Читаем без скачивания О, Иерусалим! - Ларри Коллинз

В еврейской части Иерусалима начали исчезать продукты.

Недоставало молока, яиц, мяса и овощей. Большинство ресторанов закрылось.

Зима выдалась на редкость холодная, а в еврейских домах нечем было топить печи. Еще больше домохозяйки страдали от нехватки керосина — не на чем было готовить пищу. Самые элегантные дамы, выходя из дому, брали с собой ведро или бидон — на случай, если по дороге встретится торговец керосином, ведущий за собою увешанного канистрами осла. Как арабы, так и евреи постоянно должны были думать о своей личной безопасности. Правда, очень немногие каждодневно подвергались такой опасности, как Рут и Хаим Геллеры — одна из немногих еврейских супружеских пар, оставшихся в Катамоне. Пробраться к себе домой они могли только по глубокой траншее, прорытой через сад к черному ходу из дома.

По ночам Рут караулила у окна нижнего этажа с колокольчиком в руках: в случае опасности звон колокольчика должен был разбудить бойца Хаганы, спавшего наверху. Однако, подобно многим другим. Геллеры научились приспосабливаться к обстоятельствам.

Однажды, когда они собирались на концерт, Хагана предупредила их, что вечером будет взорван соседний арабский дом. Супруги быстро обсудили ситуацию. А затем они все-таки поехали на концерт, предварительно открыв все окна, чтобы при взрыве не полопались стекла.

Однако наиболее наглядным свидетельством мрачного настроения, царившего в еврейской части Иерусалима, было появление квадратных белых листков. Клочки бумаги смотрели со стен, с телеграфных столбов, с витрин магазинов. Их расклеивали бойцы Хаганы, Эцеля или Лехи. Но кто бы эти листки ни писал, черные резкие строки всегда складывались в одни и те же слова: "Мы склоняем голову перед памятью нашего товарища...".

Иерусалимские арабы не страдали, подобно своим еврейским соседям, от недостатка пищи или топлива — город окружали многочисленные арабские деревни. Однако о своей безопасности арабам приходилось думать не меньше, чем евреям. Амбара и Сами Халиди каждый вечер продолжали читать и заниматься в той самой библиотеке, где они следили за дебатами в ООН. Но теперь кресло Амбары стояло перед окном, заслоняя комнату.

Убийства доктора Лерса и доктора Малуфа породили волну террора по профессиональному признаку; эта волна докатилась до университетских кругов, и Амбара боялась, что еврейский стрелок может проскользнуть к ним в сад, чтобы застрелить ее мужа в отместку за какого-нибудь еврейского профессора, убитого арабами.

В отличие от еврейских кварталов, где по вполне понятным причинам гражданское население и бойцов Хаганы объединяли дружба и взаимное доверие, в арабских районах между жителями — в основном людьми из среднего класса — и их защитниками, набранными главным образом из феллахов, наблюдалось лишь нечто вроде неустойчивого перемирия. В каждом квартале был свой комендант, преданный муфтию, но нередко враждовавший с другими наемниками. Они постоянно ссорились друг с другом и вымогали деньги у жителей, которых подрядились защищать. В их ряды затесались вооруженные банды из Сирии, Трансиордании и Ирака. Считалось, что они приехали сюда, чтобы сражаться за Святой город, однако на самом деле очень многих из них привлекло в Палестину не столько желание защищать Иерусалим, сколько надежда поживиться грабежом. На арабских рынках бойко торговали краденым и вещами, "изъятыми" из покинутых арабских и еврейских домов. Необученные и недисциплинированные, эти вояки отвечали на редкие выстрелы еврейских снайперов беспорядочной стрельбой, а потом часами бродили по базарам в поисках боеприпасов, пытаясь возместить растраченные обоймы.

Лишь одно место не затронули хаос и ненависть, царившие в городе. Маленьким островком, на котором небольшая группа евреев и арабов жила в мире и согласии, была государственная психиатрическая лечебница. Видя, как равнодушны пациенты лечебницы к распрям, раздирающим их народы, представитель Международного Красного Креста Жак де Ренье сделал у себя в дневнике грустную запись: "Да здравствуют сумасшедшие!".

"Мы превратим жизнь евреев в ад!" — угрожал секретарь Верховного арабского комитета. И действительно, сторонники муфтия поставили себе такую цель. Однако, поскольку в Иерусалиме все еще находились значительные силы британских войск, ни арабы, ни Хагана не могли всерьез думать о захвате вражеских позиций. Проведением диверсионных актов в арабских кварталах евреи надеялись посеять панику среди арабского населения Иерусалима. Несмотря на то, что Голда Меир решительно осудила взрыв "Семирамиды", эта операция имела определенные результаты: бегство евреев из кварталов со смешанным населением прекратилось, и, наоборот, множество арабов начало покидать эти районы. Излюбленная тактика Хаганы заключалась в том, чтобы заслать небольшую ударную группу в "тыл" арабов — в какую-нибудь деревню или городской квартал, где, как подозревалось, укрывались люди муфтия. В то время как вторая группа отвлекала внимание арабов, открывая огонь где-нибудь в другом месте, ударная группа проводила намеченную операцию. Как объяснял Авраам Тамир, молодой командир Хаганы, участники такого рейда получали задание "быстро и неожиданно ворваться, взорвать дома, убить несколько человек и отступить".

Несмотря на то, что и по своей численности и по количеству вооружения Хагана уступала противнику, ее хорошо обученные и дисциплинированные бойцы проводили такие рейды гораздо успешнее, и вскоре иерусалимских арабов охватил страх.

Представители высших и средних сословий — то есть те, кто мог найти себе другое прибежище, начали уезжать из Иерусалима; арабы лишились своих лидеров, что в дальнейшем привело к весьма серьезным для них последствиям. Люди известные и богатые бежали первыми. В квартале Шейх-Джаррах, к северу от Старого города, Кэти Антониус перед тем, как оставить Иерусалим, давала прощальный обед друзьям. Два нападения Хаганы на соседний дом показались ей достаточно серьезным предупреждением.

Серебро и хрусталь, некогда украшавшие стол, были упакованы.

Гости сидели среди разбросанных в беспорядке ящиков и дрожали от февральского холода — стекла в окнах были выбиты, на стенах красовались следы пуль. Дом, бывший свидетелем стольких торжеств и празднеств, походил теперь на гибнущий "Титаник".

Кэти Антониус уехала из города на следующее утро, будучи уверена, как и многие другие, что скоро вернется. Она ошиблась.

Ромема — арабский район, расположенный неподалеку от шоссе на Тель-Авив, был объектом постоянных рейдов Эцеля, и когда арабы, наконец, решили покинуть Ромему, их отъезд был образцово организован и осуществлен под охраной Хаганы. За двое суток до отбытия арабов на улицах Ромемы толклись кучки арабов и евреев. Обсуждалась стоимость оборудования арабских магазинов, условия аренды помещений, цены на мебель, которую арабы Ромемы не могли увезти с собой. Однажды утром все арабы покинули этот район, и в их дома вселились новые обитатели — евреи. В Ромеме немедленно исчезли арабские вывески; их заменили новые, написанные на иврите. Вскоре здесь открылась новая еврейская бакалейная лавка, еврейская бензоколонка и еврейское кафе. Колченогие табуретки, на которых сидели старики-арабы у входа в свои кофейни, были свезены к торговцу подержанной мебелью, а их наргиле — в антикварный магазин. Через три недели из Ромемы исчезли последние следы, свидетельствовавшие о пребывании здесь нескольких поколений арабов. Ромема выглядела так, будто с первого дня ее основания тут жили одни только евреи.

Однако в эти зимние дни 1948 года ключом к Иерусалиму были вовсе не отдельные здания и даже не отдельные кварталы.

Судьба Иерусалима решалась там, куда были теперь устремлены черные глаза пастуха, бродившего со стадом овец по склонам иудейских холмов Почти целую неделю этот человек взбирался с одной кряжа на другой, всматриваясь в расстилавшиеся перед ним долины, тщательно изучая каждый скалистый склон, каждую рощицу, каждый каменистый выступ. Гарун Бен-Джаззи вовсе не был пастухом. Овец он взял на время у одного феллаха, чтобы замаскирован свою подлинную деятельность. Бен-Джаззи был шейхом бедуинского племени Ховейтат, двоюродным братом Абу Тайя, который когда-то был соратником Лоуренса Аравийского; а черные, привычные к ветрам глаза бедуина были устремлены на полоску асфальта — Иерусалимскую дорогу.

Эта дорога и была ключом к Иерусалиму, и борьбе за нее предстояло теперь вступить в новую фазу, которую предвидел Абдул Кадер Хусейни, когда несколькими неделями раньше провозгласил: "Мы задушим Иерусалим". Беспорядочные, случайные налеты на Иерусалимскую дорогу уже нанесли тяжелый ущерб еврейскому транспорту; теперь от налетов следовало перейти к систематическим и хорошо подготовленным нападениям. Абдул Кадер Хусейни лично приказал Гаруну Бен-Джаззи обследовать каждую пядь земли на участке между ущельем Баб-эль-Вад и горой Кастель. И пока одолженные у феллаха овцы мирно пощипывали травку, Бен-Джаззи переходил с одного холма на другой молча вглядываясь в еврейские автоколонны, тянувшиеся к Иерусалиму, и отмечая любое укрытие, пригодное для засады, любое место, "где один человек мог бы заменить сотню людей".