Читаем без скачивания Мемуары Дьявола - Фредерик Сулье

«Но, отец, — ответил Артур, — как получилось, что это имя и это состояние оказались нынче вечером темой довольно возмутительных комментариев?»

Господину Лозере не нужно было дальнейших слов, чтобы потребовать точного пересказа всего сказанного, и Артур был вынужден повторить отцу все, что говорили Дельфина Дюран и господин Феликс. Вся ярость господина де Лозере или, по крайней мере, та ее часть, которую он продемонстрировал, обрушились на голову господина Дюрана, и Артур еще раз получил предупреждение, что ничто в мире не заставит графа согласиться на брак его наследника, носящего его имя, с дочерью такого выскочки, как Матье Дюран. Артуру пришлось поверить, что это решение непреклонно, так как на следующее же утро он получил приказ отца выехать в Лондон и покинул Париж, уверенный в том, что его хотят разлучить с Дельфиной, не предполагая даже, что, возможно, прежде всего хотят предупредить его новую встречу с господином Феликсом.

Со своей стороны, Матье Дюран, обычно столь покладистый с Дельфиной, также демонстрировал непоколебимость. Напрасно она говорила ему, что умрет от отчаяния, если не станет женой Артура, напрасны были ее истерики — ничто не тронуло сердце банкира. Дельфина выгнала вон двух горничных, указала на дверь учителю рисования, швырнула ноты в лицо преподавателю музыки, отослала обратно три шляпки Александрине, самой знаменитой парижской модистке, разорвала дюжину платьев, расколотила мебель: все эти демонстрации ее глубочайшей боли не сломили непреклонность господина Дюрана по отношению к господину де Лозере.

«Тебе нравится его титул? — говорил он дочери. — Если хочешь, я сделаю тебя женой маркиза или герцога».

«Я хочу быть женой Артура», — отвечала Дельфина.

«Но, — возражал Матье Дюран, сын народа, — этот господин де Лозере — интриган и выскочка, он сын какого-то мелкого провинциального служащего, который украл тот титул, которым он так гордится».

«Но разве вы, отец, — восклицала Дельфина, — не сын рабочего? Вы кричите об этом на каждом углу».

«О! Я — это совсем другое дело, Дельфина, — отвечал банкир с плохо скрываемым раздражением, — я не отрекаюсь от своего происхождения, я горжусь им, я превозношу и ценю его».

Дельфина была очень далека от того, чтобы вникать в этот горделивый расчет, который беспрестанно побуждал ее отца повторять, что он человек из народа, и возмущаться всякий раз, когда кто-либо другой напоминал ему об этом, она также не задумывалась над различием, которое отец делал между собой и графом, а упорствуя в выражении своей капризной воли, принималась кричать, что если она не выйдет замуж за Артура, то умрет. Так продолжалось до тех пор, пока Дельфине не сообщили, что Артур уехал в Лондон. Дельфину эта новость оскорбила до глубины души. В самом деле, уже неделю она удивлялась, что Артур не карабкается по стенам парка, не подкупает садовника или по меньшей мере горничную, чтобы встретиться с ней и предложить бежать на почтовых, угрожая, что покончит с собой у ее ног, если она не уступит его желаниям. В своем тщеславном ослеплении Дельфина считала, что не бывает настоящей любви безо всех тех глупых демонстраций, которые она сама устраивала ради Артура, и к тому же воображала, что страсть мужчины должна быть во сто крат сильнее, особенно та страсть, которую внушает она. Отъезд Артура принес Дельфине жестокое разочарование, но, по правде говоря, не в себе самой, а в Артуре. Она не сочла, что не способна внушить самую романтическую страсть, но решила, что Артур не способен ее испытывать.

Ярость и отвращение, которые она ощутила, должны были положить конец всем ее мнимым страданиям. Но признаться отцу, что ее не волнует больше Артур де Лозере, означало признать собственную неправоту, поэтому Дельфина по-прежнему твердила:

«Или Артур, или смерть».

В результате она отказалась видеть кого бы то ни было, заперлась у себя и предавалась только собственному горю. Однажды это заставило ее сказать то, что я считаю достойным вашего внимания. Когда отец в очередной раз мягко упрекал ее за то, что она пренебрежительно относится к своему музыкальному таланту, Дельфина мрачно ответила:

«Я достаточно сильна в игре на фортепьяно, чтобы умереть»{470}.

Нет сомнений, что она не была бы достаточно наказана за комедию, которую ломала перед отцом, если бы тот уступил ее желаниям, но в конце концов она поняла, что проиграла, и довольствовалась другим успехом, который радовал ее больше, чем какой-либо иной. Она огорчала отца, из-за нее весь дом был в тревоге: все следили за ней, сторожили ее сон, следовали за ней на прогулках, дрожали, когда она брала в руки нож или подходила к мало-мальски высокому окну. Все это развлекало Дельфину Дюран, которая видела чужие страхи и забавлялась ими.

Таково было положение вещей через три месяца после начала моей истории, и Матье Дюран, не на шутку встревоженный упорством Дельфины, уже начал чувствовать, как его антипатия к господину де Лозере начинает понемногу смягчаться из-за горя, которое доставляла ему его дочь, и тогда произошла следующая сцена.

— Вы все время говорите, — прервал Дьявола поэт, — о ненависти господина де Лозере и господина Дюрана: но мне кажется, у всякой ненависти должна быть причина.

— Причина? — удивился Дьявол. — А разве мы ищем причину для любви? Почему же вы ищете ее для ненависти? Люди ненавидят друг друга, потому что ненавидят, и так же любят, потому что любят, вот и все. Однако антипатия банкира и графа происходит не из-за того инстинктивного отвращения, которое непобедимо разделяет некоторые натуры, я думаю, они действительно ненавидят друг друга по причине, в которой сами не отдают себе отчета. Их ненависть имеет причину: но не надо искать ее в прошлых отношениях между ними, она не происходит от зла или ущерба, который один нанес другому. Никогда между ними не было ни соперничества в любви, ни политического противостояния, двух таких изобильных источников вражды, преступлений, глупостей и разорения. Когда они встретились у господина де Фавьери, они увидели друг друга в первый раз, хотя не раз слышали друг о друге.

Ненависть, которую они носили, происходила всего-навсего оттого, что оба обладали одним и тем же пороком, проявлявшимся в разных формах. Чтобы объяснить понятнее, я напомню о том неоспоримом чувстве, которое очень часто встречается в нашем обществе. Ненависть, которая разделяла господина де Лозере и Матье Дюрана, была сродни той, что существует между двумя женщинами легкого поведения, одна из которых прячет свои похождения под маской лицемерия и носит платья до пят, а другая открыто носит свой позор и демонстрирует прохожим свои подвязки. Первая, думая, что лучше скрывает порок, понося тех, кто выставляет свой порок напоказ, ненавидит откровенную кокетку, которая заставляет ее беспрестанно в полный голос поносить жизнь, которую она ведет втихую, тогда как вторая не может простить первой ту толику уважения, которую та сохраняет, хотя столь же недостойна уважения, и она ненавидит ее за то, что та занимает лучшее положение в этом мире. Если же мы возьмем порядочную женщину, то она будет равно презирать и ту и другую, но ей не за что их ненавидеть, они не приносят ей никакого вреда. Что до первых двух женщин, то они, несомненно, терпеть не могут порядочных женщин, но друг друга они ненавидят сильнее.

— Все это как-то довольно зыбко, — сказал барон, — и никак не объясняет позиции графа и банкира.

— Что ж, — вздохнул Сатана, — то же чувство ненависти, в несколько измененном виде, разгорается между двумя мужчинами, один из которых бессовестный мошенник, а другой — мошенник лицемерный. Почти всегда только кредиторы-воры разоряют должников-мошенников: честные люди в их дела не вмешиваются. Всегда любовница предупреждает любовника о том, что его жена наставляет ему рога, честная женщина поостережется: у порока нет более неумолимого врага, чем порок. Произведите одно небольшое изменение, только внешнее: назовите смешным то, что я называю пороком, и вы найдете ту же основу для ненависти между двумя выскочками — Матье Дюраном и господином де Лозере.

— Двумя выскочками! — вскричал поэт. — Как? Господин де Лозере… является…

— Кем? — спросил Дьявол.

— Самозванцем?

— Да.

— Так вы поэтому выставили его таким посмешищем?

— Нет, поэтому он был посмешищем, так же как и Матье Дюран, и поэтому они друг друга на дух не выносили.

На деле оба переживали оттого, что их происхождение было темным, но один горделиво выставлял его напоказ перед всем обществом, подобно тому как падшие женщины сваливают на него свои пороки, а другой тщательно прятал, алчно требуя уважения, на которое не имел права, как делает лицемерная женщина.

Матье Дюран был обуян спесивой идеей, что обладает силой, чтобы бороться в одиночку с социальными предрассудками и победить их к собственной выгоде, господин де Лозере, человек тщеславный, подчинялся им, чтобы обратить себе на пользу. Матье Дюран ненавидел господина де Лозере за то, что благодаря обману тот занимал значительное положение, которого не заслуживал ни в коей мере. Господин де Лозере ненавидел Матье Дюрана за то, что старание, с которым тот хвастался своим низким происхождением, было живой сатирой на заботу, с которой он, господин де Лозере, прятал свое происхождение, оба недолюбливали знатных и настоящих аристократов, но ненавидели их меньше, чем друг друга.