье в собственном дерьме.