Читаем без скачивания Холод страха - Мишель Сланг

— Нет, тебя нет. — Мег сама не узнала свой голос, таким он был слабым и жалким. — Тебя нет. Ты призрак. Иначе просто не может быть.

— Подумаешь, большое дело — открыть машину. Правда, пришлось поднапрячься два раза. Тебе не стоило закрывать ее снова. Тогда, днем.

Мег понимала, что нужно немедленно заводить двигатель и выезжать на дорогу. Но сейчас, когда он развернул зеркало, она не рискнула бы выехать задним ходом. Не могла же она выезжать на шоссе вслепую. Тем более что сзади ей в шею ткнулось что-то острое и твердое. Мег как будто парализовало от ужаса.

— Мистера Вреда поймали, да. Но это был не тот мистер Вред. Но ты, похоже, слишком много знаешь. И ты ездишь на той же машине. Так что я просто не мог отпустить тебя просто так. Тем более такая возможность вдруг подвернулась — убить одним выстрелом сразу двух зайцев…

Мег резко дернулась, чтобы выскочить из машины. Но он грубо схватил ее за руку и сжал с такой силой, что она закричала от боли.

— После того как ты меня выкинула на заправке, я пытался тебя разыскать. Я бы тебя все равно нашел. Рано или поздно. Но твое объявление очень мне помогло.

В зеркале заднего вида Мег видела, как он на нее смотрит. Смотрит не отрываясь. Смотрит, слизывая с губ слюну.

— Я и сейчас тебя выкину, — проговорила она в отчаянии.

Он с шумом втянул в себя воздух.

Он продолжал улыбаться.

— Нет. Ничего у тебя не выйдет. На этот раз будет по-моему.

Кажется, она закричала. Всего один раз — в ослепительный миг неприятия и неверия, когда острие ножа мягко вошло ей в шею. А потом ее страх. Безголосый страх, который не выразишь ни словами, ни криком. В мире не осталось уже ничего, кроме страха. Разве что стук ее сердца, которое, казалось, сейчас выпрыгнет из груди. Мег безотчетно прижала руку к ране на шее. Но не почувствовала ножа. Только кровь. Ее кровь.

И тогда он сказал:

— Не волнуйся так. Просто отдайся страху. Потому что потом будет что-то, что хуже, чем смерть. Мне они нравятся теплыми. И всегда нравились теплыми.

Т. Л. Паркинсон

Тигр на горе

Двадцать второго октября Человек-Тигр бежал из тюрьмы. С неделю эта новость не сходила с первых полос газет. Он похитил невесту, которая справляла малую нужду за деревом после церемонии бракосочетания. Молли полагала, что невеста была пьяна, пьяна от любви. Молли бросила сломанную лампу в коробку, от воспоминаний дернулся рот. Прошло полчаса, прежде чем невесты хватились; жених все это время разговаривал со своими родителями. Репортеры не преминули отметить, что родители с неохотой согласились с решением сына жениться на этой блондинке… так что какое-то время жених о невесте не думал.

Достаточно продолжительное время.

Через две недели после побега Человека-Тигра Молли готовилась к переезду из своего дома на Аутрич-роуд. Стоял дом в тени горы, кутающей его мраком, едва ли не в самом конце дороге, проложенной к тюрьме, которую построили у самой вершины. Из окна Молли видела тюрьму. С высаженными вокруг деревьями-спичками она напоминала свалившуюся корону.

Страх наполнял воздух, сальный на вкус, словно смог. День переезда приближался, так что Молли, пытаясь успеть запаковать вещи, вполуха слушала радио, не читала газет, лишь изредка включала телевизор. И сенсационная волна, которую гнали журналисты, задела ее разве что краем. Да, она слышала о побеге, понимала, чем это может ей грозить, но, занятая своими делами, игнорировала опасность.

Не до Тигра мне сейчас, думала Молли, увязывая коробку со сломанными вещами, и без него забот полон рот. Но теперь вроде бы уложено все. Ни убавить, ни прибавить. Наконец-то поставлена точка.

День переезда наступил. На календаре Молли обвела его красным кружком. Календарь украшали рисунки, выполненные по мотивам скандинавских сказаний. В этом месяце на листе красовался молот Тора, подсвеченный красными лучами заходящего солнца и зависший на фоне неестественно синего неба. Переезд это кошмар, тот же взрыв. Когда вещи приземлятся, кто знает, куда попадет она. Если я все делаю правильно, думала Молли, где мое хорошее настроение? Дело в том, что, заглядывая в себя, словно в коробку с безделушками, она не находила никаких чувств, только пустоту.

Дочь Молли, Сара, надувшись, сидела в углу гостиной просторного, построенного на склоне горы дома (купленного на деньги, которые Карл заработал, продавая наркотики), и таращилась на мать. Глаза напоминали маленькие угольки. Когда грузчики начали ронять вещи, Молли предложила дочери пойти к подруге.

— А если меня схватит Человек-Тигр? — спросила Сара, не отрывая взгляда от лица матери. Но Молли предпочитала не замечать недовольства дочери.

— Если кто тебя и схватит, так это я. Кыш отсюда.

Уходя, Сара смотрела на свои ноги, словно хотела, чтобы они исчезли.

— Она злится, — заметил один из грузчиков.

Молли промолчала.

— Детям трудно срываться с места, — подал голос второй, словно отвечая на реплику первого.

Молли предположила, что Сара пойдет к почтовому отделению. Почта завораживала девочку. Сара говорила, что это их единственная связь с большим миром. Что уж она там имела в виду, Молли сказать не могла. Не спрашивала. Утром Молли побывала на почте и достала набивную игрушку из абонентного ящика, который Карл арендовал на много лет вперед. Карла давно не было, его поставщики с Юга никак не могли понять, что этот канал поставки наркотиков накрылся.

Молли гадала, а что будет, если они потребуют заплатить за товар. Она бы написала им, что вести дела больше не с кем, но не знала адреса.

Вещи вынесли, ушли и грузчики, покачивая натруженными руками. В сгустившихся сумерках Молли уселась на пол в пустой гостиной и заплакала: чего радоваться, если тебя ждет совсем другой, маленький городской домик.

Карл был ужасно красивым. Блестящая, как отполированное дерево, кожа, большие сине-серые глаза. Пахло от него исключительно "Меннен скин брейсер", а на теле, когда он зарабатывал деньги или занимался любовью, выступали капельки сладковато-горького пота.

Брови у него ломались под углом. Женщины иногда выщипывают брови, чтобы придать им именно такой вид, но у Карла они были такие от природы, и он поднимал левую, когда что-нибудь ставило его в тупик или у него возникали сексуальные желания.

Он познакомился с ней на презентации фильма "Укрощение сварливой". Мягко овеял ее, словно летний ветерок, укутал тенью, как облако — маковое поле.

Они встретились четыре раза, прежде чем добрались до главного. Молли хотела отдаться на их третьем свидании, под платаном, когда дул сильный ветер и автомобиль засыпало листьями, но Карл не воспользовался этой возможностью.

Карл сказал, что он плотник, работает главным образом в Кресент-Сити, но вскорости собирается открыть собственное дело, чтобы тяжелую работу делали другие люди, а он занимался организационными вопросами. В этом, говорил Карл, он мастер.

Молли удивлялась, что у плотника Карла такие гладкие, мягкие ладони, но решила, что он или очень осторожен в обращении с инструментом, или работает и перчатках. Так или иначе, несмотря на некоторые несущественные сомнения, Молли все более проникалась доверием к Карлу. Полностью она никому не доверяла, даже родителям, так что чувство это было для нее внове. Она хотела свыкнуться с ним, хотела, чтобы оно стало для нее привычным.

Поначалу Молли не знала о кокаиновом бизнесе Карла. Иногда, перед тем как куда-нибудь поехать, они выкуривали косячок, но этим все и ограничивалось. Как-то раз, после пары бутылок дешевого красного вина, в череде взаимных признаний, Карл сказал, что в прошлом нюхал кокаин. Как давно это было, Молли узнать не удалось.

Однажды вечером, много месяцев спустя, в разгаре сухого и жаркого лета, Молли поцеловала Карла, и у нее застыло лицо.

После рождения Сары они переехали на склон горы, в дом, расположенный под тюрьмой, которую выстроили несколькими годами раньше.

Молли не придавала значения символам, но иногда тюрьма виделась ей, как воспоминание о будущем. Если уж им суждено жить в тени тюрьмы, то лишь для того, чтобы последняя напоминала им: во всех есть что-то плохое, только держать его надо в себе.

Карл часто уезжал. Молли по нему скучала. Вот это чувство точно стало привычным. Карл уехал в Кокендерс. Наркотиками он больше не занимался. Теперь от что-то строил у реки.

Молли заботилась о Саре, гуляла в лесу, ждала.

Молли поднялась с пола. Уже совсем стемнело. Зима в этом году не спешила вступить в свои права. Сезоны смешались в какую-то тяжелую вязкую массу. И Молли чувствовала, как масса эта лежит на плечах, сжимает горло, давит на голову, словно большая мягкая рука.