Читаем без скачивания Весь Хайнлайн. Кукловоды - Роберт Хайнлайн

Ряды редели из-за потерь, смертей или ранений, а иногда причиной был отказ войти в капсулу. Некоторые парни просто не могли туда залезть, что есть — то есть, на них никто не орал, просто отводили их в сторонку и тем же вечером отправляли домой. Запаниковать и отказаться мог даже тот, кто уже несколько раз ходил в десант; инструктора обращались с таким мягко, словно с захворавшим другом.

Лично я никогда не отказывался — зато все узнал про дрожь. Меня всегда трясет, каждый раз я по-глупому пугаюсь. До сих пор.

Но если ты не прыгал, ты — не солдат.

Рассказывают такую байку, врут, наверное, про десантника, который поехал посмотреть Париж. Посетил Дом Инвалидов, осмотрел гроб Наполеона и спросил часового француза: «Это кто?». Француз оскорбился до глубины души. «Мсье не знает? Это же могила Наполеона! Наполеон Бонапарт — величайший воин всех времен и народов!» Десантник поразмыслил, а потом спрашивает: «Да ну? А где он выбрасывался?»

Почти наверняка все это вранье, потому что снаружи там висит большая табличка, на которой написано, кто такой Наполеон. Но десантник именно так и должен думать.

Так или иначе обучение мы закончили.

Вижу, я почти ни о чем толком не рассказал. Ни слова о разнообразии нашего вооружения; ничего о том, как мы бросили все и три дня тушили лесной пожар; ни упоминания об учебной тревоге, которая оказалась настоящей, только мы об этом не узнали, пока все не закончилось; ничего о том дне, когда сдуло кухонную палатку. И о погоде я ничего не сказал, а поверьте мне, погода для нас «пончиков» особенно важна, в частности — дождь и грязь. Но что погода важна, выяснилось на месте, сейчас я оглядываюсь и понимаю: это все ерунда. Возьмите описание погоды из любого альманаха, подставьте в любое место моего рассказа. Подойдет.

В подразделении сначала было две тысячи девять человек; после выпуска осталось сто восемьдесят семь. Остальные уволились, перевелись, были выгнаны, получили отставку по состоянию здоровья. Четырнадцать человек погибло (одного казнили, его имя вымарано из списков). Майор Мэллой произнес короткую речь, мы все получили сертификаты, в последний раз сходили в увольнительную, а затем подразделение было расформировано, флаг зачехлен до тех времен, когда через три недели не понадобиться опять сообщить еще двум тысячам штафирок, что они — воинская часть, а не толпа.

Теперь я был «рядовой-подготовленный» и перед моим личным номером вместо букв РР появились буквы РП. Большое событие!

Может быть, самое большое в моей жизни.

Древо Свободы время от времени нужно поливать кровью патриотов…

Я считал себя обученным солдатом, пока не явился на корабль. Что, есть закон, запрещающий иметь ошибочное мнение?

Вижу, я не упомянул, как Земная Федерация перешла из состояния мира в состояние чрезвычайного положения, а потом войны. Я этого и сам не заметил. Когда я вербовался, был мир, нормальные условия, как считают люди (кто ж будет думать иначе?). Затем, пока я потел в лагере Карри, оказалось, что уже чрезвычайное положение, а я и не заметил. Меня больше волновало, что капрал Бронски думает о моей прическе, униформе, снаряжении и боевой подготовке, а уж что по тому же поводу думает сержант Зим, вообще было вопросом первостепенной важности. В любом случае, чрезвычайное положение — все равно мир.

«Мир» — это такое положение дел, во время которого ни один гражданский не обращает никакого внимания на военные потери, потому что о них не пишут на первых страницах газет. Если только в число потерь не входят сами гражданские. Но если в истории и было время, когда мир означал отсутствие боев, то я о нем ничего не нашел. Когда я прибыл в мою первую часть, «Волчата Вилли», иногда именуемую ротой «К» третьего полка, первой десантной дивизии, и вместе с ними погрузился на «Вэлли Фордж»[93] (со своим чуть ли не липовым сертификатом в кармане), сражения шли уже несколько лет.

Историки до сих пор не могут сговориться, как называть конфликт: Третья космическая война или Четвертая, а может Первая межзвездная подходит лучше. Мы же зовем ее «жучьей войной», если вообще как-нибудь называем, а как правило, не называем вообще. Ну, все равно по данным историков она началась уже после того, как я получил назначение в часть. Все события до того считались «инцидентами», «столкновениями» и «карательными акциями». Но труп есть труп, неважно, не повезло тебе во время «инцидента» или объявленной по всем правилам войны.

Но, говоря честно, солдат обращает на войну столько же внимания, сколько гражданский, кроме своего небольшого участия в ней да дня, когда это участие началось. В остальное время его больше волнует отдых, причуды сержантов и шанс выклянчить на камбузе что-то съедобное между кормежками. Тем не менее, когда Котенок Смит, Эл Дженкинс и я присоединились к «Волчатам Вилли» на лунной базе, парни уже сделали по паре-тройке боевых прыжков; они были солдатами, а мы нет. Над нами — по крайней мере, надо мной — не шутили, а сержанты и капралы были удивительно мягки, особенно на фоне того страха, что постарались на нас нагнать наши инструкторы.

Довольно скоро мы выяснили причину такого обращения: мы — никто, нам и нагоняй-то влепить лень, надо подождать, пока мы не докажем себя во время десанта — настоящего десанта. Вот там-то и станет ясно, можем ли заменить Волчат, которые сражались и погибли и чьи койки мы теперь занимали.

С вашего позволения я расскажу, насколько я тогда был зелен. Пока «Вэлли Фордж» все еще стоял на лунной базе, мне случилось наткнуться на командира моего отделения. Он собирался потоптать пыль в увольнительной и разоделся по этому случаю в парадную форму. В левой мочке у него болталась небольшая сережка, крошечный золотой череп, очень красивый, а под ним вместо скрещенных костей, как на древнем Веселом Роджере, висела целая вязанка косточек, таких маленьких, что и не заметишь сразу.

Дома, собираясь на свидание, я всегда носил серьгу или другие какие-нибудь украшения. У меня были роскошные клипсы с рубинами величиной с ноготь мизинца, они принадлежали еще маминому деду. Драгоценности мне всегда нравились, но все побрякушки пришлось оставить дома, так как в лагере их носить запрещали. Но тут я увидел штуку, которая здорово смотрелась с униформой. Уши у меня проколоты не были, мама не одобряла, когда мальчики украшают себя; но можно было заказать ювелиру и клипсу. У меня оставались деньги от подъемных, и я горел желанием на что-нибудь их спустить, пока они не заплесневели.

— Ух, сержант! Где вы такую серьгу достали? Здорово выглядит.