Читаем без скачивания Маленькие девочки дышат тем же воздухом, что и мы - Поль Фурнель

Мадам Вассерман долго плакала; для нее самым ярким образом, связанным с тем, что некогда было ее мужем, осталась сцена прибытия в новый дом, а ее личным девизом стало выражение «жилье навеки».

В первое время ей было нелегко привыкнуть к новому пространству.

Для начала она приговорила комнату, которая вызывала у нее печальные воспоминания и которую она хотела сохранить в первоначальном виде — такой, какой она была в день смерти супруга. Ела она в гостиной, так как это было идеальное место, чтобы смотреть телевизор.

Она жила в этой гостиной с превеликой осторожностью, она все оборачивала полиэтиленом, чтобы не запачкать, накрывала чехлами, чтобы не протереть бархатную обивку, она подкладывала фетровые стельки, чтобы не поцарапать лакированный паркет.

Она уже начала чувствовать себя более или менее уверенно, но как-то раз съела крокеты из замороженной рыбы, а на следующий день, вернувшись из магазина, была вынуждена констатировать, что рыбой пропахла вся комната, а в особенности бархатная обивка, хранившая этот запах с необычайной стойкостью.

Вечность не могла пахнуть рыбой, а посему мадам Вассерман заперла гостиную.

Кухня была в высшей степени неудобной.

Скажем прямо — это была кухня образцовая и современная, но она не предназначалась для того, чтобы служить еще и ванной, и спальней.

Каждый вечер приходилось идти на акробатические ухищрения, чтобы отодвинуть стол, поставить на него стулья и разложить раскладушку. К тому же, в кухне не помещался телевизор, а окошко выходило в запущенный сад, огражденный подозрительной стеной.

У мадам Вассерман осталось немного удовольствий.

Однажды утром она, отступая, переехала в гараж.

Это было просторное бетонное помещение, наполовину зарытое в землю, с грубыми и неровными стенами, холодным полом и серым потолком, но оно обладало огромным преимуществом, так как имело окно, выходившее прямо на площадь, и подоконник, на котором умещались локти мадам Вассерман.

Именно там она и устроилась.

Туда она установила специально купленную газовую плитку, спустила раскладушку, складные стулья и столик из сада; и научилась чувствовать себя хорошо. Инстинктивно она вернулась к своим старым городским привычкам; единственное отличие заключалось в том, что здесь работа по дому была намного тяжелее, так как каждое утро она поднималась наверх и делала полную уборку своего «жилья навеки».

Горячо-холодно 

В короткой жизни Малины самым прекрасным был несомненно тот день, когда дама из Большого Дома выбрала ее. Это произошло совершенно без ее участия, во время утренней перемены. Все ученики играли на школьном дворе, а мадмуазель Тереза вышагивала туда и обратно по лужайке. Старшие как обычно задумали играть в «горячо-холодно», в первый раз они предложили Малине, — которая была уже совсем не маленькая, но еще не совсем большая, — сыграть с ними.

Зардевшись от удовольствия, Малина решила играть очень старательно.

Игра заключалась в том, чтобы прятать во дворе пробку от шампанского (все углы и закоулки были разрешены), пока те, кому предстояло ее искать, стояли лицом к стене с закрытыми глазами. Затем они начинали искать, а спрятавший вставал посреди двора. По мере их приближения к заветному месту, спрятавший должен был говорить «очень холодно», «холодно», «тепло», «горячо» или «жарко» в зависимости от того, насколько близко они подходили к тайнику. Тот, кто находил пробку, становился — в свою очередь — прячущим, и все повторялось снова, пока мадмуазель Тереза не хлопала в ладоши, после чего все возвращались в школу к задачам и уравнениям.

В тот день, привечая новую участницу, а также рассчитывая с ней разделаться побыстрее, старшие доверили первую пробку Малине. Она ее спрятала так хорошо, что все двадцать минут оставалась единственной прячущей; мало того, когда мадмуазель Тереза хлопнула в ладоши, Малине самой пришлось вытащить пробку из тайника. Нельзя сказать, что она играла нечестно или давала неправильные указания своим партнерам, просто у нее оказался настоящий дар выискивать в этом дворе, который они все знали вдоль и поперек, какое-то необычное место, какой-то почти очевидный тайник, около которого все «обжигались», но в который никто даже не подумал засунуть руку.

Малина была рада тому, что так успешно внедрилась в игру.

На следующее утро Робер объявил Малине, что дама из Большого Дома хочет ее видеть. Эту новость он получил от своей соседки, дылды Симоны, которая убирала у дамы. Малина засыпала его вопросами, но он пожал плечами и заявил, что больше ничего не знает.

Весь день Малина была рассеяна, ей даже дважды сделали замечание за то, что она отвлекалась на уроке.

Большой Дом нависал над деревней: это было крепкое каменное здание с четырехсторонней крышей, слишком высокое, слишком величественное по сравнению со скромным обликом окружающих строений.

Из любого уголка деревни можно было увидеть слегка потрескавшуюся серую штукатурку, высокие темные окна, запущенный плющ, покрывший балконы, и тень от двух огромных секвой, которые погружали здание в почти постоянные сумерки. Вокруг располагался просторный парк, что еще больше подчеркивало обособленность места; вид на здание открывался со склона холма, и оно казалось выше колокольни, дальше ферм, темнее зеленых и желтых квадратов полей и пастбищ.

Дама из Большого Дома была еще загадочнее, чем ее дом. Было известно, что она вдова; говорили, что она очень стара.

Деревенские дети знали ее плохо, так как последние десять лет она почти не выходила.

Дылда Симона у нее убирала первый этаж, хозяин кафе с площади посылал ей обеды и ужины со служанкой, а доктор два раза в неделю приходил лечить ее ревматизм и облегчать ее страдания.

А еще было известно, что время от времени она вызывала какого-нибудь деревенского ребенка и давала ему блестящие монеты или хрустящие купюры, чтобы он ей купил в лавке какую-нибудь мелочь; но всем этим детям было запрещено разглашать то, что они видели и делали в доме, и ни один из них данного слова не нарушил.

От своей матери Малина знала, что дама из Большого Дома долгое время спускалась в церковь на воскресную службу, но со временем постепенно сократила свои выходы и отныне появлялась лишь во время больших церковных праздников. Она опиралась на палку, ее шаг становился все более грузным и коротким. После церкви, перед тем, как отправиться к себе, у нее едва хватало сил зайти в кондитерскую.

Дождь закончился в тот самый момент, когда мадмуазель Тереза, хлопнув в ладоши, дала сигнал к выходу.

Малина выбежала первой и не стала задерживаться, чтобы поболтать с подружками. Она сняла свой школьный передник, засунула его в ранец, ранец оставила в табачной лавке, чтобы себя не обременять, и начала подниматься по склону в сторону Большого Дома.

Прошедшая гроза была сильной, и в канавах по обочинам дороги вода продолжала нести песок и сломанные ветки. Хозяйки вновь выносили поспешно снятое белье и развешивали его на веревках, на которых еще дрожали последние капли.

Малина тщательно обходила лужи, боясь испачкать туфли. Она не бежала, чтобы не запыхаться.

Зная, что можно не дергать за шнурок звонка, она сразу же открыла маленькую дверь в стене рядом с большими воротами и вошла в сад.

Земля была словно побита и утрамбована дождем, а на песочных аллеях еще оставались мокрые неровные круги. От кустов поднимался теплый запах, запах гумуса, влажного чернозема, который, смешиваясь с цветочным ароматом, казалось, зависал в воздухе под сенью высоких деревьев.

Малина прошла мимо стволов секвой, таких широких, что понадобился бы целый хоровод, чтобы их обойти, и углубилась в тенистый проход между неровно подстриженным кустарником и буйной лебедой.

Испуганная глубоким сумраком и таинственными звуками, она ускорила шаг, прижимая к ногам платье. Ее сердце билось так сильно, что она побежала, как будто боялась за ним не успеть и упустить его.

Под низкими ветвями она обнаружила стену дома, закрытую почти черным плющом; в три прыжка она одолела последние метры и взбежала по ступеням крыльца.

Перед дверью она остановилась перевести дыхание. Маленький стеклянный козырек укрывал ее от капель, которые ветер стряхивал с деревьев.

Внутри было тихо. Малина прислушалась, но не услышала ни звука, ни шума.

Она обернулась и увидела вдали, в конце темной аллеи, светлое пятно улицы.

На какую-то секунду ей захотелось вернуться. Ее охватил легкий озноб.

С криком взлетела какая-то птица, и Малина решилась позвонить в звонок.

Долго ничего не было слышно, затем в коридоре гулко раздался голос, который приказал ей войти.

Двумя руками она повернула круглую ручку и толкнула дверь.