Читаем без скачивания Литературная Газета 6495 ( № 11 2015) - Литературка Литературная Газета

Через год государственный 33,3%-ный пакет акций ЮКОСа был выставлен на конкурс по стартовой цене $160 млн. Победителем стало ЗАО «Монблан», входящее в группу «Менатеп». Цена, предложенная Монбланом за пакет акций, равнялась $160,1 млн., что превысило стартовую цену лишь на $100 тыс. Вот вам и вся инвестиционная арифметика. Продали за пару сотен миллионов долларов действующую нефтяную компанию. А инвесторы более десяти лет получали с неё огромную прибыль и дивиденды. Теперь будьте добры заплатить нам, инвесторам, ещё 50 млрд. долларов. Уж лучше бы наше государство тогда обратилось в какое-нибудь микрофинансовое учреждение за займом под 2% в день[?].

Придите и воладейте нами… Такой же стон стоит сегодня и над российской деревней.

Обращаются крестьяне к чиновникам за помощью, за деньгами. Но чиновники наши мыслят масштабно. Построим кольцевую дорогу вокруг Москвы. Стадионы к мундиалю 2018 года. Дадим банкирам триллион в кризис на то да сё, да ещё 250 миллиардов. И вам, крестьянам, тоже дадим – 40 миллиардов. На всех… Остальное просите у банков. Или у инвесторов. Банки, дескать, тоже должны собирать свой урожай в виде процентов. Очень значимые для государства структуры.

А крестьяне… Если у тебя только зерновое хозяйство, то ещё как-то можно выкручиваться. В крайнем случае переждёшь, сеять не будешь или всё продашь и уедешь. А если животноводство? Как же без него жить-то в деревне? Попробуй вовремя не покорми животину – тут же стресс: снижаются надои, дохнут куры… И кормить, заметьте, надо каждый день. И в праздники, и в выходные, и в больничные! И в дождь, и в снег. А сколько всего ещё нужно делать помимо кормёжки! «К весне кредитный рынок восстановится…» А что делать до весны? Завтра? Послезавтра? Сказать скотине: потерпи? Это людей можно кормить красивыми словами, и то недолго.

И вот, замордованные сельскохозяйственным производством – непредсказуемым, давно истратившим все резервы, десятилетиями существующим за гранью рентабельности, – наши свободные крестьяне с тоской вспоминают колхозное советское прошлое, где было много бесхозяйственности, но был план, на который выделялись деньги и который по большей части выполнялся. Но колхозов нет. И некоторые уже говорят: не хотим быть независимыми крестьянами и фермерами, хотим стать наёмными рабочими у крупного капиталиста-инвестора. Лишь бы давали работу и регулярно платили зарплату.

Должен всех огорчить. В этой войне пленных не берут. Российские крестьяне как наёмные рабочие уже никому не нужны. Есть более дешёвые таджикские, узбекские, китайские: молча работают, без завышенных претензий и всякой там ностальгии по имперскому прошлому. Вопрос сегодня ставится так: не хотите быть крестьянами – освободите территорию для более эффективной наёмной рабочей силы. Как вы эту территорию будете освобождать – ваши проблемы.

Это призванные на Русь варяги были наши братьями – западными славянами. Восточная Русь была их древней прародиной, а Рюрик – наследным русским князем. У современного крупного инвестиционного капитала родины нет. Нет, соответственно, всяких там экономически неоправданных предрассудков и есенинских переживаний вроде

До сегодня ещё мне снится

Наше поле, луга и лес,

Принакрытые сереньким ситцем

Этих северных бедных небес…

Что делать? Нужно стиснуть зубы и выживать на своей земле. Ну и думать надо, анализировать, экономику изучать, опыт предков. Один в поле не воин. На российских бескрайних просторах уж точно. Нужно объединять свои возможности с соседями. Крестьянских общин уже нет. Большевики силком превратили их в колхозы, а те потом взяли да и канули в Лету вместе с большевиками.

Но у нас вполне приличное законодательство по кооперации. Спасибо международной кооперации, принципы которой были взяты за образец. Чем кооперация уникальна? Вы можете оставаться собственником, но при этом объединить ресурсы с другими собственниками. От этого вырастает общая производительность труда (которая в крупных хозяйствах всегда выше, чем в мелких), и у вас есть свобода выбора. Связались с жуликами и бездельниками – уходите от них со своей собственностью и создавайте кооперацию с другими, порядочными и трудолюбивыми.

Ну и с городом надо объединяться. Без этого никак. Там потребители. Там и деньги. Наследник Рюрика Александр Третий, лучше нас с вами разбиравшийся в государственном строительстве, говорил, что у России, помимо её армии и флота, союзников нет. Возможно, что с учётом той положительной роли, которую кооперация уже сыграла в экономике до- и послереволюционной России и, бог даст, ещё сможет сыграть, у нас всё же есть ещё один союзник – кооперация.

Теги: экономика , реформа , развитие

Живописец мысли

Пауль Клее. «Молодой пролетарий», 1919

Недавно в Москве прошла первая в России выставка работ Пауля Клее. Вместе с группой московских любителей живописи я сходил на эту выставку и понял, что искусство Клее - это не умозрение в красках, это, как сказал о нём А. Арто, живопись мысли. Чем же первое отличается от второго?

Умозрение в красках

Умозрение в красках присуще русской иконе. Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть на картины русских художников в Третьяковской галерее, увидеть на них нищету, угрюмые и постные лица, унылые пейзажи скудной природы, болезни и похороны, доминирующие серые и чёрные краски, а потом спуститься на первый этаж и очутиться в мире синих, голубоватых, пурпурных, зеленоватых цветов русской иконы и, конечно, главенствующего на ней золотого цвета. Этого, как сказал Е. Трубецкой, цвета цветов и чуда из чудес – золота полуденного солнца. Увидеть и облегчённо вздохнуть, понимая, какую трудную жизнь нужно было прожить русскому человеку, чтобы создать потрясающий мир религиозного искусства.

Не словами, а красками отделяли иконописцы мир обыденный от мира трансцендентного. Строгий лик русской иконы зовёт и одновременно преграждает путь, требуя от человека преображения. Умозрение в красках отличается от живописи мысли тем, что точно знает о существовании в человеке начал другого мира, иного плана бытия. Иконописец воспринимает потустороннее символически, умными очами, а не физически. Пауль Клее лишает мир двусмысленности. Клее как естествоиспытатель. Он анализирует то, что есть. Искусство Клее – это искусство случайной геометрии мира, в котором Бог скинут с пьедестала.

Молодой пролетарий

В "Молодом пролетарии" Клее мы не увидим перспективу, надежду на будущее. У него нет начал иного мира. Он весь в этом мире. За что, видимо, пролетарий и поплатился. Этот мир его расплющил, лишил внутреннего. Если бы иные начала в нём были, то у него было бы и отношение к самому себе, рефлексия. И тогда круглые глаза на круглом лице выражали бы движение к иному миру. И это движение было бы не физическим, а метафизическим. У немецкого молодого пролетария, как у куклы, голубые стеклянные глаза. В них немота, оцепенение и бездушность. Клее не любил пролетариев в силу их невыносимой горизонтальности, абсолютной плоскостности. У пролетария рот, как у обезьяны, рот-присоска. Нос, как у свиньи, и уши, как у осла.

Молодой пролетарий является нам в зловещем сочетании чёрного и красного цветов. В нём Клее угадывает грядущий триумф воли. Оттенки зеленоватого цвета на лице молодого пролетария говорят о том, что это не деревенский мальчик из ПТУ, которого подвели к доменной печи в момент разлива чугуна. Это скорее Елеазар, которого только что оживили, но на нём ещё видны следы пребывания в загробном мире. Этот молодой пролетарий с трупными пятнами придёт в своё время к Клее. Придёт и попросит его сдать кровь на анализ, с тем чтобы решить вопрос о его принадлежности к арийской расе. И Клее уедет из Германии.

Катастрофа телесности

Клее не интересует то, что имеет локализацию в пространстве. Всё это – вещи, предметы. Любой предмет к чему-то приспособлен, для чего-то предназначен. У вещей есть назначение и имена.

Предметам противостоит пространство. И художнику остаётся лишь показать, что в одних случаях предметы выступают на первый план и замещают пространство, в других случаях они отступают, отходят на второй план, теряют свою вещность, дематериализуются, пытаясь исчезнуть, раствориться. Вещи пугают нас монотонной бесконечностью, делая вид, что их нет. Что пространство – это их отсутствие. Клее не на стороне вещей. Для него вещь – это изгиб пространства, сгущение протяжённости. Стратегия Клее – устроить катастрофу материи.

После катастрофы от тела остаются разбросанные линии, нагромождение точек и диковинных сочетаний цвета. Клее интересует то, что не имеет имени, у чего нет назначения. Нечто дематериализованное.